"Фантастика 2025-121". Компиляция. Книги 1-25 (СИ) - Верещагина Анна

– Чего ж ты приехал, раз ждать думаешь? – не утерпел Милош. Хотелось сбить спесь с молодчика, перевязанного белым платком. Силы в самом с наперсток, рожа вся шрамами иссечена, а корчит из себя высшего мага, властителя.

– А я приехал помощь предложить, буде таковая потребуется. Завтра приедет к тебе Войцех из Гати. Расскажи ему то, что я тебе передал. Нам встречаться не стоит. Мало ли к кому в голову захочет Влад Чернский глянуть? А ты передай Войцеху, что тот, кто с местью приедет под ворота Черны, – врагом будет, а тот, кто слабого защитить, младенца, от жестокого отца, кто молодую мать оборонить от кровопийцы-мужа, – тот уж не захватчик, а герой перед Землицей и людьми.

– Так не родила ж еще Черница, – опешил Милош.

– Не родила, да не выкинула. Срок подходит. Да только как родит, нужно уж готовым быть.

– Подумать мне надобно над твоими словами, Якубек. Уж один говорил слова-то, до того бойкие, что мы все ему поверили. А потом раз, да и всплыл брюхом-то кверху. Уж не взыщи, племянничек, что я, старик, осторожничаю, – попытался сесть на родственного конька Милош, да только Белый плат не позволил, оскалился.

– Думай, дядюшка, Владислав Чернский ой как любит тех, кто думает. Он эту думу в полете схватит, да вместе с тобой обкумекает. А уж если в его голове та дума есть, зачем вторая? Много лишних голов он на стену Страстную возле своего терема прибил. Знаю-знаю, любишь ты советоваться. Говорят, с лесными братьями советуешься, как бы половчее волка изловить.

– Окстись, Якуб. По осени сгинул закраец из лесного города, так уж какие разговоры.

Ни к чему было знать Якубу, что, стайками да шайками, прибились головорезы из лесного города к воротам Милоша. От такого воинства кто ж откажется, а что пощиплют изредка купчика или зажиревшего палочника, так сам пощипанный виноват – бери с собой в дорогу побольше дружины.

Нрав новых друзей Милоша Войцех Дальнегатчинский на своей шкуре вызнал. Не успел убраться восвояси племянничек в белом платке, как уж из Дальней Гати гости пожаловали.

У Войцеха на ремне за повозкой трое бегут да одного волочат. Запыленные, насупленные, пленники на ногах еле держатся. А у дальнегатчинского господина щека в крови да на крайнем возу трое мертвецов.

– Этак ты встречаешь гостей, Милош? Под самыми стенами Скравека разбойнички у тебя шалят, а ты и охрану не выставил.

Войцех не станет юлить, сразу правду-матку рубит. Уж таковы все они в Дальней Гати. Вот и отправил мальчишку учиться у Казимежа-лиса хитрости. Выучил на свою голову – выловили мальчишку из-подо льда, из холодной глубокой Бялы.

– Да времена нынче какие, батюшка Войцех, девкам моим сколько приданого надо, и то никто не берет. Ни денежки лишней охрану нанять. По зиме снег оборонял, да теперь уж придется подтянуть пояс да выйти в лес на охоту. Сгину, никто не заплачет. Избавится Чернец от бяломястовны да возьмет к себе одну из моих дур – вот уж и Скравек мой под пятой у Владислава Радомировича.

С удовольствием заметил Милош, как налилась багровым шея Войцеха при упоминании бяломястовны…

Глава 47

Какова была лебедушка белая, красота колдовская, как голову кружила Тадеушу. Много ли времени прошло, а уж и не осталось и следа от красоты да юности.

Баба. Страшная, отечная, словно вымоченное яблоко. Вот какова стала бяломястовна Эльжбета.

Глядела на нее Надзея день ото дня и думала: силен ты, Чернец, поганить то, к чему рука твоя проклятая коснется. Скольких сгубил, а сам все живешь, властвуешь.

Надзея поднесла к губам княгини склянку с настоем, что приготовила лекарка. Эльжбета скривилась, но выпила, отерла губки белым платочком. Вспотела она в душегрее, раскраснелась, и дух от ее располневшего тела шел тошнотворный, тяжелый, так что Надзея незаметно отвернулась, чтоб отдышаться.

«Да в конце концов, – подумала она про себя. – Разве для того я нанималась, чтоб дуру эту рыхлую на гулянье по саду одевать? Пусть Ханна с ней возится».

– Ханна!

Лекарка явилась тотчас. Бесшумная, кроткая, как овца на выгоне, да какая-то бледная, хоть мордою по стенам черти. Руки трясутся, глаза в половину лица – напуганные.

– Что это с тобой, словница Ханна? Никак небову тварь увидала, – съязвила Надзея.

– Собака меня напугала, – ответила Ханна спокойно. Уж и руки не трясутся, и подбородок задран в небо. Гордячка.

– Вот уж нежна ты, матушка, всякой брехливой суки бояться, – усмехнулась Эльжбета.

– Да сука-то брехает, да не укусит, – не меняя спокойного, безмятежного тона ответила Ханна. Только глаза сверкнули. – А вот кобелей я, княгиня, и правда боюсь.

– То-то вокруг тебя кобели так и вьются, – тяжко дыша, зашипела на нее Эльжбета. – Верно, на страх идут. А ну, помоги мне подняться, душегрейку поправь.

Ханна подняла княгиню с постели, принялась хлопотать вокруг нее.

Кругла стала княгиня. В двери пройдет ли. Того гляди родить ей, вот и бесится, злится. Сама знает, что нужна она Чернцу, пока дитя носит, а как родит – кто знает, что может приключиться.

– Что вам всем в этом саду проклятом? – не унималась Эльжбета. – Только что и выгнал цветочки по холоду супруг, да что мне с тех цветочков. Выставился, силу показал. Скука смертная.

– Не зови, матушка Эльжбета, Безносую. Скоро срок тебе, некстати такую гостью на порог звать, – спокойно попросила Ханна.

Надзея усмехнулась, когда княгиня схватила лекарку за черный платок и дернула к себе, поставив лицом к лицу:

– Не тебе мне о сроке напоминать, паскуда. Подстилка княжеская. И так ты мне хуже сторожа. Нагляделась я за зиму на ваши глупые рожи.

Эльжбета выпустила платок Ханны, отвернулась, спрятала лицо в ладони.

– Тошно от вас, вороны проклятые. Тоска.

– Так, может, уж на базар скоморохи приехали, – предложила Надзея. – Или сказитель какой. А может, словник шатер свой притащил, мы бы и позвали…

– Да хоть бы и ветра лысого, лишь бы не с вами, падальщицами, в одном дому, – скривилась Эльжбета.

– Вот и славно, – раздалось из дверей. Княгиня Агата вошла, и показалось на мгновение Надзее, что будто бы выше стала она ростом, крепче статью. Словно кто вдохнул жизнь в поблекшую за зиму старую княгиню. Да какую старую – моложе Владислава Чернского была матушка Эльжбеты.

– Что ж ты славного углядела? – капризно бросила матери княгиня.

– Певца я для твоего развлечения привела. Да сказителя. На кухне кормят. Как нагуляешься, станем песни слушать.

Глава 48

– Старые это песни, мил человек. Я не я, да кобыла не моя. Не ездил, говоришь, со мной в Бялое?

Владислав потянул еще раз за колдовскую петлю, проверил, крепко ли сидит на мысленном его заклятье, как на крючке, бородатый гость.

– И не видел, как разбойнички твои меня и Игора моего едва не зарезали?

– Не ездил, княже. Не… видел.

Говорил возчик медленно, тягуче, словно в полусне.

– Не могли они… тебя резать.

– А кого? – Владислав медленно потянул мысленную ниточку. Выскочили, словно бусинки, капельки воспоминаний. Вот и косматый закраец, которого Игор убил, вот и разбойнички с железными ножами, играют, забавятся, готовятся на дело идти. Услышал, как сквозь воду: «Так кто поедет куме пособить?»

– Конрада-книжника, – вяло пробормотал возчик.

– Этак ты на милость мою ответил, Славко? – шепнул Влад, задумавшись о своем, но околдованный возчик принял это за вопрос и забубнил:

– Думал я, выбросил ты меня. Наталка выгнала, к отцу убежала, все словами называла злыми – и уродом, и проклятым, и мертвяком. Как с такими руками в дому сидеть тяжко, а выйти – смеются или жалеют. Не знаешь, что больнее. Не стал я дожидаться, пока в петлю полезу. Гневался я на тебя, князь, крепко. Что взял силу мою, забрал, топи отдал, а потом и забыл. Ушел я в лес. Думал, найду сук покрепче, да на нем и удавлюсь, да только набрел на Лесной город. Много там злых, недовольных, тех, кому Черна под твоей жесткой рукой не в радость. Не на базаре промыслить, что плохо лежит, ни дома обнести, ни девку облапать… Многие думали, что топью ты повелеваешь. И сам я так думал.