Вадим Еловенко - Мы – силы
Ханин задумчиво посмотрел на парня и сказал:
– Ночью. Если до ночи не вытащим наших, то просто уйдем. Тут ничего не поделать.
– До ночи они могут весь город перекрыть и опять к фабрике вернуться, – пробубнил ополченец.
Ханин начинал злиться. И от усталости, и от голода, и от бессонницы он уже не просто плохо понимал, что происходит, а его буквально тошнило от их положения и необходимости что-то предпринимать. Не обращая внимания больше ни на кого, он погрузился непонимающим взглядом в карту и попытался представить, как уходить в случае чего. Получалось плохо. Тогда он взял карандаш и, очертив кругом бумажную фабрику, где сейчас находился, повел линию по улицам к восточной части города.
– Подойдите сюда, – позвал он всех, кто присутствовал в штабе.
– Вот этим маршрутом уходить из города. Вот по этой дороге через двадцать километров будет село. Там все собираемся. Ясно? Не в первой деревне, а во второй, если по-русски. Сейчас пойдите и объясните это бойцам на постах, чтобы ночью не шарахались, а уходили четко куда сказано.
Несколько человек вышли, а оставшиеся вернулись к рациям и большой карте города. Ханин мутным от непонятной слезливости взглядом оглядел кабинет фабричного директора и подумал, что человек, его раньше занимавший, очень любил большие помещения. Чтобы было много воздуха и света. Спасибо ему, подумал Ханин с усмешкой, а то где бы они развернулись. Мысли о прошлом этого кабинета и его неизвестном хозяине заставили его вспомнить, кем он был когда-то… вспомнить, как в детстве тоже любил, чтобы никто не закрывал шторы днем, чтобы желательно даже зимой была открыта форточка. Он вспомнил, как когда-то сам был курсантом и больше всего любил утренние пробежки по Александровскому парку, где летом, несмотря на ранние часы, собирались девушки выгуливать своих далеко не комнатных пород собак. Как с четкой периодичностью раз в неделю одна из собачек вырывалась из рук дамочек и неслась за курсантами. Вспоминая, как они тогда ускоряли ход, Ханин улыбался и не сразу спохватился, что вообще-то не время и не место для улыбок. И тем более для воспоминаний.
– Наши на связи, поговорите, – протягивая ему рацию, сказал связист.
Ханин словно из сна вынырнул и, взяв в руки рацию, прохрипел в нее:
– Да… – Прочистив горло, он повторил: – Да! Ханин слушает.
– В общем, мы не можем к ним подойти, – сказал вроде бы недавно ушедший командир ополченцев.
– Почему?
– Их тут нереально много, – словно восхищаясь, сказал тот. – Долбят по кварталу из всего чего могут, но и тылы прикрывают. Мы сунулись… Я потерял двенадцать человек просто за несколько минут.
– Не видно, что там происходит? У Антона?
– Нам не подняться, да и вообще на открытое место не выйти – снайперов немерено. Меня чуть дважды не подстрелили, пока вдоль одного дома продвигались.
– Понятно, – сказал Ханин, стараясь не выдать своего разочарования.
– Что нам делать? – спросил командир ополчения.
Чуть подумав, морща болезненно лоб, Ханин сказал то, что должен был сказать:
– Отходите обратно. Будьте осторожнее.
Ханин отпил из бутылки холодной дождевой воды, уже не особо беспокоясь о ее чистоте – да никто уже особо о таких вещах не беспокоился, – и передал ее связисту, что стоял рядом с ним.
– М-да. Беда, однако, – сказал он в никуда.
– Вы насчет Антона? – спросил связист.
– Да. Ему не вырваться оттуда. И мы ничем помочь не сможем.
– Может, я еще раз попытаюсь связаться с ними.
– А толку-то? Опять раненый ответит.
Связист отошел и снова по рации вызвал квартал на проспекте Энтузиастов. Ему ответили не сразу, но когда ответили, Ханин, забыв про боль в ноге, поднялся и прошел к связи:
– Антон? Ты?
– Ага… Слушай, Ханин, ты был прав, конечно. Я кретин, что сюда полез. Но нас тут еще много. Может, вытащите идиотов? А?
Ханин прямо чувствовал, что Антон улыбается, когда говорит там, и оттого ему было еще больнее сообщать правду:
– Мы пытались к вам пройти… прорваться. Потеряли полтора десятка человек и отступили. Везде в городе снайпера. А вокруг вас, непонятно откуда, огромное число боевиков. Словно они весь город опустошили, только чтобы вам выбраться не дать.
Антон там в разрушенном артиллерийским огнем квартале, наверное, оглядывался и, видя бесперспективность, с тоской сказал:
– То есть никак?
Ханин сглотнул, но ком, вставший в горле, не прошел.
– Хех, – усмехнулся Антон. – Ну, чего уж теперь. Только ты знаешь… я, пожалуй, никому говорить не буду, что помощь не придет. Правильно?
Ханин молчал.
– Правильно, – сам себе ответил Рухлов. Он замолчал, но, скоро преодолевая что-то в себе, сказал: – Знаешь, Ханин. Ты больше не связывайся с нами. Гранат у нас… патронов… немерено… Хрен знает, сколько мы еще продержимся. Но ты больше с нами на связь не выходи. Хорошо? Пожалуйста. Так будет лучше. А вы уходите. С нами покончат… за вас возьмутся. Я тебе правду говорю. Найди там Алину, если выберешься. Помоги ей выжить в этом дурдоме. Пока, Ханин. Ты хороший человек, я тебя уже узнал. Но так вот сложились обстоятельства. Отбой.
Ханин услышал, как что-то захрипело на канале, а потом связь исчезла и повисла полная тишина, это автоматически отсекли шум помех.
Спустя минут пять безуспешных вызовов Рухлова в помещение штаба обороны вошел уставший командир отряда ополченцев.
– Вернулись. На обратном пути никого не потеряли.
– Это хорошо. Готовьтесь к отходу.
– В смысле?
– В прямом. Предупредите людей, что вы через час выходите.
– А вы?
Ханин усмехнулся:
– Ну, куда я с вами с такой ногой-то? Я еле хожу. Я ночью уйду. Чтобы не бегать, не прыгать и вас не обременять.
Командир ополченцев только головой покачал на такое.
Через час собранные между корпусов вооруженные бойцы прощались с командиром, остающимся на фабрике. Его, конечно, уговаривали. Конечно, нашлись и те, кто хотел остаться с ним, но он позволил остаться только Михаилу. Чтобы совсем с тоски не закиснуть. Да и помощник ему понадобится, решил он. Нет, не подумайте, что он захотел остаться в городе и героически погибнуть. Он тоже хотел выбраться, но не обременять уходящих бойцов своей немощностью.
Прощание было недолгим. Ханин просто ушел в корпус администрации фабрики и из подъезда слышал, как, шумно топая, бойцы повалили прочь с территории. Через минут пять в подъезд корпуса вошел Михаил и, столкнувшись со стоящим на лестнице Ханиным, сказал:
– Все. Ушли.
Опираясь на трость, Ханин повернулся и начал подниматься наверх. Михаил сначала хотел помочь, но потом, отстраненный Ханиным, просто шел рядом. Они поднялись в штабную комнату, и бывший старший лейтенант, так постаревший по виду, тяжело сел на стул рядом с рацией. Взял микрофон и, переключив в нужный режим, заговорил:
– Всем, кто меня слышит. Говорит Ханин. Мы сделали то, зачем оставались. Колонна ушла, и она в безопасности. Мы сделали все, что могли. Сейчас все, кто может, уходите из города. Ждите темноту и уходите. Всем вам огромное спасибо, что позволили спастись детям и женщинам со стариками. Вас всех будут помнить. Это… это, наверное, подвиг. А теперь уходите. И не рискуйте лишний раз. Теперь уже будет обидно, наверное, погибнуть… когда все сделано. Постарайтесь выжить. Отбой.
Не прошло и минуты, как в ответ стали приходить слова выживших в различных частях города:
– Ну и отлично… Мы уходим.
– Да уж. Пора.
– С сумерками уйдем. Где-нибудь встречаемся?
– А неплохо мы их. Не, мы реально круты.
– Крутые только яйца бывают…
– Не крутые, а вкрутую.
– Слушайте, неужели все кончилось?
– Ага, держи карман шире. Нам с пожарки в жисть выбраться не дадут. Обложили суки. Хотя не стреляют. Ночью попробуем уйти.
– Сочувствуем. А вы им спойте. Хором… может, не выдержат и свалят?
– Скорее подпевать будут…
Ханин, не разделяя странно-нервно-веселого настроения ополченцев, просто выключил рацию и откинулся на стуле. Михаил, поглядев на его слишком спокойное лицо, спросил:
– Может, чайку? В третьем корпусе, непонятно почему, еще электричество есть. Я вскипячу. Барбулятор за две минуты сделаю.
Ханин посмотрел на Михаила и просто кивнул.
– Увидишь кого чужого на территории – прячься. И даже не рискуй, – сказал он вслед.
Оставшись один, Ханин закрыл глаза и, думая об Антоне и об Алине, как он ей скажет, если свидятся, только крепче сжимал зубы. За окном опять загромыхали взрывы. Опять по тому же кварталу. Неужели они еще держатся? Неужели их так и не смогли одолеть, что опять перед ночью, так сказать, решили задолбить минометами. М-да… Антон решил дорого достаться товарищам оккупантам.
– Господи, помоги ему, чем можешь… – сказал вслух Ханин.
Он слушал взрывы в городе, но совершенно не хотел открывать глаза и видеть зарево пожаров по нему. Он уже привык к такой канонаде и устал так за эти дни, что не стоит осуждать его за беспокойный сон, что он с радостью принял.
