Злодейский путь!.. Том 5 и Том 6 (СИ) - Моргот Эл

Шен чувствовал гнетущую волну неодобрения, идущую от Муана. Честно говоря, все происходящее и так было немного болезненным, так что настроение Муана только сильнее угнетало и заставляло ощущать раздражение. Было странно одновременно и чувствовать вину, и чувствовать свою правоту.

— Что-то горит? — удивленно произнес Ал, ловя ладошкой хлопья пепла.

Ушедший в свои мысли Шен поднял голову и с удивлением увидел опадающий на землю словно снег пепел. Вокруг стояла полная тишина.

Эта тишина казалась гнетуще мертвой.

Они вновь прошли через распахнутые ворота Хэфаня, глядя на высушенные головы в клетях, усыпанные сверху пеплом. Навстречу заклинателям не попалось ни одного человека.

Не было криков торговцев. Не было звуков гонга и ароматов еды.

По пустынной улице лишь разносился пепел, и ветер теребил беспорядочно валяющуюся одежду.

[Поздравляю!] — разразилась Система. — [Завершена второстепенная арка «Пепел внутри костей»! +100 баллов главному герою Шену!]

Глава 141. Статмин

Иногда детей отдают богам. Таких детей называют «избранными». Однако на деле они являются не более чем бесправной жертвой.

Тот, кого позже назвали Шеном, стал «избранным», когда ему было пять лет.

Считается, что дети до последнего не понимают, что именно должно произойти, поэтому не испытывают боли и страха. Обычно жертвоприношения происходят не чаще нескольких раз за десятилетия, во время исключительной засухи или неурожая. Иногда деревня десятки лет живет в гармонии с природой, благодаря богов за милость и щедрые дары.

Но в этот раз все оказалось по-другому. И в прошлом году уже была принесена жертва, но, несмотря на это, деревне с трудом удалось протянуть до весны. Теперь настало очень засушливое лето, и все должно было повториться.

Когда вся деревня собралась, провожая его взглядами, Шен уже догадался, что не вернется. В прошлом году то же самое было с Е Цзи — его веселой подружкой. Однажды она пропала, так же ушла, увлекаемая отцом и шаманом, и больше он ее не видел. Никто не отвечал ему, куда она подевалась, никто не снаряжался на поиски, не бил тревогу, не выглядел удивленным.

Шен был смышленым ребенком. Перебрав все возможные варианты (потерялась? уехала? похищена?) он понял, что она умерла.

Ни могилы, ни алтаря — словно и не было девочки по имени Е Цзи.

И вот теперь все провожают такими взглядами его. Очень странными взглядами, в которых сожаление смешивается с надеждой и обреченной решимостью.

Он переводит взгляд на отца, который держит его за руку и с той же неотвратимостью, с которой осень сменяет лето, идет вперед.

Шен ничего не говорит, не упрашивает, хоть и догадался, что должно произойти: он назад не вернется. Почему? Отчего? Он не знает причины, но чувствует, что это был его последний день.

Несмотря на смутное понимание ситуации, он не ощущает страха. Скорее недоверие и зарождающееся любопытство. Дома осталась мама, она не вышла его проводить. Она ведь обязательно проводила бы его, если бы это действительно был его последний день, так ведь?

Он смотрит на отца, но тот не глядит на него, его взгляд устремлен вперед, вперился в одну точку, к которой отец движется неотвратимо, сильнее необходимого сжимая хрупкую детскую ладонь. В той точке стоит шаман в своем праздничном одеянии, как он наряжается на свадьбы или похороны.

В том месте обмелевшая река становится совсем мелкой и широкой, течет по камням и сверзается вниз. Там несложно стоять, только скользко и страшно — ведь неловкий шаг назад сулит верную смерть.

Шаман читает свой непонятный речитатив. Шен смотрит на отца, высоко поднимая голову. Он хочет разглядеть хоть какие-то эмоции на его лице, но теперь тот стоит против солнца — его лицо кажется сплошной черной тенью.

Шен, наверное, должен был что-то сказать. Ему кажется, что стоит нарушить эту тишину между ними — и все может измениться, все должно измениться. Но он молчит.

Отец, наконец, отпустил его руку. Он присел на колени перед ним, прямо в воду, в одежде, замочив ее всю. Теперь Шен может видеть его глаза. В них — тьма.

За этим осознанием следует толчок. Потрясение осознания. Восторг полета. Удар и темнота.

Так ребенок стал чудовищем, в его груди поселилась та тьма, что он увидел в глазах отца.

Очнувшись, Шен не сразу понял, что произошло. За его спиной разверзалась расселина, но он не смотрел в ту сторону. Он сел, отрешенно глядя перед собой, постепенно вспоминая, что случилось.

Рурет!

Самым главным словом было «Рурет». Его память возвращала фрагменты, картины, но… И разум, и все нутро его отказывалось верить.

«Нет. Это неправда», — единственная мысль крутилась в его сознании, для которого реальность оказалась слишком оглушительной.

Он медленно поднялся, прошел к выходу, не оборачиваясь на расселину, случайным взглядом зацепил мечи и одежды, валяющиеся на полу. Это тоже не вписывалось в его картину мира. Он просто проигнорировал это.

На площади было слишком тихо. На площади, где даже к вечеру не смолкает тихий бубнеж учеников, которые не в состоянии молча созерцать закат, было болезненно тихо. Ветер трепал беспорядочно разбросанную одежду, ученические мечи валялись подле нее.

— Что за беспорядок, — пробормотал Шен. — Кто додумался раскидать это здесь? Совсем от рук отбились…

Он бездумно свернул налево, к мосту, и медленным сомнамбулическим шагом пошел вперед.

«Если Рурет нет на пике Лотоса, значит, она у брата».

Отчего-то ему было остро-необходимо увидеть ее прямо сейчас.

Сердце как сумасшедшее колотилось в груди. Окружающий мир обрел болезненную четкость очертаний. Солнце светило слишком ярко, почти нестерпимо режа глаза. Серый камень моста под ногами, сочно-зеленая яркость деревьев пика Таящегося ветра впереди.

Он просто шел вперед, забыв о том, что может полететь.

Шен не прошел и четверти моста, когда мимо по небу пронеслись старейшины ордена. Первым отреагировал Шиан: сделав крутой вираж, он приземлился перед ним.

— Что произошло?!

Шиан казался чем-то потрясенным, его лицо искажал настоящий страх. Он метнулся к Шену и схватил его за плечи.

— Шиан, ты видел Рурет? Она у тебя? — вместо ответа спросил Шен.

Ему казалось, что он задал простой и обыденный вопрос. Он не понимал, отчего Шиан смотрит с таким выражением, но даже отдаленное беспокойство не могло пробиться в его сознание.

Шиан же видел бледное шатающееся существо, отдаленно напоминающее старейшину Шена, которое черным остекленевшим взглядом смотрело то ли на него, то ли сквозь него, и всей своей аурой излучало тьму и боль. А за этим существом виднелся пик Лотоса, черный, словно по нему пронесся безжалостный пожар, уничтоживший все на своем пути, оставивший лишь темные остовы деревьев. От пика веяло тьмой, удушающая аура была настолько сильна, что даже отсюда вызывала животный ужас и тошноту, комом подкатывающую к горлу.

— Что произошло?! — повторил Шиан.

— О чем ты?

Взгляд Шена был то ли пустой, то ли издевательский.

— Он убил всех! — вдруг услышали они голос. — Убил абсолютно всех!!

Старейшина Тан, продолживший лететь к пику, когда Шиан спустился на мост, сейчас бежал обратно, словно за ним гналась сотня оголодавших тигров.

Шен обернулся на голос, впервые и сам глядя на преобразившийся пик, и в этот момент земля стала мелко дрожать под ногами, мост заходил ходуном, а на месте масштабной резиденции в традиционном стиле словно по волшебству стал пробиваться из-под земли, точно коренной зуб вместо молочного, ужасающий своей гротескной чернотой каменный замок.

Шен потрясенно смотрел, как ветер разносит пепел, выдувая его из складок лежащей кучками одежды. Он закрыл рот и нос ладонью, сдерживая подкатившую дурноту.

Админ уничтожил весь город.

Пока Шен наивно полагал и злился, что тот убил двенадцать девушек, те оказались лишь завершающей чертой огромной печати, вобравшей в себя весь Хэфань. Все это поклонение «Истинному Богу», устрашение, головы над входом — все это были лишь эксперименты, и, наигравшись, он уничтожил все.