Сергей Демченко - Ангел
— Мы пришли. Держись совсем рядом и веди себя, словно ты действительно пленный.
Питер кивнул. За это время у него из головы как-то выветрилось ощущение того, что он здесь гость принудительно, не по собственной воле. А потому ему пришлось спохватиться и напустить на себя выражение величайшей покорности. Вновь заложив руки за спину, что казалось ему знаком, принятым у всех заключённых Вселенной общепринятым, Гарпер с кислой физиономией уставился себе под ноги. Мельком глянувший на него анаггеал смешливо скривил уголок рта, — совсем как человек:
— У тонхов нет знаков выражения покорности. Ни врагу, ни другу. Ни даже своему полководцу. Разве только древние символические, но неукоснительно соблюдаемые ритуалы преданности самому Наагрэр. Так что в отсутствие понимающего зрителя твои земные привычки и понятия тут никому ни о чём не скажут. Можешь идти, как шёл. Просто не отходи от меня, не крути головою и особо не лезь никуда. Это всё, что от тебя требуется.
Питер озадаченно крякнул, но руки из-за спины убрал. Между тем, завернув за крутой поворот коридора, через возникшие перед ними высокий и широкий проём они входили в самое огромное помещение, что ему пришлось до этого увидеть. Насколько хватало глаз, на всю его многометровую высоту и невообразимые размеры периметра, по кольцу оно было заполнено какими-то горизонтальными ячейками, прикрытыми с торца круглыми крышками серого материала. Примерно около пятидесяти ярусов в высоту, образуя своего рода блоки, отсеки. По окружности каждого яруса ячейки были опоясаны многочисленными мостками и переходами. Через каждые сорок-пятьдесят метров были устроены широкие и плоские вертикальные короба, внутри которых явно располагались подъёмники. По эстакадам прохаживались по два, три десятка тонхов, время от времени поглядывающих на какие-то стенды. Под ближайшими к центру зала рядами ячеек находились сквозные проходы, сквозь которые и дальше виднелись точно такие же ряды, которые всё тянулись и тянулись, охватывая зал всё расширяющимися от центра кругами. Пол в зале был слабо полированным, как если бы был покрыт монолитным глазурованным пластиком. Как сразу же смог ощутить потрясённый человек, здесь было довольно прохладно. Не выше плюс десяти градусов. Задрав голову ещё выше, Питер неожиданно для себя обнаружил, что и вверх эти окружности с ячейками уходят в четыре ряда! И высоко над его головою, на высоте примерно в двести пятьдесят метров, всё пространство «потолка» занимало странное сооружение. У Питера едва не сорвалось с языка слово «создание». Потому как даже с первого взгляда эта субстанция, что напоминала рубинового цвета, разномастные по размерам мыльные пузыри, густым облаком лезущие из выдувающей их трубки и застывшие, засохшие вдруг в движении своём, казалась именно живой.
Она утомлённо и медленно мерцала, словно выдыхая в исходящие от неё многочисленные толстые трубы, теряющиеся над вершинами дальних рядов ячеек, жизнетворные пары. Создавалось впечатление, что эти «пузыри» есть не что иное, как брюшки беременных пауков, которые вот-вот исторгнут из себя мельтешащее множество крохотных созданий, и в изможденном облегчении опадут, вздрагивая в муках, дав жизнь неутомимому и прожорливому потомству…
Распахнув рот, человек взирал на потолок настолько увлечённо, что на некоторое время позабыл о том, что всё видимое им вокруг — чуждая ему среда, явившаяся в его мир с одной-единственной целью, — погубить. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем к нему вернулась способность адекватно оценивать обстановку. С трудом оторвав взгляд, Питер перевёл его на ячейки внизу. И заметил, что на каждой из них светится нечто вроде сигнальной лампы. Красных, синих и белых оттенков. Он вопросительно глянул на Маакуа. Тот, не поворачивая головы, начал тихо пояснять:
— Мы в Главном Зале Становления. Здесь пока ещё дремлют или уже возвращены к первичному периоду без малого триста тысяч воинов. Красные огни обозначают, что тонх ещё не активен, и что торопить его пока небезопасно. Синие говорят о том, что не сегодня-завтра его следует извлечь и поместить в Залы Покоя. Эти воины так же смогут стать боевой единицей в случае острой необходимости. Но умрут в считанные недели. А белые — пустые ячейки, Питер. Это ячейки тех, кого ты видел по пути сюда…
Мафиози всмотрелся внимательнее, и похолодел. Превосходящее большинство огоньков были белого и синего цвета…
— Да, осталось немного. Совсем немного до того момента, когда эти воины ступят на твою планету во всей своей силе, ярости и неукротимости. Не более двух-трёх недель, Питер. Максимум месяц, если мощность «матки», чей родовой сегмент ты видишь верху, будет падать несколько быстрее, чем это происходит сейчас…
Человек молча смотрел на всё происходящее, двигая желваками. Откуда-то из глубины души в нём закипала странная страсть. Дикое, необузданное желание разрушить, разбить, развалить столь тщательно и продуманно созданный механизм, что помог тонхам не только преодолеть невообразимые расстояния, но и терпеливо и настойчиво тряс сейчас их колыбели, одновременно напитывая их какой-то гадостью, помогающей им открыть заледеневшие много тысячелетий глаза под абсолютно незнакомым небом. Чьими воздухом и лазурными глубинами они собирались наполнить свои «лёгкие».
— Господи… Это ведь я, сам я породил это безумие. Дал им возможность не бояться нашего мира, стать почти нами, и даже лучше, приспособленнее нас… Неужели я не сплю?! — Его веки вздрагивало, а руки, ладони которых непроизвольно сжались в кулаки, сами по себе напрягали верёвки адски болящих мышц. — Господи, я ведь дал им всё, чего в основной массе лишены мы здесь сами… Миллиарды больных и умирающих, голодных и раздетых, бездомных и нуждающихся хозяев против жалких сотен тысяч, полным безумия собственных сил и не подверженных теперь даже нашим болезням, пришлых… О, если бы я только знал тогда, что творю! И если б сейчас только мог…
Гарпер опустил голову. Сознание собственного бессилия душило его, мешая мыслям перестать разъярённо метаться в пламенеющем от негодования и гнева мозгу. Он закрыл глаза. Сильно зажмурил их. К его стыду, слёзы, рвущиеся из глаз, несмотря на его героические усилия сдержать их, не давали ему договорить. Наблюдавший за ним анаггеал негромко и проникновенно произнёс:
— Дивное, незнакомое никому, кроме вас, а потому и непонятное всем во Вселенной свойство дал Он вам, люди… Странную, загадочную и необъяснимую особенность. Ваши слёзы, как говорил Он нам, есть ничто иное, как благословенная роса вашей непостижимой души. В них сокрыто многое и настежь открыто всё. От горя и беспомощности до ярости и готовности умереть… В них плещется и горит истинная суть ваших чувств и стремлений. В одном я лишь не сомневаюсь: в своём умении чувствовать остроту звуков и насыщенность красок мира, что своими изменениями вызывают ваш плач, вы превосходите многих, если не всех. И этого у вас не отнять. Знаешь, землянин… Нам знакомы разные чувства, и всё же мы родились живущими разумом.
Но иногда мне кажется, что волею Его все мы, — никогда не знавшие, что такое слёзы, что такое паралич души от испытываемых и переполняющих сердца многообразия чувств, — мы лишены чего-то тонкого, неуловимого, важного и таинственного. Всей той величественной и невидимой остальным расам благодати искрящихся молекул, дарующих вам, толстокожим, неожиданные для вас самих откровения. Того, что могло исходить лишь от Него, и принадлежать, быть понятным может только Ему самому, но чем столь щедро и даже коварно Он с вами поделился…
Голос Маакуа дрогнул, или Гарперу так показалось? Он разомкнул веки, всё свободное пространство меж которых заливала прозрачная жидкость, обильно и настойчиво стекая по щекам и подбородку, и сквозь вибрации связок смог скорее промычать, чем членораздельно произнести:
— Ты будешь удивлён, узнав, что я плачу впервые в жизни…, Архангел.
Уже не в силах сдерживаться, он несколько раз судорожно вздохнул, неумело размазывая редкую влагу по лицу, и через силу улыбнулся стоящему в неловкой растерянности существу:
— Веришь, я рад, что их видишь только ты, — древний и понимающий. И никто другой. Включая, — он мотнул головою в сторону равнодушно светящихся ячеек, — этих гадюк.
Всё ещё пребывающий в задумчивости Маакуа едва заметно кивнул и сделал знак Гарперу следовать за собою. Взяв правее, он вернулся почти ко входу. Туда, где недалеко от арки входного проёма виднелось небольшое ответвление. Туда они и направились. Теперь Питеру ровно ничего не стоило выглядеть подавленным и угнетённым. Именно сейчас он более всего был и чувствовал себя пленником. Не тонхов, на которых ему вдруг стало совершенно наплевать и растереть. Наплевать на то, что они могут сделать с ним, с его бренным телом. Ему было абсолютно безразлично, — будет ли он жить, или останется здесь хладным трупом…
