Людмила Белаш - Русская фантастика 2010
— Здравствуй, принцесса. — Господин By, как всегда, излучал вежливость и добродушие. — А я как раз собирался поговорить с твоим папочкой насчёт зарплаты. Он у себя?
Девочка в ответ кивнула.
— А Кеико мне говорит, что вы плохой, — сама не зная почему выпалила девочка и, испугавшись того, что сказала что-то не то, убежала.
Господин By озадаченно протёр лысину носовым платком, пытаясь понять, почему эти маленькие зверёныши так часто чувствуют то, что у тебя внутри. Впрочем, это всё мелочи — сегодня он выдавит очередную порцию из этого тупоголового толстосума Джиннаро Танака, когда-то чудо-мальчика, а теперь просто чудовищно богатого человека. Мысль, что у него в руках очень скоро будет часть сокровищницы самой обеспеченной семьи Нью-Дели, заставила господина By издать немного истеричный короткий смешок и в который уже раз за последнюю пару минут протереть вспотевшую лысину.
— Папа сказал, что к нему и маме сегодня придут гости и нам с тобой лучше погулять в саду — свежий воздух пойдёт нам на пользу, — девочка слово в слово повторила Ангелине пожелание отца.
— Хорошо, малышка, мы пойдём с тобой на прогулку, — Ангелина потрепала ребёнка по голове. — Но не в сад — у меня для тебя есть кое-что поинтереснее. Пошли, я помогу тебе одеться.
— Я уже взрослая и одеваюсь сама, — девочка обиженно надула губки.
— Хорошо, моя радость, конечно, — служанка улыбнулась. — Надеюсь, ты не будешь против, если я тебе немного помогу. Чу-уть-чуть, — Ангелина почти касалась указательным пальцем большого, показывая малышке, насколько чуть-чуть.
Они были настоящей противоположностью друг друга — чистота и наивность девочки резко контрастировали с пылью времён, осевшей в глубине глаз сопровождавшей её женщины. Так они и шли рука об руку — олицетворения весны и осени.
Ангелина и Мартина вышли из особняка семьи Танака и прогулочным шагом направились прочь от центра города по пыльным улочкам, кое-где переходящим в подземные тоннели. В это утро казалось, что от жары сам воздух начал трепетать и задыхаться. Пока Ангелина, немного жмурясь от нещадно палившего светила, покупала отвратительный на вкус кисловатый искусственный кофе, Мартину заинтересовала бесформенная куча тряпья, валявшаяся неподалёку от автомата с напитками.
Когда девочка подошла к этому вороху лохмотьев вплотную, среди мешанины множества слоёв и обрывков материи ей удалось разглядеть сморщенное, чумазое и небритое лицо. Приглядевшись, она увидела, что в спутанной клочковатой бороде притаились щепки, крошки и другой мелкий мусор.
— Старичок спит, — заворожённо прошептала Мартина.
— Не подходи близко! — закричала её провожатая, протестующе вытянув руку и расплескав при этом изрядную часть своей порции кофе.
— Маленький смешной старичок спит, — повторила Мартина громче. В этот момент служанка уже подбежала к девочке и, подняв на руки, отнесла обратно к автомату с напитками.
— Никогда не подходи к ним близко, — почти по слогам произнесла женщина. — Сейчас он спит, а спустя миг режет тебе горло заточенной крышкой от консервной банки.
Лицо девочки в тот момент более всего напоминало укутанное в тучи небо, вот-вот готовое разразиться плачем дождя.
— Впрочем, этот, похоже, уже некоторое время мёртв, а значит, почти безвреден, — продолжила Ангелина шёпотом. — Надо сообщить в службу по переработке органики, чтобы забрали тело на фабрику.
Любого, преступившего установленный Единым Советом закон, после короткого разбирательства посылали на Луну. Колония для неизлечимо больных на естественном спутнике нашей старушки официально существовала уже лет семьдесят — с тех пор, как Единый Совет решил, что на Земле и для здоровых-то места маловато. Немного позже в очередном припадке гуманизма и сострадания к неразумным элементам общества ЕС заменил смертную казнь и пожизненное заключение ссылкой на Луну. И с самого дня основания колонии в обществе циркулировали слухи, что под шумок в компанию к настоящим подонкам и приговорённым к жизни очень часто посылают всех неугодных. Всей правды наверняка никто никогда не узнает, но категорически отрицать такой возможности не следовало, потому как дыма без огня не бывает.
Бродяжничество, однако, преступлением в этом новом мире не считалось, поэтому попрошайки и прочего рода отребье до поры до времени могли чувствовать себя более или менее комфортно. Но сомневаться не приходилось, когда-нибудь — и этот день совсем не за горами — дойдёт очередь и до таких вот «маленьких смешных старичков», ворохами грязного зловонного тряпья валяющихся на улицах и улочках Мегаполиса.
Ангелина бросила ещё один взгляд на тело несчастного представителя вида теплокровных паразитов.
Малышка всхлипнула и наконец расплакалась. Служанка торопливо увела её в сторону. Отправив недопитый кофе и смятый стаканчик в мусорную корзину, Ангелина не решилась взять ещё одну порцию искусственной отравы.
Немного поколебавшись, она направилась в сторону любимого когда-то кафе «Атомик». Атмосфера в этой прокуренной забегаловке была та ещё и не менялась десятилетиями: тонущие в пьянстве, ругани, обломках разбитых надежд и нереализованных планов люди, тонущий в окурках и прочем целую вечность неубранном мусоре заплёванный пол, тонущие в дыму дешёвого синтетического табака и синтетической марихуаны силуэты, тонущий в собственном храпе сосед слева. Одним словом, это было не самое подходящее место для прилично одетой женщины средних лет и маленькой четырёхлетней девочки, никогда не выбиравшейся за пределы скорлупы своего благоустроенного района.
В зале они не задержались, отправившись прямиком на второй этаж, где располагалось нечто вроде гостиницы для тех, кто мог себе это позволить. Таких среди постояльцев кафе «Атомик» было немного — основное большинство жило в «гробах» вдоль туннеля, соединявшего Нью-Дели с подземными комплексами. «Гробами» называли ящики полтора на два метра — места в них как раз хватало для того, чтобы там свободно поместилось человеческое тело. Стоило такое жильё всего ничего, а требований к комфорту у людей, докатившихся до подобного существования, уже не имелось никаких.
Помещеньице, в котором они очутились, жилым можно было назвать с огромным трудом. Посреди комнаты вальяжно располагался массивный стол с обшарпанной и изрезанной крышкой, у стены — истерзанный временем грязный матрац да колченогий стул с водружённой на него неприятной и до безобразия старой женщиной — вот и всё убранство.
Хозяйка этой грязной и душной каморки весьма органично вписывалась в окружавшую её атмосферу беспросветного уныния и запущенности. Клочья седых волос спадали на лицо, изъеденное годами беспробудного пьянства, тусклые татуировки на грязных трясущихся руках, обломанные ногти, бесцветный взгляд вечно расширенных зрачков, «козья нога», набитая синтетической дрянью, — более подходящего съёмщика этой конуры и представить-то едва ли возможно.
— А, опять ты, — старуха ухмыльнулась, обнажив голые дёсны. — Я ждала тебя на днях. Что за девку ты с собой притащила? Я не потерплю у себя всяких там… — Она сделала жест рукой, считая его вполне достаточным, чтобы описать, каких именно девок она у себя не потерпит.
— Это дочь хозяина, — голос Ангелины был способен обратить в лёд само солнце. — Я привела девочку, чтобы она поняла, в какое ничтожество жизнь может превратить человека.
— Что ж, учись, девочка, — проскрипела старуха, вперив в Мартину неприятный колючий взгляд. Увидев, что ребёнок вот-вот расплачется от страха, она разразилась сухим каркающим смехом, но вскоре закашлялась. Кашель перешёл в хрип, и несчастная хаотично зашарила по столу. Схватив подвернувшийся под руку стакан, наполовину наполненный каким-то коричневым пойлом, она разогнала пальцем скопившуюся на поверхности плесень, выловила и бросила на пол плавающие в стакане окурки и одним глотком выпила его содержимое.
— Знакомься, Мартина, это моя младшая сестра Злата, — со вздохом сообщила служанка изумлённой девочке. — Нам уже пора.
— Слышь, денег дай, — заискивающе прокаркала Злата.
В ответ на это Ангелина пронзила её исполненным презрения взглядом.
— Таких, как ты, подачки развращают, — процедила она. — Калечат как физически, так и духовно.
Старуха уткнулась в опустевший стакан и принялась катать по его донышку капельку той самой мутноватой жидкости, что плескалась сейчас внутри её желудка. Ангелина молча вынула из внутреннего кармана своего аккуратненького приталенного пиджачка пачку банкнот, отделила от неё две бумажки и положила на стол. Злата не двинулась с места, пригвождённая к колченогому стулу презрением сестры и чувством вины и жалости к себе.
