Грэм Макнилл - Фулгрим
- И вы помните, что Император сказал вам, когда вы узнали об инциденте?
- Да, апотекарий. Мой отец сказал, хорошо, что провал произошел в начале жизни, это разбудило во мне птицу феникса, и я восстал из пепла.
Фулгрим посмотрел на него и Фабий почувствовал боль и гнев в глазах лорда, вспомнившего муки тех давних дней, и понял, что играет в опасную игру. Вполне вероятно он подписал себе смертный приговор, но возможности, которые могли быть предоставлены, стоили любого риска. Попытаться постичь тайны Императора по созданию Астартес было самым большим делом его жизни. И если такая вещь не стоила небольшого риска, то тогда что? Фулгрим повернулся к своим воинам Гвардии Феникса и сказал.
- Оставьте нас. Ждите меня снаружи и не входите, пока я не позову вас.
Даже притом, что их хозяин был на борту “Гордости Императора”, Фабий видел, как обеспокоила телохранителей необходимость оставить примарха без защиты, но они кивнули и вышли из апотекариона. Когда за ними закрылась дверь, Фулгрим повернулся к Фабию. Задумчивый взгляд примарха блуждал между Фабием и телами Лаер, наполнявшие же его голову мысли были столь же чужды Фабию как и мысли Лаер.
- Ты полагаешь, что сможешь улучшить генное семя Астартес? – Спросил Фулгрим.
- Я не могу сказать наверняка, - сказал Фабий, изо всех сил пытаясь сдержать ликование, - Но я полагаю, что нужно, по крайней мере, попробовать. Вполне возможно, что это не принесет плодов, но если нет…
- Мы станем немного ближе к совершенству. – Сказал Фулгрим.
- И только несовершенством мы можем подвести Императора.
Фулгрм кивнул.
Вы можете продолжать, апотекарий. Сделайте то, что нужно.
БРАТСТВО ФЕНИКСА, встреченное светом Гелиополиса, появлялось с главного входа парами и поодиночке, занимая свои места у широкого круглого стола, стоящего в центре темного пола. Стол купался в отраженном от потолка свете и потрескивающим оранжевом огне, пылающем в меднике на середине стола. Вокруг стола были равномерно распределены высокие черные стулья, на половине из которых сидели облаченные в броню воины Детей Императора. Их броня блестела, но каждую видавшую и лучшие времена пластину покрывали трещины.
Соломон Деметр наблюдал за входящими из Врат Феникса Юлием Кеосороном и Марием Вайросеаном и остатками капитанов легиона, не отправившихся сразу после них в битву. Соломон мог понять их усталость и кивнул им, они сели рядом с ним. Он был рад, что его друзья благополучно вернулись с очередного изнурительного боя на поверхности планеты.
Чистка мира Лаер всем им давалась тяжело. В любой момент на поверхности присутствовало три четверти легиона, и было мало шансов на кратковременную передышку в такой скоротечной войне. Едва воины возвращались на корабли флота для пополнения боезапаса, как их опять посылали в сражение. План Лорда Фулгрима был смелым и блестящим, но оставлял очень мало времени на отдых и восстановление. Даже обычно неутомимый Мариус выглядел истощенно.
- Сколько? – Спросил Соломон, заранее боясь ответа.
- Одиннадцать мертвых, - ответил Марий, - Хотя, боюсь, один умрет еще до конца дня.
- Семь, - вздохнул Юлий, - что у вас?
- Восемь, - Ответил Соломон, - В огне, это жестоко. И другие разделят их судьбу.
- Если не хуже. – Сказал Юлий. – Наши кампании являются самыми лучшими.
Соломон кивнул, зная, что Юлий не хвастался, ему не были известны такие вещи, это было просто констатацией факта.
Свежая кровь, - Сказал он, увидев в братстве феникса два новых лица. На их наплечниках виднелся знак полномочий капитана, краска которого еще вероятно не засохла.
- Потери Легиона не ограничены рядовыми воинами. – Сказал Марий, - Хорошие лидеры должны вдохновлять своим примером воинов, которых они ведут.
- Не стоит цитировать мне книги, Марий. – сказал Соломон. – Я был там, когда они писали эту часть. И я практически изобрел понятие лидерства.
- Ты так же изобрел понятие быть живучим счастливчиком? – вмешался Юлий, - Я уже сбился со счету, сколько раз ты должен был быть мертв.
Соломон улыбнулся, довольный тем, что война не сокрушила всеобщего духа.
- Ах, Юлий, боги войны любят меня и не хотят видеть меня мертвым на этой треклятой планете.
- Не говори таких вещей. – Предостерег Марий.
- Каких вещей?
- О Богах и тому подобном, - сказал Капитан Третьей, - Это не прилично.
- Ах, не расстраивайся, Марий, - Улыбнулся Соломон, похлопав друга по наплечнику. – Есть лишь один бог войны за этим столом, и я сижу рядом с ним.
Марий сбросил его руку с плеча.
- Не дразни меня, Соломон, я серьезно.
- Не беспокойся, просто взгляни на свое лицо. Тебе стоит быть более радостным. Мы ведь не можем ходить повсюду с мрачными лицами, не так ли?
- Война мрачное дело, Соломон. – Сказал Марий. – Умирают хорошие воины и мы, ответственные за их возвращение живыми. Каждая смерть уменьшает нас, и ты отпускаешь по этому поводу шутки?
- Я не думаю, что Соломон подразумевал именно это – Вмешался Юлий, но Марий не слушал его.
- Не защищай его Юлий. Он знает о чем говорит и я обескуражен его речью, в то время когда храбрые воины умирают.
Слова Мария ужалили Соломона, и он почувствовал, как подступает желчь от оскорбления в словах друга. Он наклонился близко к Марию и сказал.
- Я никогда и мечтать не буду, что бы несерьезно относиться к тому, что умирают мои воины, но я знаю, что еще многие не вернулись бы живыми, если бы не я. Все мы ведем войну разными путями, и если тебя оскорбляет мой путь, я сожалею, но я тот, кто я есть и не изменюсь ни для одного человека.
Соломон посмотрел на Мария, полный решимости продолжить речь, но капитан покачал головой и сказал.
- Я сожалею, мой друг. Это война сделала меня агрессивным, и я стремлюсь найти повод излить свой гнев.
- Все нормально – Ответил Соломон и его гнев мгновенно исчез, - Ты настолько соответствуеш книге, что время от времени мне не стоит подкалывать тебя, даже когда я не прав. Мне жаль.
Марий пожал руку Соломона и сказал
- Война делает из нас дураков, и время от времени нам нужно сдерживать друг друга.
Соломон кивнул.
- Ты прав, но я не знаю как вести себя по другому. Я позволяю Юлию заботиться о культурной стороне вещей. Помнишь прошлый разговор, как там та маленькая орава летописцев, которую которая носилась за тобой? Есть, какие ни будь новые портреты или бюсты? Я клянусь, Марий, вскоре ты будешь не в состоянии найти угол, где не будет висеть портрет или вырезанный из мрамора бюст.
- То что вы слишком уродливы, для увековечивания в искусстве не делает меня недостойным восхваления, - Усмехнулся Юлий, хорошо привыкший к дружественным шуткам Соломона. – И потом, врятли это можно назвать оравой. Музыка Мисс Кински великолепна, и да, я хотел бы надеяться по позировать для картины Серены Д’Анджелус. Совершенство существует во многих вещах, друзья мои, не только в войне.
- Такое тщеславие… - Усмехнулся Соломон, широко раскинув руки. Врата Феникса открылись еще раз и Фулгрим вошел в зал, в полной боевой броне и накидке из перьев цвета огня. Эффект был великолепен, все беседы за столом в мгновение ока прекратились и Астартес с благоговейным трепетом смотрели на своего любимого лидера.
Все собравшиеся воины встали и склонили головы, поскольку примарх Детей Импертаора занял свое место за столом. Как всегда, броня Эйдолона и Веспасиана была увита перьями, как и у примарха. Каждый из них нес посох, увенчанный маленькой жаровней из черного железа, в которой горело красное пламя. И хотя за круглым столом, в теории, стирались ранги и звания, не было ни какого сомнения, кто был лидером собравшихся. Другие Легионы совещались в своих военных ложах в более неформальной обстановке, но у Детей Императора процветали традиции и ритуалы, доведенные в повторении до совершенства.
- Братья Феникса! – сказал Фулгрим. – В огне я приветствую вас!
БЕКА КИНСКИ стояла на широкой платформе своей отдельной каюты на борту “Гордости Императора” и смотрела на синий мир в низу через оправленное латунью обзорное окно. Хотя вид был прекрасен, она едва его замечала, все еще кипятясь перед чистыми страницами из за отказа Остиана Делафора.
Хотя парень был скромен и прост, и не обладал выдающимися физическими данными, что бы сравнивать его с другими любовниками, которые были у нее на протяжении многих лет, он был молод, и Бека жаждала обожания молодежи больше всего остального. Они были столь невинны, и развратить их с горечью ее лет и опыта было одним из немногих ее оставшихся удовольствий. С ранних лет Бека была могла заполучить любого мужчину или женщину, которых она пожелала. Для нее не было ничего недоступного. Быть отвергнутой так, как сейчас, когда она могла достичь невозможного, особенно расстраивало. Гнев за отказ Остиана Делафора от ее предложения разъедал, и она шепотом поклялась, что он заплатит за свое нахальство.
