Николай Кудрявцев - Хмурый
— Чего. Ну?!
— А глаз где?
— Ой! — Медок стукнул себя кулаком по голове. — Точно! Но здесь, собственно, не так уж и много. Лежу в Ростке. Поправляюсь. О Спасателе думаю. Как никак, а помог. Ну, вроде бы, как братан. Короче, мозги кипят со страшной силой. Стал вспоминать, что же он мне талдычил? И знаете, что получилось? Если откинуть повторы и заскоки, то вкратце получается вполне связная вещь. Слушайте:
«На Радаре, который юсовцы с «Монолитом» охраняют, находится секретная лаборатория. Выжигатель. Один подопытный взбунтовался. Перебил охрану. Ворвался в бункер, чтобы спасти других. Его захлопнули там и выжгли до смерти. Остальных умертвили еще перед тем, как он в бункер проник. Погрузили мертвецов в грузовик и вывезли в Зону. Похоронная команда, состоящая из зомби, оттащила их подальше от дороги и бросила. Мой Спасатель вывалился из грузовика на обратном пути и пошел к мертвецам. Он сказал, что попал под действие контролера и тот переписал ему начальную программу. Пришел, осмотрел всех. Один оказался еле жив. Спасатель несколько дней горстями носил ему воду из болота. Потом тот уполз, а Спасатель в свободном полете. Так вот! Тот парень бил охранников четко в глаз!»
— Вот такие пироги с котенками! — Медок достал сигарету и закурил.
Сталкеры последовали его примеру. Клубы табачного дыма потянулись к вытяжкам.
— Слушай, Абориген. — Таран перегнулся через стол. — Я давно хотел тебя спросить, да все как-то не решался. Ну, тогда, в Темной долине. Помнишь?
— Ну!
— Меня к Болотному доктору тащили…?
— Да, Таран! Изломы.
— Понял. А я думал, что брежу. — Таран сел на место и задумался.
Общее внимание рассыпалось. Сталкеры, кучками, что-то обсуждали, спорили. По залу шел вокзальный гул. Лис заглянул в свой стакан, протянул Седому руку для пожатия, затушил в пепельнице сигарету, встал.
— Бродяги! Я вот тут подумал, Посоветовался с товарищами, — Лис сделал широкий жест рукой. — И пришел к выводу, что все это слишком сложно. Но! Но!!! Все мы здесь одиночки. Каждый из нас является Личностью с большой буквы. А это в принципе невозможно в Объединениях типа «Долг» и «Свобода». Там личность подавляется уставом, дисциплиной, субординацией и т. п. У нас нет субординации, а значит карьерного роста, а значит риск быть подставленным катится к нулю. У нас нет устава, а значит каждый из нас волен поступать так, как подсказывает ему сердце. У нас нет дисциплины, а значит вместо зависти — у нас восхищение, а вместо страха — бесшабашность, помноженная на экспромт. У нас нет и т. п., а значит наша дружба крепче любого монолита. Мы не можем надоесть друг другу, потому что мы редко встречаемся, и всегда искренне рады встрече. Мы не обижаемся на грубые шутки, потому что большую часть жизни мы находимся один на один с Зоной, которая не любит шутить. А так иногда хочется, чтобы над тобой пошутили. Потому что когда над тобой шутят, значит ты заметная фигура. Зачем я все это говорю? А чтобы тему сменить! Хмурова загрузили по самые уши. Ему, когда останется один, будет, о чем поразмыслить. Давайте не будем его запутывать? А посему тост! За то, что каждый человек, умеет делать то, что не могут все другие. Короче за Личность!
— У-У-у-у! Кайф!
И опять вокзальный гул. Где-то смеялись, где-то спрашивали, где-то отвечали, где-то… И все это плыло, плыло, плыло… Все это закручивалось в огромную спираль, поднималось вверх, ударялось в потолок и, слегка подрагивая, опускалось, обволакивая. И снова. Закручивалось, поднималось, ударялось, подрагивало, опускалось, обволакивало. И опять… И каждый старался что-то сказать. И тот, кому говорили, сам говорил, не слушая собеседника. И все понимали друг друга, хотя, никто никого не слышал. А и не надо никого слышать. Нет смысла. Что такое слова? Это символы. Спросите у ста человек, чтобы они представили цветок, и все сто цветов будут разные. А спросите у ста пьяных, о чем они одновременно говорят. И все сто ответят одинаково. Только спрашивать надо осторожно. Потому что, в лучшем случае, они нальют такую штрафную, что ты без вопросов все поймешь. А в худшем случае — обидятся. Да и спрашивать надо сейчас. Завтра они могут не вспомнить. А сейчас — да! Сейчас наступил тот момент, когда ментальное тело каждого присутствующего, отпускалось на время размяться. Физические тела по инерции говорили, смотрели, выпивали, закусывали. Одновременно ничего не слыша, не видя, не чувствуя. Спроси их завтра! Ну спроси, не бойся! Тебе ничего не будет! Спросил? Думаешь, куда он побежал? А я тебе скажу. Он побежал узнавать, что было вчера. Полный бесполезняк!!! Об этом знает ментальное тело. Это оно вчера закручивалось, поднималось, ударялось, подрагивало, опускалось, обволакивало. Оно все знает, все в себя впитало, все слышало. Но не скажет. Потому как за информацию надо платить. А ментальное тело признает, в виде оплаты, только свободу. Вот перед следующим застольем, когда ментальное тело поймет, что его скоро выпустят размяться, оно выложит тебе всю информацию.
Лис объяснял Хмурому, что-то очень-очень серьезное, важное. С другой стороны, Таран, обняв Хмурова, напевал ему что-то длинное, задушевное. Сам Хмурый сидел, глядя на окурки. Вернее, они сначала были обыкновенными окурками. Потом они поползли, плавно-плавно, стали соединяться в причудливые формы. Потом эти формы стали распадаться, превращаясь в легкую дымку. Легкая дымка стала превращаться в пелену…
«Пелена. Пелена. Что-то там за ней есть. Никак не разглядеть. Какой-то шум. Странный шум. Бу-бу-бу-бу. Как в бочке. Ничего не пойму. То, что за пеленой, приближается. Полтора лица. Они все расползаются. Вот уже почти два лица. Остановились. Поползли назад. Одно, смутное лицо. Опять расползаются. Не надо. Остановись. Темнота».
«Шарканье. Бу-бу-бу-бу. Темнота. Почему? Что-то полилось в рот. Вода! Глоток. Горло изнутри разорвали в клочья. Темнота».
«Опять полилось. Что-то глокает, так, что перепонки еле выдерживают? Это я глотаю воду. Шарканье удаляется. Открываю глаза. Пелена. Шарканье. Бормотание. Кто-то наклоняется надо мной. Потекла вода. Глок. Глок. Глок. Кашель. Темнота».
«Меня куда-то поволокли. Открываю глаза. Земля плывет куда-то под меня. Кладут на землю. Переворачивают на спину. Кто-то склоняется. Ближе. Это сложенные ладони. Размыкаются. Вода. Глок. Глок. Глок. Руки расходятся в стороны. Чье-то лицо. Ближе. Зомби. Зомби? Почему? Что-то говорит. Бу-бу-бу. Опять ладони. Вода. Глотаю. Темнота».
«Лежу беспомощный, как ребенок. Зомби поит меня. Не могу даже сказать спасибо. Он что-то разрывает руками и подносит мне ко рту. Мышцы не работают. Подержал у рта. «Кушать надо. Кушать надо». Это говорит он. Не могу. Мышцы не работают. Он засовывает себе в рот то, что предлагал мне. Жует. Долго жует. Вынимает изо рта. Засовывает мне в рот то, что жевал. Запихивает пальцем. На вкус сырое мясо. Не могу проглотить. Льется вода. Глотаю. Кашляю. Темнота».
«Ползу куда-то. Ползу. Ползу. Один. Где зомби? Ползу».
Лис объясняет, что-то очень-очень серьезное, важное. Таран, обнимая, напевает, что-то длинное, задушевное. Окурки в пепельнице продолжают свои метаморфозы…
«Меня ведут на стрельбище. Четыре охранника. Вооружены автоматами ОЦ-14 «Гроза». Отличная штука. Я в наручниках. Инструктор сказал, что обучение подходит к концу. Для себя я решил, что сегодня расставлю все точки над I. Если мне удастся освободить своих друзей, то мы вчетвером разнесем всю лабораторию. Собственно говоря, нас для таких операций и готовили. Сегодня стрельба с двух рук, под прямым углом, по хаотично двигающимся мишеням. Пистолеты «Пустынный Орел». Двадцать магазинов. Наказание за один промах — один электроудар. Десять промахов — десять электроударов. Одиннадцать промахов — поединок на ножах с кровососом. Двенадцать — с двумя. В привычку вошло говорить про себя то, что только что сделал. Делая это не испытываешь страха. Некогда. А если не испытываешь страха, то действуешь без ошибок на уровне рефлексов и инстинктов, без раздумий о правильности делаемого, без сожаления о сделанном.
Подходим к столу, на котором лежит безрукавка с двадцатью карманами, поверх безрукавки лежат два пистолета. Все двадцать магазинов в карманах. Значит пистолеты пусты. Охранников десять. Стоят за укрытием. Своеобразный исходный рубеж за исходным рубежом. Дверь в укрытие открыта. Через эту дверь войдут два охранника, находящиеся сейчас со мной, чтобы снять наручники. Охрана пока расслабленна. Напрягутся, когда возьму в руки пистолеты. Значит, когда начну, время у меня будет. Ну, хотя бы секунд пять, а будет.
Поворачиваюсь к охранникам. Протягиваю предплечья. Локти прижал к телу.
— Руки протяни!
— Еще успею протянуть. У меня сегодня сто шестьдесят выстрелов.
Проглотили. А символично прозвучало! Одна рука свободна. Потираю, чтобы хоть как-то сбить бдительность. Вторая рука свободна. Правая нога вперед, чтобы ствол страхующего охранника ушел вправо, одновременно резкий удар основаниями ладоней по носам. Хруп! Кости носа ушли в мозг. Два! У левого из нагрудного кармана магазин, хотя вряд ли дадут перезарядить. У правого — автомат. Бегом к двери в укрытие, пока не очухались и не закрыли. Тогда перебьют.
