"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Геммел Дэвид

Прошло полчаса, и окружавшее их тепло освободило наконец все конечности. Мороз повредил только кончики средних рук Джила Хэвена. Это было лучшее достижение по сравнению с большинством глубин. По лицу Шерканера расползлась широкая улыбка. Они это сделали – пробудили сами себя на Пике Тьмы.

Все четверо еще отдыхали, наблюдая за потоком воздуха и выполняя график Шерканера по управлению экзотермами. Аннерби и Эмбердон Нижнимор пробежали по подробному списку проверки, передавая подозрительные и сломанные детали Шерканеру. Нижнимор, Хэвен и Аннерби были талантливые ребята – химик и два инженера. Но еще они были профессиональными бойцами. Шерканера всегда восхищало, как они менялись, попадая из лаборатории в поле. Особенно эта «слоистость» проявлялась у Аннерби: закаленный солдат, под этим – творческий инженер, и все это на твердом основании традиционной пуританской морали. Шерканер теперь знал сержанта уже семь лет. Первоначальное презрение сержанта к планам Андерхилла миновало давным-давно, они стали близкими друзьями. Но когда Команда выдвинулась на Восточный Фронт, манера сержанта изменилась. Он обращался к Андерхиллу со словом «сэр», и почтительность иной раз граничила с нетерпением.

Шерканер спросил об этом у Виктории. Это было в последний раз, когда они были вместе наедине – в холодной землянке под последним действующим аэродромом Восточного Фронта. Она в ответ на вопрос только рассмеялась.

– Дорогой мой мягкотелый, чего же ты ожидал? Когда Команда покинет дружественную территорию, оперативное командование примет Хранк. Ты – штатский советник, необученный, которого как-то надо втиснуть в рамки дисциплины. Ему нужно от тебя немедленное повиновение, но при этом еще твое воображение и гибкий ум. – Она тихо засмеялась; от остальной землянки их разговор был отделен только занавеской. – Будь ты обычным рекрутом, Аннерби уже не раз поджарил бы тебе панцирь. Бедняга страшно волнуется, что когда счет пойдет на секунды, твой гений вдруг отвлечется на что-то совершенно постороннее – астрономия там или что-нибудь в этом роде.

– Гм! – Он и на самом деле подумывал, как будут выглядеть звезды, когда их цвета не будут искажены атмосферой. – Понимаю. И поэтому был удивлен, честно говоря, когда он позволил Гринвелу вставить меня в Команду.

– Ты смеешься? Хранк требовал, чтобы тебя туда включили. Он знает, что будут сюрпризы, с которыми сможешь справиться только ты. Я же тебе говорила – он коббер непростой.

Шерканера Андерхилла нечасто удавалось смутить, но сейчас был именно тот случай.

– Что ж, я постараюсь быть полезным.

– Я знаю, что будешь. Я просто хотела дать тебе понять, что настораживает Хранка… да ты можешь рассматривать это как поведенческую загадку: каким образом настолько сумасшедший народ может совместно действовать и уцелеть там, где никто и никогда еще не бывал?

Она, быть может, и шутила, но вопрос и в самом деле интересный.

Вне всякого сомнения, это их судно было самым странным за всю историю мира. Частично подлодка, частично портативная глубина, частично ведро с илом. Сейчас эта пятнадцатифутовая скорлупка лежала в мелкой лужице светящейся зелени и холодной красноты. Вода кипела в вакууме, из нее вырывались газы, замерзая мелкими кристаллами, которые тут же падали вниз. Аннерби вытолкнул люк, и команда построилась в цепь, передавая снаряжение и баки с экзотермами по цепочке, пока предметы, которое им предстояло нести, не оказались наваленными штабелями снаружи.

Они соединились переговорными тросами, от Андерхилла к Аннерби, Хэвену и Нижнимор. Шерканер до самого конца надеялся на портативные рации, но они были слишком громоздкими, и никто не знал, как они поведут себя в таких условиях. Поэтому каждый мог говорить только с соседним членом группы. Но все равно нужны были страховочные веревки, так что тросы не представляли излишнего неудобства.

Шерканер повел группу к берегу озера. Аннерби шел за ним, а Нижнимор и Хэвен тащили сани. Как только они отошли от подлодки, над ними сомкнулась темнота. Все еще посверкивали красные огоньки тепла там, где на землю пролился экзотерм; и подлодка тоже сожгла тонны горючего, проплавляя путь к поверхности. Далее источником энергии для группы будут только экзотермы, которые придется нести с собой, и горючее, если его удастся отыскать под снегом.

Именно экзотермы в первую очередь сделали возможным эту прогулку во Тьме. До изобретения микроскопа «великие мыслители» утверждали, что высших животных от прочей жизни отличает только способность индивидуального выживания в период Великой Тьмы. Растения и животные попроще погибали, и лишь их инцистированные яйца благополучно переживали замораживание без необходимости ухода в глубины. Еще более странная вещь была открыта биологами Королевской Школы в годы студенчества Андерхилла: существуют формы низших бактерий, которые живут в вулканах и остаются активными даже в период Тьмы. Шерканера эти микроскопические существа просто потрясли. Профессора предполагали, что подобные существа должны впадать в анабиоз или давать споры, когда вулкан остывает, но он тогда задумался, не могут ли быть разновидности, которые переживают замерзание, сами выделяя тепло. В конце концов даже в период Тьмы кислорода достаточно – и почти всюду есть слой органических остатков под замерзшим воздухом. Если найдутся катализаторы для инициации окисления при сверхнизких температурах, может быть, эти микробы могут между извержениями вулкана «сжигать» растительность. Такие бактерии будут лучше всего адаптироваться к жизни после Тьмы.

Оглядываясь назад, Шерканер понимал, что в первую очередь собственное невежество позволило ему выносить эту идею – такие две стратегии жизни требовали абсолютно разной химии. Внешний эффект окисления был очень слаб и в теплых средах не существовал. Это и было главной слабостью этих мелких тварей: два эти метаболизма были ядовиты один для другого. В период Тьмы они получали небольшое преимущество, если оказывались возле точки с периодической вулканической активностью. И этого бы никто не заметил, если бы Шерканер не искал специально. Он превратил всю студенческую биологическую лабораторию в замерзшее болото и доигрался до того, что его выперли из колледжа (временно, правда), но зато вот они – его экзотермы.

После семи лет селекции в Отделе Материаловедения бактерия приобрела чистый высокоскоростной окислительный метаболизм. Поэтому, когда Шерканер плюхнул ил с экзотермами в снег, оттуда вырвался клуб пара и слабое сияние, угасшее по мере того, как капля, все еще жидкая, погружалась в снег и остывала. Пройдет секунда, и если смотреть очень внимательно (и если экзотермам в капле повезет), увидишь слабое свечение из-под снега, распространяющееся по поверхности какой там есть замерзшей органики.

Сейчас более яркое сияние уходило влево. Снег шевелился и лопался, и из него выходил какой-то пар. Шерканер натянул трос между собой и Аннерби, уводя группу туда, где горючего больше. Как бы ни была хороша идея, использование экзотермов оставалось чем-то вроде искусства добывания огня. Замерзший воздух лежал снежным покровом всюду, но горючие материалы были спрятаны. И только работа триллионов низших бактерий позволяла находить и использовать топливо. Какое-то время даже отдел материаловедения был испуган своим созданием. Как переплетенные водоросли Южных Берегов, они были в каком-то смысле общественными. Они размножались и двигались, как любое переплетение, ползающее по Южным Берегам. Что если эта экскурсия подожжет весь мир? Но на самом деле высокоскоростной метаболизм был для бактерий самоубийством. В распоряжении Андерхилла и его группы было не более пятнадцати часов, пока не умрет последняя бактерия.

Вскоре они выбрались из озера и шли по ровному полю, которое в Годы Увядания было полем для боулинга начальника базы. Здесь горючего было достаточно, и в одном месте экзотермы попали на сваленную кучу остатков дерева траум. Куча разгоралась все теплее, пока из-под снега не полыхнул яркий зеленый свет. На несколько мгновений он выхватил из темноты поле и стоящие вокруг здания. Потом зеленая вспышка погасла, оставив раскаленно-красное свечение.