Николай Полунин - Цербер
За двумя поворотами коридора их ждал лифт. Здесь створки раскрывал, набирая код на похожей панели, уже Андрей Львович, а остальные смотрели в сторону.
Кроме Елены Евгеньевны. Она сосчитала, что нажимов было девять, и последние две цифры, кажется, тройка с семеркой, а потом был нажат «плюс».
На лифте они поехали вниз. Лифт был большой, поместились все.
Нижний коридор освещался такими же лампами дневного света, расположенными на равном расстоянии друг от друга, а по крашеным бетонным стенам тянулись толстые кабели и провода.
— Склеп, — пробормотала Елена Евгеньевна, перешагивая третий по счету порог переборки со сдвинутой к стене дверью со штурвальным запором.
— Что ты хочешь, старуха, боевые предки строили на века, — так же тихо отвечал Андрей Львович, все время державшийся бок о бок.
— Ты и рад попользоваться, — заметила она.
— Что ж делать, если больше нечем. Комфорта они не предусматривали даже для себя, не говоря уже о нас.
— О том, что сюда когда-нибудь влезет кто-то вроде тебя, они и помыслить не могли. Их бы кондрашка хватила. Святая святых, сверхсекретность, все такое, и вдруг — является тип в очках из какой-то получастной лавочки, арендует и начинает всем тут заправлять.
— Ошибаешься. Какая может быть аренда? Переход формы собственности, понятно? Практически я по своим владениям иду. А секретность у нас почище, чем у них была, трясунов.
— Ты где самолет такой взял?
— Приятель одолжил свой. Мы пришли.
В этом помещении находился командный пункт ПВО. Когда-то. Теперь почти все экраны локаторов были темны, слепы, в зале на не один десяток человек было только три оператора, все — из группы Андрея Львовича. Здесь было тепло, сухо, пахло приборами.
Помощник Андрея Львовича с двумя другими присоединился к сидящим у терминалов, за спиной Елены Евгеньевны остался один охранник. Он был молчаливый, и от него исходил жар, как от атомной батареи.
Елена Евгеньевна сморщила носик, подражая самой себе-первой, но тут же спросила деловым тоном:
— А где место для меня?
— Рядом. Сейчас ребята подключатся, и начнем. Вы можете быть свободны, полковник.
Полковник козырнул, вышел, слегка, как показалось Елене Евгеньевне, поколебавшись.
— Ты, Андрюша, прямо как генерал-аншеф какой, — сказала она, начиная ощущать знакомую нервную дрожь. — Или генералиссимус. Стоит тебе пошевелить пальцем — и все прыгают.
— Я — наместник диктатора, — улыбнулся он, с умопомрачительной скоростью пробегая по клавиатуре своего компьютера, который помещался в кейсе. От кейса широкая лента провода уходила за один из терминалов.
— А диктатором тебе никогда не хотелось быть? — Ладони у Елены Евгеньевны похолодели.
— К чему? — рассеянно ответил он. — Куча ответственности, ноль свободы действий и вдобавок, если пристрелят — то первым. Нам и так неплохо.
— Послушай-ка, Андрей. — Она все-таки хотела довести когда-нибудь до конца их давний разговор. — Мне не по себе как-то. Я боюсь делать то, что вы все от меня… что ты от меня требуешь. Я боюсь себя отпускать. Ведь я могу… Я черт знает что могу, я и сама не знаю что. Я страшных дел могу наворотить.
— А вот мы сейчас и посмотрим, — сказал он, не отрываясь, — каких именно дел и так ли уж они страшны.
Андрей Львович был лет сорока с небольшим, худой, с абсолютно седыми волосами, розовой кожей и младенческим взглядом из-за толстых бифокальных линз. С тех пор как Елене Евгеньевне представили его в качестве ее будущего руководителя, она ни разу не слышала от него слова «невозможно».
— Ты чего, старуха, боишься? — Он внимательно пригляделся. — А чего, спрашивается, боишься? Все наши действия абсолютно законны, выполняем заказ Министерства обороны, работаем в государственном учреждении. Ты «Свирель» слупила? Слупила. Честь и хвала разработчикам новых систем на благо защиты Отечества. Перед тем «Альбатросу» мозги вывихнула? Вывихнула. Честь и хвала тем же. Сегодня первая проба на новом этапе. Чего ты боишься?
Учебной цели «Альбатрос» — собственно, это был старый «МиГ» — Елена Евгеньевна разрушила всю бортовую электронику, находясь на расстоянии в семьдесят километров. «Альбатрос» рухнул в незапланированном квадрате, чудом обошлось без жертв.
— Не знаю, — тихонько сказала она. — Боязно мне как-то, Андрюш. Может, отложим?
Андрей Львович отодвинул в сторону свой кейс, подсел рядом.
— Что-то я тебя не узнаю. Размякла ты что-то. Это из-за друга твоего вчерашнего?
Скрывать было бессмысленно. Елена Евгеньевна наклонила голову.
— Доложили мне о твоих приключениях. Неосмотрительно. Не одобряю. Что он за человек, еще предстоит выяснить, а ты… если хочешь, конечно, можно все переиграть. Но уж больно момент подходящий. И аппаратура наша на «товьсь». Соберись, а?
— Ладно. — Елене Евгеньевне стало стыдно за себя. — Можешь считать, что я уже собралась. Что от меня требуется на сей раз? Я должна утопить Седьмой флот США? Или Украины? Поджарить задницу их Президенту? Нашему? Белорусскому?
Андрей Львович облегченно вздохнул, улыбнулся.
— Такой ты мне нравишься больше. Садись вот сюда и сосредотачивайся пока. Остались последние прозвонки. Начнешь по сигналу, широким охватом.
…То, как ее нашли, выглядело, в общем, очень обыденно. Тривиально, как пишут в романах.
Позвонил давний приятель отца, кажется, заведовавший одной из тех лабораторий, где папа проводил ее осторожное тестирование. Она его едва помнила.
На чашке интеллигентского чая, куда ее настойчиво уговорили прийти, она познакомилась с Андреем Львовичем. Он был прям и недвусмыслен. Работы по изучению вашего феномена следует продолжать, сказал он. Вы имеете дело не с очередной кучкой беспомощных энтузиастов-любителей, а с мощной лояльной государству структурой. На вас лежит ответственность. Мы обращаемся далеко не к каждому. Вам будут созданы условия. Времена новые, задачи прежние. Секретность. Контракт на пять лет. Подписываем здесь.
Она подписала.
Может быть, она соскучилась по той атмосфере д е л а, которая жила в их доме вместе с папой? По настроению, по духу, которого не оказалось с приходом в дом Бусыгина? Или так своенравно заявила о себе Елена Евгеньевна-вторая?
Она подписала.
Работы по изучению… по изучению и применению, так будет вернее. Андрей Львович работал по-новому. Здесь не церемонились, как в институте у папы. Здесь выжимали все — и еще пять процентов. Елене Евгеньевне присвоили имя «Антарес».
Елена Евгеньевна, в общем, не сопротивлялась. Ей было даже где-то интересно, она только немножко боялась. Главным образом саму себя.
— Итак, мы все обговорили, — шелестел над ухом голос Андрея Львовича. — Представляешь себе участок местности… карту ты видела. Скажем, с высоты птичьего полета. Поднимаешься выше, выше, пока будут различимы детали. Даешь широкий импульс по третьему варианту. Возвращаешься. Все. Хоп?
— Хоп.
— Пошла.
Глава 18
Обшарпанную «Казанку» с чихающим мотором «Москва», самым дрянным из существующих подвесных моторов, Петька раздобыл в деревне Жатвино, что напротив Ляшской стрелки, точнее, просто-напросто украл.
Поступил так Петька не из жадности или озорства, а по зрелому размышлению. Начни он спрашивать, искать, а то и сулить большие деньги — его наверняка бы отметили и запомнили, а это никуда не годилось.
«Будьте незаметными, — внушал им не раз шеф Михаил, — такими, как все. Мы не должны оставлять следов своим внешним видом, манерой поведения. Только тогда работа может считаться выполненной на «отлично», если через пять минут после вашего ухода никто не сумеет дать вашего более или менее связного описания. А коль уж приходится оставлять по себе следы, делайте это так, чтобы тому, кто вас запомнит, самому было невыгодно сообщать об этом. Классический пример: дача взятки…»
Михаил никогда даже не заикался о возможном физическом устранении свидетелей, но он-то, Петька, умеет слышать между слов. Надо было только дождаться момента, поставить шефа перед необходимостью силовых шагов. Вот Мишка поехал сейчас разбираться по крупному, и ничего, шеф одобрил.
У него, Петьки, тоже кое-что прихвачено с собой. Петька потрогал непромокаемую сумку, где лежал тщательно вычищенный «шмайсер» и к нему четыре длинных прямых рожка по тридцать тупорыленьких черноносеньких патронов.
С шефом было все ясно. Не все, но… К примеру, что на самом деле стоит за их поисками. Устранение неугодных. Ненужных. Кому-то помешавших. Пусть шеф это делает не сам, пусть кто-то еще, кого пока ни он, Петька, ни тезка-Мишка, ни Алик не знают, но что делается именно это — ясно как день.
Он, Петька, умеет прибавлять семь к пяти. Ему прекрасно помнится и случай в Самаре, и случай в Кинешме, и случай в Питере. С Питером он несколько сомневается, потому что тогда они с шефом прибыли только к самым похоронам, но он же помнит, как шеф шел за гробом с цветами, и какое у шефа было лицо. «В этот раз опоздал — в следующий успею», — читалось на этом лице.
