Иван Тропов - Каратель
Когда в третий раз подряд я отбил ее особо изощренный финт, ледяные щупальца убрались прочь.
– Никогда бы не подумала, что могу так опьянеть с одного бокала вина…
Только она прекрасно знала, что это не вино.
– Так, значит, лет за двадцать поправимо? – сказал я.
Диана не поддержала мою улыбку.
– Теперь я могу выпить еще бокал? – мрачно спросила она.
– Теперь можете.
Я принес ей бутылку и даже сам налил в бокал. Пожелал спокойной ночи и вышел. Когда я прикрывал дверь, она все еще не прикоснулась к бокалу. Так и сидела, мрачно созерцая рубиновые глубины.
Я поднялся на второй этаж, спокойный и довольный. Уже на лестнице чувствуя, как наваливается сонливость. Теперь можно. Я сделал, что должен был сделать, и теперь можно расслабиться. Можно спокойно уснуть.
В спальне все еще висел запах ее платьев. Чем-то там в шкафу было проложено, какой-то травкой или химикатом, чтобы моль их не ела… Я поморщился, сбрасывая одежду. Нет, спать в этом запахе я не собираюсь.
Я приоткрыл фрамугу высокого окна, в комнату потянуло свежестью и холодом. Я быстро забрался в кровать и завернулся в шелковую простыню. И сразу же провалился в сон.
Глава 3
ТУМАН
Из сна меня выдернуло.
Я вздрогнул и приподнялся на кровати. В голове мешались обрывки сновидений и необоримое ощущение, что был какой-то резкий звук.
Минуту я прислушивался, пытаясь понять, что это было. Может быть, повторится?
Обрывки сна становились все призрачнее и запутаннее, распадались и пропадали. Под простыню заползал морозный воздух, холодя плечи и грудь. Не стоило оставлять фрамугу открытой. Но все было тихо.
Дрожа от холода, я выбрался из кровати и закрыл фрамугу. Стянул с кресла плед и закутался. Постоял, прислушиваясь.
В доме было тихо-тихо.
И все-таки меня не оставляло ощущение, что разбудил меня какой-то звук. Правда, дверь закрыта и входит она плотно. Да и Диана далеко на первом этаже. Что за звук мог быть? Разве что…
Стуча зубами от холода, я все-таки еще раз приоткрыл фрамугу и прислушался. Но снаружи было тихо. Даже ветер не шуршал в голых ветвях дубов. И ни черта не видно. Ни луны, ни звезд. Похоже, опять наползли тучи, плотно укутав небо.
Я закрыл окно и выглянул в коридор. Пол холодил ступни, но воздух здесь был куда теплее, чем в выстуженной комнате.
Тихо. И в доме и за окном. Но отчего-то же я проснулся?
Кутаясь в плед, я спустился на первый этаж. Дверь в комнату Дианы была чуть приоткрыта – на толщину цепи. Оттуда падала полоса света.
– Диана?..
Ответа не было, я приоткрыл дверь и заглянул.
Здесь было тепло, чертовски тепло. В камине весело танцевало пламя и потрескивали дрова. Сладко пахло сосновой смолой и еще чем-то… Духи?
– Диана?
Она лежала на кровати, не расстелив. В платье, но не в том, в котором была вчера вечером. Успела переодеться, – наверно, пока платья разбирала и развешивала в шкаф. Тут все женщины одинаковы.
Лежала на шерстяном покрывале, свесившись ногами на пол и изогнувшись так, что я бы ни за что не смог уснуть. Присела передохнуть, да и сморило? Бретелька платья сползла на руку, почти открыв грудь. Тонкий карминовый шелк облегал тело, переливаясь в отсветах от камина.
Я постоял в дверях, глядя на нее и чувствуя, как теплый воздух струится по коже. Как же здесь тепло и хорошо…
Вот бы развести такой огонь и у себя в комнате. Но это надо туда дрова таскать, потом с растопкой возиться… Как раз под утро, когда уже вставать пора, он и разгорится.
Хотелось спать, но и уходить отсюда не хотелось. Вот подтащить бы то кресло к камину, плюхнуться в него и уснуть до утра. Даже в плед закутываться не надо, так здесь тепло…
Но спать рядом с чертовой сукой может выйти себе дороже.
Я прикрыл дверь и поплелся в дальний угол второго этажа, в темную и вымерзшую комнату.
Проснулся я мутный и разбитый. Не выспался, но и уснуть больше не мог. Ночью несколько раз просыпался. Все не мог удачно лечь: как ни ложился, через какое-то время просыпался – затекала рука.
Вот и сейчас… На этот раз так затекла, что, когда я сел на кровати, рука повисла плетью, онемелая и непослушная.
В комнате было темно, за окном едва брезжил рассвет. Серый и мутный. Опять все в облаках.
Крутя онемевшим плечом, я поднялся. Потихоньку отходило плечо, отходил локоть. Я уже мог им двигать. Мог шевельнуть и запястьем. Но господи, как же холодно-то… За ночь, под одной простыней, я продрог. Не только рука, все тело одеревенело. И в голове не лучше…
Свет. Мне нужно море света! И тепло. Жар!
Я закутался в простыню и, дрожа от холода, побрел на первый этаж. Там все это было. В той ванной комнате, которая на современный лад.
Небесно-голубой кафельный пол и персиковый махровый коврик, белоснежные ванна с раковиной, с подвесного потолка бьет дюжина ярких светильников, зеркальные стены превращают дюжину в сотню.
Но это тепло для глаз. Нужен горячий душ, чтобы согреться и прийти в себя. Я раздвинул пластиковые створки кабинки, сунулся внутрь…
И встал обратно на коврик. Поглядел на правую руку. Вроде бы отошла, еще когда по коридору шел, а все ж было какое-то странное, непривычное ощущение.
Плечо – нормально, локоть – нормально. Кисть… Даже не кисть – пальцы. Какое-то странное ощущение слабости. Не во всех. В большом. Самая нижняя фаланга, и ладонь вокруг, и запястье с этой стороны.
Я покрутил пальцем. Он слушался, но вращался как-то медленно, неохотно. Что-то с ним было не так. Только вот что…
Я попробовал так же покрутить левым пальцем. Он вращался свободно и быстрее. Как надо.
Подняв перед собой обе руки, я шевелил пальцами, пытаясь понять, в чем же дело. Наконец понял.
Вот что надо было сделать: руки вытянуть перед собой, ладони вниз, параллельно земле, а пальцы растопырить. Не просто развести, а растопырить до напряжения. Так, чтобы под кожей проступили жилки.
А теперь потянуть кончики больших пальцев вверх.
Левый задрался на вершок. Под кожей, от пальца к запястью, еще четче проступила одна из жилок, натянулась в тугой тросик. Под ней была еще одна крупная жилка, а под той еще одна, потоньше, – теперь эти две жилки чуть смягчились, ушли внутрь, уступив тяге верхней.
Это на левой руке. А вот на правой…
Большой палец как лежал в плоскости ладони, так и лежал. Две нижние жилки как были натянуты, так никуда и не уходили. Их не перетягивала верхняя жилка – она вообще не проступала под кожей.
Наверно, с минуту я пытался напрячь ее. Задрать кончик большого пальца вверх. Но ничего не менялось. Я мог отвести большой палец назад, вниз, обратно к ладони, под нее, но вверх над ладонью никак не получалось. Мышца просто не напрягалась. Вот откуда было странное ощущение пустоты в руке.
Я стоял, голый, залитый ярким светом, и тупо пялился на свои руки. Надо же, как отлежал… Никак не шевельнется… Никогда так не отлеживал, чтобы даже через несколько минут, когда и проснулся, и встал, и рукой уже крутил, и все остальные пальцы отошли, а какая-то мышца все еще не отошла. Совершенно не шевелится…
Причем не вся кисть, не все пальцы в равной мере – всего один мускул одного пальца. И именно на том пальце, до которого…
Я помотал головой, отгоняя воспоминание. Нет! Но под ложечкой стало пусто.
Я стиснул руку в кулак, разжал и, не переставая стискивать и разжимать, чтобы кровь веселее шла по жилам, залез в душ.
Просто отлежал. И замерз. Из-за этого. Только из-за этого!
Я повернул ручку крана влево и пустил воду. Сначала холодноватая, быстро потеплела. Стала обжигающей. Я стоял и терпел. Мне надо согреться. Чтобы кровь побежала по жилам, чтобы мышца ожила. Потому что если эта жилка не зашевелится, то значит, что…
Нет! Нет! Просто отлежал! И замерз. Отлежал и замерз – в этом все дело. Только в этом!
Я крутился под обжигающими струями и не переставая сжимал и разжимал кулак. Тело прогревалось, но под ложечкой засел холодок. Потому что если эта жилка…
Но она отходила. Странная слабость и пустота в руке уходили. Мало-помалу палец двигался живее, а верхняя жилка стала натягиваться. Я крутил большим пальцем, пока он не стал подниматься вверх над ладонью на вершок, как и левый.
В самом деле, всего лишь отлежал. Просто отлежал.
Я криво усмехнулся. Ну да, конечно. Просто отлежал. Что ж еще могло быть? Все так, как и должно было быть. Согрелся, размял руку – и все прошло. Потому что просто отлежал… А как испугался-то. Как сердечко-то стучало, как поджилки тряслись. Какой же трус. Маленький, жалкий трус.
Трус. Но теперь под ложечкой отпустило. Я успокоился. И вдруг понял, что уже давно согрелся. Мне уже давно жарко, а в герметичной колбе не воздух, а душный пар.
Я приоткрыл одну створку, глотнул свежего воздуха и повернул кран вправо до предела вверх. Сверху ударили тугие ледяные струи.
Дыхание перехватило. Открыв рот, я судорожно глотал посвежевший воздух, стоял так минуту, две, пока не задрожал от холода. Потом перебросил рукоять резко влево, и вода неохотно стала теплеть, пока не стала обжигающе горячей, но я терпел, терпел, пока кабинка не заполнилась паром. И лишь когда стало трудно дышать, опять переключил на холодную.
