Владимир Ильин - Напряжение растет
— Придурок, — шепнула Ника, выбрав себе самого гиблого пациента. — Скотина. Гад.
Девушка провела запястьем по щеке, стирая соленый дождь, рванула рубашку на его груди и засветившейся рукой тронула кожу.
— Ника, ударь в колокол, иначе использование силы засчитают нарушением правил! — Деланно обеспокоенный голос Константина заставил ее только поморщиться.
Все не так на этом турнире. Столько усилий и слез, столько боли и бессонных ночей. Чтобы осознать, что вокруг одни уроды, которым приходится улыбаться.
— Ты зачем не подождал?! — Ударила она кулачком пациента, охнула и влила новых сил в ладонь.
— Ника! — По-хозяйски настаивал голос с берега.
— Медведь тебе Ника!
— Это очень опрометчивые слова! Но я понимаю тебя, дорогая. Это стресс…
— Этот дурак замолчит сегодня? — Слабо простонало сбоку.
— Ой! — Дернула взгляд девушка в ту сторону и смущенно порозовела. — Вы без одежды, юноша.
Вернее, она успела заметить какие-то слипшиеся браслеты на руках и ногах, но это не то что одеждой, даже украшением не назвать..
— Да? — С хриплым недоумением произнес парень. — То-то думаю, что так бодрит…
Рядом встали, покачиваясь, на ноги, и так же, обнаженным, выпрямились во весь рост к берегу. Благо, край моста укрывал от взглядов.
— Слышишь ты, тебе что надо? — Крикнул парень на очередное завывание Константина.
— Я разговариваю со своей девушкой! — К возмущению Ники раздалось с той стороны.
— Потише там будь. Вон она рядом с тобой стоит, что орать-то. У меня тут друга лечат. — Он повернулся к Нике и невозмутимо уточнил. — Ведь лечат?
— Д-да, — порозовела Ника, растеряв возмущение и усиленно вернувшись к диагностике пациента.
Да так, что губу закусила от отчаяния — пациент был плох… Если бы была реанимация рядом — тоской застучало в висках… Но нет, может, ошибается — и новый луч света устремился в грудь пациента.
— Ника — моя девушка! — не унимался Голицын.
— Это моего друга девушка. Вон, выбирай себе из четверых рядом и не отвлекай.
— Я — не его девушка, — кошкой зашипела Ника на парня.
— А зачем ты его лечишь? — Слегка несфокусированный взгляд повернулся к ней.
— Прибить хочу. — честно ответила она.
— Это повод, — уважительно кивнул парень. — Я, знаешь, тоже иногда. Но сдерживался. Я ж этот… Культурный, в очках. Скрипка еще у меня… Была, — недоуменно повернулся он вокруг, а затем посмотрел на руки, и странные нитки на них, серые и белые, тонкие, будто волосы — только таких не бывает.
— Ю-ю-юху-у! Наконец-то! — Пронеслось средь слабеющего дождя, а голый парень затанцевал на месте.
— Да вы посмотрите на него! — Негодовали с берега. — Как себя ведет! Голый! Отвратительно!
— А знаешь, почему я голый, морда? Это чтобы когда я тебя поймаю, время не тратить.
— Да как ты смеешь со мной так говорить! Я — Голицын Константин! Сын второго дяди главы клана! Восьмой на княжение!
— А я — Шуйский, Артем. Первый и единственный. А знаешь, кто мой друг?!
На берегу как-то сдулись и даже пожелали хорошего здоровья им обоим.
— Он как? — Следом угомонился Артем, с мрачным видом приседая к самому юному мальчишке и двумя пальцами проверяя пульс на шее. — Жив, — облегченно выдохнул он и только после этого принялся искать одежду.
— Плохо, — простонала Ника, пытаясь унять панику.
Такого в ее целительской практике не было и быть не могло. Повреждено все, что только можно! Из ног разве что кости не торчат! Сердце бьется столь медленно, что окатывает ужас, будто пульс привиделся просто от огромного желания его ощутить.
— Ты уж постарайся, — смутился парень, не зная, как подобрать слова. — Иначе как ты его убивать-то будешь…
Силы текли от Ники вместе со слезами, мир сузился до лица перед глазами и собственных чувств. Целитель должен любить, чтобы целить. Не важно что — семью или светлый образ, перенося его на пациента. Но этого не хватало, и сложная машина чужого организма не хотела заводиться.
Один раз до разума прорвалось холодное «мертв» от Артема. Страх от того, что придется это сказать самой, дал новых сил. Но страхом Целители не лечат.
Сердце, печень, поджелудочная, легкие, позвоночник. Следы ударов, деформаций, разрывов мышц и трещин. «Не лечится, не могу» — накатывает отчаянием после каждой попытки. «Было бы что-то одно»…
Постепенно рядом ощущались новые люди, окатывая эмоциями разочарования своим поражением и любопытством к разыгравшейся драме. Застрекотали вдали вертолеты. А жизнь уходила из глупого мальчишки, которому она даже не успела сказать спасибо за место в выступлениях первого дня. Тогда — было нельзя, неприлично у всех на виду. А сейчас — уже поздно.
— Тут Андрей Долгорукий! — Тревожно прозвучал рядом голос. — Кажется, дышит! Девушка, целитель, вы слышите меня?!
— Я ему ничего не должна, — сквозь зубы процедила Ника, вливая саму себя в лечение. — А ему — должна. Мороженое, — совсем тихо произнесла она, чтобы никто не услышал.
Но кое-кто был слишком близко, чтобы упустить это слово.
— Мороженое, — распахнулись веки напротив.
— Да-да, самое вкусное мороженое! — Всхлипнув, кивнула девушка.
— Хорошо. — Выдохнул парень.
А затем неожиданно сильной рукой слегка притянул за голову и поцеловал.
— Тут больше, чем одно… Целый ящик… — прикрыл он глаза. — Я верну…
— Подлец! — Запоздало сообразив, что произошло, вырубила его оплеухой Ника и тут же ойкнула, вновь принимаясь лечить.
И отчего-то это удавалось все лучше и лучше…
* * *Сколько себя он помнил, тут всегда был резкий ветер, разгоняющийся от побережья по прямым портовым улицам. Особенности застройки, мало приспособленной для комфортной жизни. Зато вполне удобной, чтобы установить в глубине коридора длинной и узкой улицы крупнокалиберное оружие. Последний набег отгремел около тридцати лет назад — тогда пираты сожгли треть города, пока не подошла дружина местного владетеля. Но если бы не отчаянное сопротивление портовой стражи, вставшей здесь насмерть, гореть бы ему целиком.
Из тех, кто жил тут во времена набега, вряд ли кто остался. Даже местные здания было проще снести, чем пытаться ремонтировать решето бетонных коробок. Так и решили, возведя все то же самое, серо-угрюмое, хлопающее дверями и окнами от прибрежного ветра. Общежития, съемные комнаты и дешевые квартиры. То, что надо для погорельцев и разоренных бедой.
Со временем, кто-то находил возможность вернуться обратно, в чистые кварталы. Кто-то ломался и становился частью этого места. У кого-то не спрашивали, чего он хочет.
