Артём Мичурин - Умри стоя! (Доблесть и честь)
— А у самого дети есть?
— Пока всего трое: два сына — близнецы, по году, и дочь, неделю назад родилась.
— Молодец-молодец, — дружески приобнял Крайчек китайца. — Жене часто пишешь?
— Старается отправлять весточки хотя бы раз в месяц, но получается не всегда. Очень любит свою жену, мечтает поскорее увидеть дочь и проведать мать с бабкой. Они живут в соседней деревне. Очень бедно живут. Нужно помогать.
— Похвально. О тылах забывать нельзя. А расскажи-ка нам, Чжан, по какой причине ты предпочёл сдаться? Почему не сражался до конца? Почему не прорывался из окружения с боем?
Пленный опустил глаза и вздохнул, но плечи его расправились.
— Он говорит, что очень стыдится этой слабости, что должен был умереть там, дабы не запятнать честь. Хочет, чтобы сыновья могли гордиться своим отцом.
— Хм, — Крайчек поджал губу и нахмурился, — осознание собственных ошибок — путь к самосовершенствованию. А ты неплохой парень, Чжан, хоть и трусоват. Что скажите? — обратился он к строю курсантов. — Неплохой ведь, правда? И не злой совсем. А? Милашка, — затянутая в перчатку клешня воспитателя легонько потрепала улыбающегося Чжана по щеке и, в туже секунду ухватила сзади за шею.
Блестящий от влаги чёрный кожаный плащ заскрипел, распираемый вздувшимися мышцами.
Китаец, суча ногами и хрипя, повис в двадцати сантиметрах над землёй.
— Я хочу, чтобы вы запомнили раз и навсегда! — проревел Крайчек, неся трепыхающегося пленника вдоль строя, на вытянутой руке. — Это — враг! Неважно, что он говорит! Неважно как он выглядит! Будь то матёрый головорез, сопливый недоносок, дряхлая старуха — вам нужно знать лишь одно — свой или чужой! Каждый, кто не свой — враг! И каждый враг должен сдохнуть!
Шея извивающегося пленника хрустнула под пальцами воспитателя, и мёртвое тело упало на бетон.
Бывшие сослуживцы Чжана в ужасе отпрянули назад.
— Если встретите его семью, — продолжил Крайчек, указывая на труп, — надеюсь, у вас хватит мозгов, и ваша рука не дрогнет при виде милой узкоглазой мордашки. Эти твари плодятся как саранча, и берут оружие в руки с двенадцати лет. Раньше вам не доводилось убивать, за редким исключением, — взгляд воспитателя чуть задержался на Глебе. — В этом нет ничего трудного. Единственное, что может осложнить задачу — ваша собственная тупость. Но, как показывает практика, тупицы редко дотягивают до выпускного экзамена. Завтра вы примите бой. С ними, — кивнул Крайчек на пленных, чем немедленно побудил тех сбиться в кучу. — Пятнадцать курсантов в стандартной экипировке штурмовика, против двадцати пяти косоглазых недоносков с малокалиберными карабинами. На мой взгляд — слишком щадящее испытание. Забой скота, не иначе. Лично я считаю, что вы достойны большего. Тридцать плоскомордых с их штатной амуницией и оружием — как минимум. И будь оно так, я даже допустил бы пару возвратных потерь. Однако, раз вместо драки нам приготовили бойню, то и оценивать я её буду соответственно. Тяпнуть мясника за руку свинья способна, но оторвать её — никогда! Так что сдадите вы экзамен только в случае, если вся группа будет цела. Иначе, отправитесь кормить общевойсковых вшей! Всё ясно?!
— Так точно! — гаркнул строй.
— Сегодня у вас свободный день. Разойтись!
— Чтоб я сдох! Даже не верится, — Толян, в третий раз проверив крепления брони, отложил жилет в сторону и взял стоящий у изголовья кровати табельный РПЗ. — Уже завтра. Ты подумай, завтра! — руки на чистых рефлексах лязгали железом, превращая пулемёт в набор аккуратно уложенных деталей. — Теперь только дотерпеть.
— Да, — согласился Глеб, обрабатывая шомполом, ствол своего СГК-5. — Лишь бы без накладок обошлось.
— Чего? — хохотнул Преклов. — Там же сплошные недоноски. Я, когда услышал, что этому — как его? — восемнадцать, просто охренел. Думал сначала — дети. Помнишь, в прошлом году пленных турков привозили? Ну, те ещё туда-сюда, на солдат похожи. Жалко, что они нам не достались.
— Снова строит из себя героя? — Волкова кивнула на Толяна и, подойдя к Глебу, провела ладонью по его коротко стриженым волосам.
— Никаких сношений перед боем, — язвительно напомнил Преклов. — Так ведь, командир?
— Именно, — кивнул Глеб.
Наташа хмыкнула, обошла его сзади и, склонившись над ухом, прошептала:
— Я буду убивать быстро. И ты поторопись.
— Как думаешь, — начал Толян, провожая Волкову оценивающим взглядом, — в действующих войсках много женщин?
— Среди штурмовиков — процентов двадцать, а у остальных совсем мало.
— Двадцать, — повторил Преклов и задумался. — Одна на пятерых. Нормально.
— Как и сейчас, — пожал плечами Глеб.
— Ну да, действительно. Чёрт, — Толян отложил ствол пулемёта и вытер руки о ветошь, — учёба заканчивается, а с Волковой так ни разу и не получилось.
— Ни разу? — удивился Глеб.
Преклов вздохнул и сокрушённо покачал головой.
— Зато меня Репина дважды вызывала, — оживился он, вспомнив.
— Всего дважды?! Толян, не хочу обидеть, но ты что-то делаешь неправильно.
— Что я могу неправильно делать? Как там вообще можно что-то делать неправильно? Я ведь… — Преклов нахмурился, глядя на едва сдерживавшего смех товарища. — Да пошёл ты в жопу!
Поднявшись с койки в двадцать минут шестого, Глеб с удовлетворением обнаружил, что группа, практически в полном составе, уже на ногах. Отклонение от графика, не важно в какую сторону, воспитателями не приветствовалось, но сегодня был особый случай, и это понимали все.
Вчерашний день, полный возбуждённых разговоров о грядущем экзамене, завершился непривычно плотным ужином и сигналом отбоя, прозвучавшим на час раньше обычного. Но сон не спешил вступить в законные права. Казарма ещё долго не могла погрузиться в тишину. Время шло и, по мере приближения часа икс, эйфория покидала ещё недавно грезящих боем без пяти минут штурмовиков. То тут, то там раздавались вздохи, иногда мечтательные, но чаще тревожные. Они гулко отражались от стен и поднимались к железобетонному сводчатому потолку, словно невидимые ночные птицы. Лёжа на спине и вглядываясь в темноту между балками, Глеб думал о том, как незаметно, данное шесть лет назад Крайчеком обещание, воплотилось в жизнь. Пугающе незаметно. Месяц за месяцем, год за годом, курсант за курсантом… и от группы осталась лишь половина. Четверо из отсеянных погибли — это Глеб видел сам: один в медицинском кабинете, один на ринге, и ещё двое на учениях. Но что стало с остальными одиннадцатью, он не знал. Они просто исчезли из его жизни, из жизни группы. Не вернулись после вызова к воспитателю, пропали на марш-броске, а отсутствие некоторых и вовсе замечалось только утром. Никто ничего не объяснял и никто не задавал вопросов. Даже между собой. Будто и не было никогда такого курсанта. Сейчас Глеб не помнил даже их имён, только отдельные фамилии, хотя со времени последнего отсева прошёл всего год. Год без потерь, и год, как его назначили командиром отделения.
— Не сварился ещё? — усмехнулся он полностью экипированному Толяну, возвращая на место туалетные принадлежности.
— Пар костей не ломит, — ответил тот, постучав кулаком по жилету.
Бронекомплект БШ-3, именуемый среди курсантов «скорлупой», вошёл в их жизнь не так давно, но весьма прочно. Двадцатикилометровые марш-броски и едва ли не каждодневные сборы на время, быстро помогли создать нерушимый симбиоз среднестатистических статридцати килограммов живого веса с восемнадцатью килограммами армидных волокон, пенорезины, высокомодульного прессованного полиэтилена, титана и легированной стали. Состоял комплект из жилета, защищающего торс, шею и пах, шлема со встроенной гарнитурой, включающей камеру, и бронещитков, прикрывающих конечности: плечи, фронтальные и боковые области бёдер, колени, голени. Каждый щиток, представляющий собой «бутерброд» из многослойной армидной ткани, покрытой снаружи пластиной спрессованного под высоким давлением полиэтилена, имел систему амортизаторов и крепился на жёстком каркасе в сантиметре от тела, практически не нарушая теплообмен и обеспечивая приличную защиту, как броневую, так и заброневую. А вот у жилета дела с вентиляцией обстояли не столь радужно. Тяжёлая, сама по себе весящая двенадцать килограмм, конструкция плотно укрывала туловище со всех сторон, оставляя свободный доступ воздуха лишь к небольшим участкам с боков, на стыке фронтальной и тыльной брони. Амортизационно-климатический подпор — множество пенорезиновых реек, расположенных с определённым интервалом — не сильно облегчал положение. Особенно тяжело приходилось поначалу, когда почти каждый марш-бросок заканчивался двумя-тремя госпитализациями с тепловым ударом. Но сейчас была осень, температура давно уже не поднималась выше десяти градусов, и больших проблем жилет не доставлял. А при мысли о вражеском огне, пусть и из мелкокалиберного оружия, бронекомплект, обычно воспринимаемый как лишний груз, представлялся чуть ли не пуховым одеялом, уютным и совсем не тяжёлым. Даже исчезла зависть к двум снайперам — Волковой и Грюневальд — чья броня была в два с лишним раза легче.
