Василий Мельник - Русский фантастический боевик 2007
«Система перезапущена, проводится тестирование…»
Пошла ты.
Хвост колонны поравнялся с началом ущелья.
— Пора, Леша.
Хорошо, когда тихо. Эфир лишь трещит помехами. Это что еще за взрывы вдалеке? Здесь же не… А… понял — сердце…
Ловлю в перекрестье огромный резервуар с потертой надписью на боку «Сжиженный кислород. Опасно». Ох, милые мои, вы еще не поняли, как опасно… Тук-тук… Бег начинается. Фаланга неторопливо сгибается… ощутимая, между прочим, тут отдача… даже при калибре 3,7…
— Опачки, пифи-пафи… Внизу — ад.
— Хвсф-рш-ш-ш-ш… вф-ф-ф-кс-с… — засвистело в наушниках. И замолкло тут же.
«Температура -56,9 градуса по шкале Цельсия, продолжает падать».
Внизу — ледяной ад.
Рвануло на славу, кипящее облако кислорода взметнулось метров на двадцать вверх. Человек пятьдесят-семьдесят лунников полегло враз, ошметки белых скафандров вместе с остатками застывшей плоти разметало по всему ущелью. Остальные запаниковали. Четкой военной организации у них, конечно же, не было, поэтому несколько формальных лидеров просто не смогли совладать с беснующейся толпой.
Наши стали хладнокровно расстреливать прыгающие туда-сюда светлые пятна. В наушниках слышались только напряженное сопение и изредка короткая матерщина. Видно было, как далеко внизу струйки огня вырываются из автоматных стволов, харкают смертью.
— Плотнее огонь, — прошипел Денис. — Леша, отсеивай, кто проскальзывать будет. Внимательнее!
Я был внимателен. Отдача толкала в плечо, фигурки внизу падали. Один, правда, чуть было не добрался до камней, где сидели ребята, но на войне не бывает «чуть». Я попал ему в голову, и тело с осколками шлема вместо черепа еще некоторое время бежало по инерции. Его отбросила назад очередь кого-то из наших.
После пяти минут боя ситуация стала меняться. Потеряв около трети в количестве, лунники перестали бросаться напролом. Сверху я заметил зачатки дисциплины и стратегии: командиры, показывая руками в разные стороны, разворачивали свои отряды цепью, стараясь укрыть людей за уступами и скалами. С этих позиций лунники стали уже целенаправленно вести обстрел места, где засели наши бойцы.
Их оставалось около четырех сотен. Нас двенадцать вместе с Максом. Метеориты вроде бы больше не падали, но от гражданских не было никаких вестей. А кислород не бесконечен, меж тем…
Укрепившись на другом краю ущелья, белые скафандры начали палить не на шутку. Я шлепал их одного за другим. Денис с командой не могли и мочки уха высунуть из-за камней, брызги рикошетящих пуль летели во все стороны.
Мою позицию пока не обнаружили, но, если среди этих сволочей есть хотя бы один профессиональный вояка, меня вскроют самое позднее минут через десять.
— Денис, через минуту я меняю позицию.
— Меняй, Лешенька, меняй. — Дорчаков дышал тяжело, будто бежал только что. — Жарко у нас внизу, хорошо, что они хоть в наступление не решаются пойти. Наверное, не знают, сколько нас. Но еще немножко, думаю, и башню у зэков свернет окончательно. Вот первый отряд попытался прорваться. Я их пощелкал за несколько секунд. Так, еще полминуты, и перемещаться буду.
— My… у-жики, у нас плазмен…ные гранаты есть, — заикаясь, буркнул в уши Минотавр. — Проверим, что это за пи-ифи-пафи?
— Нет, — ответил Дорчаков. — Только если они штурмовать станут.
Десять секунд до смены позиции.
Шлеп. Еще из одного белого скафандра вышел воздух. Кажется, я даже увидел, как брызнула струя крови из разодранной груди лунника.
Успеют ли военные? Будет ли поддержка боевой авиации?
Семь секунд…
Вершится история. Выстоим ли?… Выживем? Шлеп. Нет еще одной жизни. Шлеп — кровь. Кровь — это смазка для шестеренок истории, но здесь эта смазка замерзает!
Три секунды.
Снова будет бег.
В ушах — треск тяжелых вздохов и помех. Сердце бьется мощно, ровно, громко. Вокруг — Луна, и всей кожей почему-то слышится музыка Шопена. Концерт номер два для фортепиано с оркестром. Надрываясь, спорят виртуозность и душа… Боже, чушь какая…
Секунда.
— Денис, я пошел.
— Да.
Лицо…
Бред, глюки. Со злости захотелось расстрелять это.
В нескольких метрах от меня, чуть правее и ниже возник вооруженный человек в белом скафандре. Лицо было слегка подсвечено изнутри шлема.
Фаланга указательного пальца снова застыла на полпути. Бред. Ну укольчики херовы!
Моя бывшая жена ошалело хлопала глазами, глядя на меня. Постарела, похудела…
«Температура — 91,1 градуса по шкале…»
Почему-то я вдруг понял, что это не бред. В перекрестье прицела замерла женщина, с которой я давным-давно прожил вместе больше пяти лет. Глупо, невозможно, но реально. Что-то перевернулось внутри, возле селезенки.
Она смотрела на меня — наверное, тоже узнала, несмотря на полумрак чужого мира. В правой руке Катя как-то неуклюже держала здоровенный карабин, ствол которого слегка подрагивал.
Я не выстрелил. Причина? Причина билась невысказанной холодной пульсацией внутри. Я не знаю, в конце концов, почему! Не знаю. Мне в этот миг и не хотелось знать.
Фаланга медленно разогнулась. Мысли неслись с бешеной скоростью, отстукивая кровью в висках, в горле застрял противный сгусток слизи. Острое, до предела развитое у десантников моего уровня периферийное зрение выключилось, и все, что находилось вне лица противника, будто замутилось, плыли и двоились серые скалы, дрожала сыпь звезд, сливаясь в штрихованные белесые разводы. В уши перестал скрестись шепот помех. Ладони вспотели. Что-то пытался увещевать зелеными строчками компьютер…
Лицо. Мне всегда казалось, что если я увижу его, то моргну, развернусь и пойду прочь. А куда здесь идти?!
Ее глаза неожиданно забегали из стороны в сторону, словно у сумасшедшей. Губы стали изгибаться, замелькали зубы и язык. Я дышал ртом и молча смотрел на эту жуткую пантомиму. Потом она замерла, отбросила карабин в сторону и принялась показывать мне толстые перчатки скафандра, попеременно то разгибая, то снова сгибая пальцы. Все же умом тронулась…
Стоп. Неожиданная догадка посетила меня. Я жестами попросил Катю повторить, и она, улыбаясь, закивала, снова что-то залопотала губами. Слезы выступили на подсвеченных щеках, или это блики от кутерьмы звезд?… Внимательно проследив за комбинацией движений ее рук, я, касаясь влажными пальцами встроенных в перчатки сенсоров, изменил частоту радиопередатчика…
— …боже мой, боже мой… Ну ты же догадался, Лешка, ну же, пятьдесят вторая волна, пятьдесят вторая, седьмой диапазон, ну же…
— Я догадался.
Мы лежали в нескольких метрах друг от друга. Мы теперь слышали дыхание друг друга. Мы смотрели в глаза сквозь сверхпрочное стекло шлема, сквозь безвоздушную пустоту. Десять долгих лет скользили в каждой молекуле тех острых камней, что нас разделяли.
Теперь я не стану бежать. Я понял, Денис, человеку в жизни нужно хотя бы раз проиграть. Тем более кто возьмется различить победу и поражение? Ты, подполковник Дорчаков? Вы, выжившие ребята? Человечество? Земля?…
Нет.
Не создала природа пока таких присяжных заседателей. Никто не имеет права судить о выборе и его следствиях для отдельно взятого тупого животного под названием человек. Даже он сам. Выбор нужно просто уметь делать. И желательно — вовремя.
Следствий надо уметь не бояться.
Я стал медленно подползать ближе, не отводя глаз от ее лица.
Катя плакала. Беззвучно. Слезы текли по наметившимся морщинкам возле глаз, по щекам, по губам, которые, казалось, жили отдельно от всего остального. Губы улыбались — устало, лишь самую малость вздергивались вверх уголки. Так улыбается человек, с которого спало напряжение, днями и годами давившее на грудь, на совесть, на бесконечные мысли…
И с улыбки срывались слезы.
— Перестань, — сказал я, не узнавая собственного голоса. Прокашлялся, добавил: — Будешь реветь — скафандр замкнет.
Она хотела что-то ответить, но только всхлипнула и задышала чаще.
— Столько тупых вопросов в голове, ума не приложу — с чего начать, блин, — признался я, останавливаясь в полуметре от Кати. Откладываю в сторону автомат, приподнимаюсь на одном локте и провожу закованной в уродливую перчатку ладонью по стеклу ее шлема.
Я очень давно не смахивал слез с женского лица, отвык. Наверное, поэтому в этот раз у меня и не получилось…
Дьявол! Дурь какая! Стекло же! Как можно вытереть лицо, не снимая гермошлема? Или можно, если уметь?…
Отдернув руку слишком резко, я заставил Катю вздрогнуть и попятиться.
— Тихо, тихо. Мысли дурные просто, — сказал я. — Можно начну с самого идиотского вопроса? — Она радостно закивала. Я с силой провел языком по небу, сглотнул. — Ты как здесь оказалась?
