Василий Головачёв - Небывалое неизбежно
Хромов-старший погрустнел:
– Мне мой двоюродный братец пишет, загибается народ в глубинке. В результате так называемых реформ ликвидировали медпункты и больнички в сёлах, фельдшерско-акушерские пункты, роженицам теперь приходится ездить за сотни километров в городские больницы. Ну, уничтожают медпомощь на корню, и только.
Назар кивнул. Брат отца дядя Митрофан жил в деревне Кореничено, Старицкого уезда, Тверской губернии, и знал проблему не понаслышке: сноха дяди не успела доехать до Твери, рожала по дороге и умерла во время родов.
– Я читал в АиФе, что у нас более двадцати тысяч населённых пунктов вообще не имеют медицинского обслуживания. Жители действительно не успевают добраться до больниц за десятки и сотни километров, мрут по дороге. А министр здравоохранения браво докладывает президенту об открытии очередного супермедицинского центра!
– Всё правильно, сынок, кому-то выгодно, чтобы россияне вымирали. Нам-то не страшно, мы в столице живём, кто-нибудь да приедет по вызову, хотя и у нас сократили целые отделения в сотнях больниц. Однако не будем о грустном. Не народ управляет страной и даже не президент.
– Ты ещё добавь – олигархи.
– А что, разве не так? Да как их ни называй – это нелюди в человечьем обличье! Со времён Древней Греции известно, что олигархия – самый гнусный, самый людоедский, самый античеловеческий режим! А чиновники типа наших министров здравоохранения, образования и культуры изо всех сил дуют в паруса гигантских яхт народоубийц, пытаясь быть такими же и купаться в роскоши.
Назар засмеялся:
– Эк тебя достали проклятые олигархи. Небось сократили финансирование на какой-нибудь проект? Впрочем, мы с тобой два сапога – пара. Ты ощущаешь мир абсолютно так же, как и я.
– Так ведь я не ради красного словца критикую власть, я добра хочу своему народу. Кто за него заступится кроме нас?
– Согласен, только армия и ядерный центр. Шучу. Но такие проблемы за кухонным столом не решаются, пап, только портят настроение.
– Что ж, будем считать, что ты уже начал думать, – улыбнулся Федот Викторович, наливая в чашку кипятка. – Заварки свежей у меня нет, только пакетики, тебе какой?
– С эхинацеей есть?
– А как же, для тебя берегу. – Федот Викторович подал сыну коробочку с изображением цветка эхинацеи. – А я обычный чёрный пью, он тоже неплохо снимает напряжение. Конфеты?
– Варенье.
– Твои вкусы не меняются. – Федот Викторович достал банку с черносмородиновым вареньем.
– Зачем менять то, что полезно и приносит удовольствие?
– Тем более что во все конфеты теперь суют пальмовое масло, – подхватил Хромов-старший. – Ну что, пойдём в зале посидим?
– Давай помогу убрать со стола.
– Не надо, я потом сам уберу.
Перенесли в просторную гостиную, стены которой представляли книжные стеллажи, чашки с чаем и вазочки с вареньем, и Назар устроился на любимом диване. Он никуда не торопился, проблемы временно отступили, и ему было хорошо.
Федот Викторович сходил на кухню, вернулся с бокалом вина.
– Побалую язык, пока никто не ругает за пьянство.
– Можно интимный вопрос? – спросил Назар.
– Валяй, – кивнул благодушно настроенный отец.
– Почему вы разошлись с мамой? Ты никогда не объяснял.
На лицо отца легла тень. Он сделал глоток, помолчал.
– Когда муж и жена – Близнецы по западному календарю, это всё равно что в семье четыре разных человека, поэтому уживаются они редко. Мы не смогли.
– Не сошлись характерами?
– Как раз сошлись, во многом смотрели на мир одинаково, но и разного было много. Мне что-то казалось… ей что-то… ревновали, ссорились…
– Зря ревновали?
Федот Викторович поиграл бровями, разглядывая бокал, наметил улыбку.
– Я не ловелас, сынок, если ты об этом. Но кто доставляет себе страдания, отказывая в том, чего желает, тот является таким же грешником, как тот, кто не отказывает. Кажется, Екклезиаст сказал… а может быть, не он.
Назар понимающе усмехнулся:
– Ответ философский, понимай как хочешь.
– Надеюсь, ты поймёшь правильно. – Федот Викторович поднял бокал. – За прекрасных дам и других мифических персонажей!
Сделал глоток.
Назар ответил, подняв чашку с чаем рубинового цвета.
Посидели, поглядывая друг на друга.
– Осуждаешь? – спросил наконец отец небрежно.
Назар понял его состояние. Эльвира была моложе мамы на пятнадцать лет и очень красива, но Хромов-старший не мог забыть счастливых лет, прожитых вместе с мамой Назара Катей, и очевидно жалел, что они разошлись.
– Нет, – ответил Назар искренне. – Не осуждаю. Не имею права. Это было обоюдное решение. Но я люблю вас одинаково обоих.
Федот Викторович допил вино, вышел на кухню и вернулся с новой чашкой чая, сел рядом.
– С Леоном видишься?
– Редко, – признался Назар; с братом он действительно не встречался с начала года, хотя тот жил в Москве, а не в другом городе.
Леонтий Хромов был старше его на шесть лет, работал в ядерном центре на Курчатова и слыл главным специалистом Академии наук в области суперструнных теорий. После распада семьи он переселился на съёмную квартиру, потом после смерти бабушки переехал в её скромную комнатушку на улице Зорге, в старую «хрущёвку» с тремя соседями, да так там и остался. Будучи анахоретом по натуре, в особых удобствах Леонтий не нуждался, главным для него были не бытовые условия, а работа в Курчатовском НИЦ и возможность заниматься наукой. Развод отцу он не простил и в его доме не появлялся годами.
– Навестил бы, как он там… – Федот Викторович криво улыбнулся. – Не звонит, не советуется…
– Да у него вроде бы всё нормально… – Назар не договорил, клипса мобильного коммуникатора в ухе сыграла мелодию Штрауса. Назар глянул на экранчик смартфона, высветивший номер абонента, поднял брови. – Да вот и он сам лёгок на помине… слушаю, братишка.
Федот Викторович встал было, но сел снова, вопросительно и удивлённо глядя на сына. Покрутил головой:
– Надо же… словно чует, что мы о нём говорим.
– Назар, ты где? – раздался журчащий ручейком голос Леонтия; в детстве он хорошо пел.
– В Москве, у отца. Мы как раз тебя вспоминали. Не хочешь к нам присоединиться?
Леонтий помолчал.
– Я… дома… ты мне нужен.
– С удовольствием пообщаюсь. Сегодня, наверно, уже поздно? Завтра могу.
– Нет, сейчас… – Леонтий снова выдержал паузу. – Срочно.
Назар насторожился. Мало обращавший внимание на неприятности, импульсивный, открытый Леонтий никогда не говорил таким странным тоном.
– Что случилось?
– Приезжай побыстрей, объясню. – Брат выключил телефон.
Назар посмотрел на отца.
– Что-то произошло, но говорить не хочет, просит приехать.
