Иар Эльтеррус - Иная терра
— Из-за него у вас будут проблемы, так? — негромко закончил Женя. — Ты можешь не продолжать. Не надо больше лжи и оправданий. Я понимаю и так, правда. Но Орденом вы не будете. Назовитесь, как хотите — вам же лучше, нет никакой связи со Стасом и теми, кто остался на его стороне, да и к запрещенной книге привязки не будет.
— Орден — уже достаточно раскрученный бренд, — высказался кто-то. — Нам будет сложно начинать с новым именем.
— А это уже ваши проблемы, не мои, — пожал плечами Женя, и Алик поразился холодному равнодушию, звучавшему в его голосе.
— С какой стати мы должны поступать так, как хочешь ты? — Алиса сузила глаза.
— Все очень просто. Все деньги Ордена — в моих руках. Вы получите что-либо только в том случае, если навсегда откажетесь от идеи называться Орденом.
— Ну ты даешь… — прошептал Алик, глядя на друга со странной смесью восхищения и ужаса.
Финансами Ордена заправляли двое ребят с экономического. Три человека могли в любой момент перевести все деньги под свой контроль — Алик, Стас, и Женя. Стас по понятной причине не мог, а Алик просто не догадался. Зато догадался Женя. И хорошо, что догадался — те двое с экономического сейчас явно были на стороне Алисы. В то же время Гонорина пугала такая предусмотрительность. Алфеев словно бы с самого начала был уверен, что те — отступятся, предадут.
— И как ты проконтролируешь нас? Что будет тебе гарантией того, что мы, получив деньги, не назовемся Орденом?
— Все просто. Вы получите только одну шестую часть всего нынешнего фонда. Через год — еще одну шестую. За этот год вам проще будет раскрутить новое имя. Сумма достаточно солидная, чтобы вы как следует подсуетились ради нее.
— Можно сделать проще, — заговорил Саша Годин, до того момента остававшийся незамеченным. — Юридически оформить собственность на торговое имя, с запретом использования этого имени кем угодно и при каких угодно обстоятельствах. Тогда не придется лишний раз пересекаться.
— Неужели так неприятно с нами общаться? — огрызнулся Алик. Он не ждал от тихого, спокойного, всегда тактичного парня такого… злого пренебрежения.
— Не с вами. С ними, — коротко ответил Саша, пересекая комнату и становясь рядом с Женей. — Я остаюсь.
Гонорин прикусил язык.
— Прости…
— Забей. Я понимаю.
Алик вскинул голову, обвел всех взглядом.
— Кто остается в Ордене? — тихо спросил он.
— Я остаюсь. А разве это не само собой разумеется? — Виктор Галль недоуменно приподнял бровь.
— Я тоже останусь.
— Инга?
— Почему бы и нет? Не вижу смысла идти с ними, но и бросать начатое не хочу, — Куприянова как-то неопределенно передернула плечами, глядя мимо Алика, и ему показалось, что в мыслях девушка далеко от этого всего.
— Кто-нибудь еще хочет остаться? — спросил Женя. — Учтите, обратно вернуться будет нельзя.
— Я останусь, — решился Азамат.
— Почти как в начале, только без Андрея и девчонок, — попытался улыбнуться Виктор. Улыбка вышла натянутая и неестественная.
Зулкарнов с надеждой посмотрел на Вику.
— Может, и ты?..
Девушка покачала головой. В ее глазах стояли слезы.
— Извините, ребята. Если будет нужна помощь — вы знаете, где меня найти. Я ухожу… Нет, Алиса, я просто ухожу. От всех. Я не останусь ни с той, ни с другой стороной. Зарегистрировать «Орден» как торговую марку… как же это мерзко!
Не в силах уже сдерживать рыдания, она выбежала из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.
— Кто-нибудь еще хочет остаться? — в очередной — и последний — раз спросил Женя. — Нет. Ну что же…
— Женя хочет сказать, чтобы вы все выметались из штаба! — рявкнул Алик. — Ключи можно не сдавать, вечером здесь будут стоять другие замки.
Квартира на окраине Приморского района, невероятно просторная, хоть и однокомнатная, снятая в качестве орденского Штаба, опустела за считанные минуты.
— Менять замки не придется, — безэмоционально сказал Виктор.
— Почему?
— Нас осталось… сколько? Шесть человек. Еще Леша… если он не уйдет после всего этого. Зачем нам столько места?
— Будем, как раньше, встречаться у меня дома? — предложил Женя. Виктор кивнул.
Повисло тягостное молчание.
— Регистрировать Орден как торговую марку — мерзко… да, мерзко! — неожиданно прервал тишину почти истерический крик Саши. — А что я мог еще предложить, если в этом мире даже хорошие дела надо делать через мерзкое?
— Саш, успокойся. Вика просто была не в себе…
— Да неважно, в себе или нет! Она же права, понимаешь? Да, это отвратительно! Но это единственный способ…
— Мерзко не то, что ты предложил, — вклинилась Инга. — Мерзко то, что нам вообще пришлось столкнуться с таким дележом. И ведь это еще не закончилось — придется связываться с ними, распределять, кто с какими проектами и в каких районах будет работать…
— Конкурирующие ордена, м-мать вашу… Вот вам и неконкурентность в реалиях Терры.
— Ничего. Мы выберемся, — неожиданно жестко сказал Женя. — А теперь, раз уж мы все здесь, давайте перейдем к делу. Итак, у кого какие идеи относительно вытаскивания нашего… нашего командора из тюрьмы?
IV. II
Я не могу заснуть, и так бывает всегда
Когда всходит твоя одинокая звезда
— Я уже боялась, ты сделал выбор, и больше не придешь.
— Еще — не сделал.
— Не будем об этом?
— Не будем.
Он пришел ночью, когда она уже ложилась спать. Просто позвонил в дверь — она беззаботно открыла, думая, что опять сосед, старенький профессор, перепутал двери. Он стоял на пороге, вода ручьями стекала с него, струилась холодными струйками по обнаженной коже, по штанам, по перьям.
— Я думала, ты постучишь в окно… — она несмело улыбнулась, все еще не уверенная, что не спит.
— В окно неудобно. Карниз очень узкий. Я на нем не помещаюсь.
— Я позвоню в оконную кампанию, скажу, чтобы переделали.
— Мне несложно войти в дверь.
— А мне несложно позвонить.
— Ты упрямая.
— Ты тоже…
— Я… — он запнулся, отвел взгляд. Быстро посмотрел на соседскую дверь — они так и разговаривали, стоя на пороге. Отодвинул девушку в глубь квартиры, захлопывая за собой тяжелую, надежную сталь. Взял ее руки в свои, поднес к губам. — Я скучал, — хрипло выдавил он незнакомые, непривычные слова, смысл которых постиг лишь недавно.
— Я скучала…
Первый поцелуй был жадным, взахлеб и до дрожи. Второй — долгим и страстным. Третий — плавным и нежным.
Коста с трудом сумел оторваться от желанных губ.
— Я не должен… мы не должны…
— Не должны — но будем, — согласилась Катя.
Только минут через десять она отстранилась, окинула крылатого быстрым взглядом. — Ты вымок, замерз и зверски голоден. Проходи на кухню, я сейчас приду.
Она появилась буквально через минуту, с огромным пушистым пледом, джинсами и полотенцем. Тщательно вытерла гостя, заставила переодеться, укутала в плед.
— Минут через десять будет еда, а я пока сделаю глинтвейн.
— Что можно приготовить так быстро? — удивился Коста.
— Курьера из ресторана, конечно же, — она рассмеялась, и на душе сразу стало легко и свободно.
Он впервые пришел к ней. Сам, по своей воле. Не «случайно пролетал, решил зайти». Теперь он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, наблюдал, как она хлопочет над глинтвейном, и улыбался. Губы, как всегда, плотно сжаты — но глаза его улыбались, и она не могла этого не заметить.
Отчасти он и сейчас ненавидел себя. Но не позволял себе об этом думать, не давал страху, ненависти, отвращению вырваться наружу. Он позволил себе прийти — и сегодня он не будет портить все им обоим.
Курьер прибыл ровно через десять минут. Катя притащила на кухню несколько контейнеров, разложила мясо и птицу по большим тарелкам, отдельно высыпала горку картошки. Забравшись с ногами в кресло, с улыбкой наблюдала, как он насыщается — быстро, но не торопливо. Потом наполнила глинтвейном две высоких стеклянных чашки.
Они сидели рядом, закутавшись в один на двоих плед, пили глинтвейн, ощущая плечами присутствие друг друга, мягкое тепло чужой кожи, слушали дыхание. И были счастливы.
— Расскажи о себе что-нибудь, — тихо попросила Катя. — Нет, я понимаю, что ты весь — одна большая крылатая тайна, но хоть что-нибудь! Такое… повседневное, обычное.
«Повседневное — то, что делается каждый день. Что я могу рассказать тебе? Как просматриваю фотографии девушек, твоих ровесниц, которых я убил? Как изучаю информационную базу, решая, чью жизнь я сегодня прерву потому, что я решил, что кто-то того заслуживает? Как я просыпаюсь с первым ударом маятника, слушаю бой часов и напоминаю себе, кто я такой, для чего существую и что должен? Что рассказать тебе, ангел мой? То, что я не имею права даже приближаться к тебе?»
