Быков Андрей - Псы границы
Перебирая пальцами струны, Цыган вдруг запел высоким красивым голосом:-
Ой нанэ-нанэ-э, Черноглазая!
Быстроглазая, Длиннокосая...
Ой, цыганочка, дрожь сердечная...
И любовь ты чья-то навечная...
Резко оборвав мотив, он замолчал. Обвёл всех весёлым взглядом и продолжил:
- Вот какая была красивая!
- Любил ты её, наверное, - с завистью произнёс Зелёный, - а она тебя?
- Ну, как - любил, - пожал плечами Цыган, - нравилась она мне очень. Аж до дрожи нравилась. Да и я ей, похоже, тоже по сердцу пришёлся. Только вот не судьба была нам вместе быть. Обещал её отец барону нашему в жёны отдать?
- Какому барону? - не понял Полоз, - самому господину барону, что ли?
- Нет, - усмехаясь, помотал головой Цыган, - не тому барону, что в замке сидит. А тому, что с нами в кибитках ездит. Нашему таборному голове. Он ведь у нас тоже бароном называется.
- А! Понятно, - покивал Полоз.
- Ну, так вот... До свадьбы ихней месяц оставался. Повстречал я её как-то в поле за табором. Побродили мы с ней по полю, поговорили. И сами не заметили, как вместе в стоге сена оказались. Да там и заночевали...
- Здорово! - прищёлкнул языком Грызун, - цыганочки, говорят, девки горячие. И до любви страстные.
- Да, - нехотя согласился Цыган. Видно, не особо хотелось ему обсуждать достоинства своей подружки с остальными.
- Ну, а дальше-то что было? - полюбопытствовал Хорёк.
- Да всё было бы хорошо. Если б не заметила нас той ночью карга одна старая. Пока мы в стогу миловались, она к барону-то и кинулась. В общем, взяли нас в том стогу барон с его слугами и приспешниками. Да и отец её там же оказался. Меня связали. Её - отцу кинули на вразумление. Барон меня прямо там прирезать хотел. Да на моё счастье там же был и кто-то из стариков таборных. Сказал, что меня сперва судить надобно. А уж потом, как круг решит, так и наказывать. Одним словом, жизнь он мне тогда спас. С тех пор я и хожу у него в должниках...
- И что же круг присудил? - поинтересовался сержант.
- А ничего, - пожал Цыган плечами.
- Как так?
- А так. Не успел. Сбежал я... Меня в яму посадили и караульного поставили. А только под самое утро слышу, наверху вроде как шум какой-то. Потом мне на голову верёвка падает. Подёргал - привязана. Вылез. Вокруг - никого. Рядом с ямой караульщик без сознания валяется. Ну, я верёвку-то смотал, с караульщика нож да плащ снял, ноги в руки и - ходу! По пути в баронский табун наведался. Лучшего коня увёл! - не преминул похвастаться Цыган, - он и сейчас у меня под седлом ходить.
- Да, конь знатный, - улыбаясь, не удержался я от похвалы.
- А как нас гнали! - воскликнул Цыган, - какая погоня была! Да если б не конь, не сидел бы я тут с вами сейчас, не рассказывал бы свою историю, да не играл бы на гитаре! Я и песню про него придумал.
Цыган вновь тронул пальцами струны и запел:
-
Ай, ты, коник, ты мой коник,
Ты неси, неси меня!
А уйдём мы от погони,
Не забуду я тебя!
Будешь есть ты лишь пшеницу,
Сладкий клевер молодой,
Пить прохладную водицу
Купаный речной водой!
- Любишь ты своего коня, - отметил Степняк.
- А ты бы не любил того, кто жизнь тебе спас?
- Пожалуй, что и так.
- Ну, как из табора ушёл, понятно, - продолжил я допрос, - а вот чего тебя в армию понесло? Почему в другой табор не пошёл?
- В какой другой? - невесело усмехнулся Цыган, - кто меня, изгоя, примет. Кто захочет себе лишнего врага наживать? И недели не прошло, как уже все цыгане в округе знали, что меня барон наш убить поклялся! Кто ж захочет с бароном ссориться? Вот и пришлось мне одному побродить. Да подальше от тех мест, где наш табор кочует.
Цыган помолчал, глядя в огонь и беззвучно перебирая струны. Потом продолжил:
- А почему в армию пошёл?.. Понимаешь, сержант, я ведь цыган. С детства в таборе жить привык. Не могу один! А тут шёл мимо полка, посмотрел через забор. И подумал: "Вот живут люди. Вместе живут. Один хлеб едят, в одном месте спят, одно дело делают. Чем не табор?" Так я в полк и пришёл, сержант...
- Понятно... Ну, давайте-ка заканчивать разговоры, - я поднялся на ноги, - пора укладываться. Завтра с рассветом встаём. Зелёный, Полоз - вымыть всю посуду. Ночью в карауле поочерёдно: Дворянчик, Одуванчик, Грызун и Хорёк. Хорёк, утром перед подъёмом повесь котёл над костром. Воду для чая вскипяти. Всех поднимать с рассветом. Вопросы есть? Вопросов нет... Всё, через полчаса всем - спать. Цыган! С горном - ко мне!
Тяжело вздохнув, Цыган вытащил из седельной сумки на свет божий инструмент и уныло побрёл в мою сторону. Подойдя, встал по стойке смирно и глубоко трагичным голосом доложился:
- Господин сержант! Рядовой Цыган по вашему приказанию прибыл.
- Значит, слушай меня внимательно, парень. Сейчас мы с тобой разучим два сигнала, очень важных в нашей армейской жизни. Это "отбой" и "подъём". Усвоил?
Цыган вяло кивнул.
- Сначала - "подъём". Попробуй пропеть на трубе: "Вставай, вставай! Службу начинай!"
- Как это? - не понял мой будущий сигналист.
- Ну... Та-та-а, та-та-а! Та-та та-та-та-аа! - попытался я ему напеть.
Тяжело вздохнув, Цыган приложил мундштук к губам, и выдал столь визгливую и громкую какофонию звуков, что даже лошади, всхрапнув, шарахнулись в сторону.
Весь десяток покатился со смеху, отпуская в адрес Цыгана самые скабрезные шуточки.
- Говорил же, что не умею я! - с отчаянием в голосе воскликнул он.
- Ничего, всё нормально, - постарался я утешить его, едва сдерживая ухмылку, - для первого раза даже неплохо. Давай ещё раз.
После второй попытки подал голос Грызун:
- Господин сержант! Давайте, лучше я его прирежу! Вам же спокойнее будет. А то от его трубы у нас все лошади разбегутся. Дальше пешком идти придётся...
- Помалкивай, - оборвал я его и повернулся к Цыгану, - продолжай.
Короче говоря, все полчаса, выделенные мной на подготовку ко сну, наш будущий маэстро армейского горна нещадно терзал и свой инструмент, и наши уши совершенно дикими звуками и переливами. Но понемногу у него начало получаться что-то более-менее сносное. Видимо, поняв, что я от него всё равно не отстану, Цыган начал стараться, с каждой пробой всё более и более приближаясь к требуемому звучанию. Наконец, когда у него относительно сносно получились оба разучиваемых сигнала, я удовлетворённо кивнул и сказал:
- Всё. На сегодня можешь быть свободен. Завтра утром уже будешь играть "подъём".
- Цыган, - тут же послышался голос Хорька, - если ты завтра с первого же раза не сыграешь этот чёртов сигнал, как положено, я лично тебе этот горн в задницу запихаю! Может, тогда ты хоть что-нибудь сносное исполнишь...
К моменту окончания репетиции все уже окончательно угомонились и разлеглись вокруг костра. Посуда была вымыта и сложена на повозку. Стреноженные кони паслись неподалёку, временами всхрапывая и ленивыми взмахами хвостов отгоняя надоедливых мошек. Да караульный, чтоб не заснуть, медленно прогуливался вокруг спящего лагеря. Время от времени он подходил к костру, чтоб подкинуть в огонь пару веток. Лесок ненадолго затих, пережидая тёмное время суток. Диких зверей в нём не водилось. Птицы же, ожидая рассвета, прикорнули в своих гнёздах и просто на ветках...
В положенное время Дворянчика сменил у костра Одуванчик. Благополучно отдежурив свои часы, разбудил Грызуна и завалился спать. Грызун, недовольно сопя, уселся перед костром, подкинул в пламя ветку потолще и - задумался. Только что ему снился сон. И не просто сон. В нём была женщина. И очень красивая, надо сказать! Вот только её лицо Грызун никак не мог уловить во сне. Что-то знакомое... Но кто это мог быть?.. Он напрягал свои извилины так сильно, что, казалось, они сейчас распухнут и полезут из ушей. И вдруг!.. Он её увидел! Ну, конечно! Как же он сразу не смог её узнать!? Ведь это же Эллора! Подруга юности весёлой! Какая она стала красавица!
Девушка стояла перед ним совсем как живая. В том смысле, что она и сейчас, конечно, где-то жила... Вот только бывший вор уже давно потерял её след. С тех пор, как ему самому пришлось срочно сбежать из родного города после ограбления лавки известного во всей округе купца. Еле ноги тогда унёс... Правда и добыча была - что надо! Полгода тогда ни о чём не думал, жил на добытое в ту ночь. А потом деньги закончились, пришлось искать новую жертву... Так и покатилось... От одного к другому...
Казалось, Грызун сидел рядом с Эллорой и медленно, не торопясь рассказывал ей свою историю. Она же, слушая рассказ, ласково водила своей прохладной рукой по его небритой щеке, постепенно наклоняясь всё ближе и ближе. Вот она уже коснулась его губ своими мягкими, пахнущими травой губами. Вот добралась до шеи... Вот её рука плавно скользнула к его животу, нащупала пояс...
