Виктор Глумов - Солдаты Омеги (сборник)
— Спасибо, что не там, — пророкотал мужик, встал на колени и опустил голову. — Стреляй уже, что ли.
— Встань! — рявкнул Лекс, бросив пулеметы на пол. — Думаешь, я грабитель, хуже кетчера? Пес я цепной. Прикажут глотку рвать — порву, куда деваться. Думаешь, мне людей не жалко? Думаешь, я не понимаю, что с вами будет? — В горле пересохло, он перевел дыхание и продолжил: — Вам повезло, что я такой добрый, другие бы…
В глазах лысого застыл ужас, и Лекс понял: фермер в курсе, как другие поступают с безоружными.
— Пулеметы спрячь, вдруг снова обыскивать будут. Я на воротах два флага повешу, красный наш, белый — знак того, что вы сдались без боя. Не вздумайте снимать. По идее, сюда больше не придут. Часть скотины я вам оставлю, больше не могу. Еду, что по полкам лежит, тоже не трону. Как уеду, спрячьте ее, закопайте, что ли. Не мне вас учить. Найдут оружие — перестреляют всех, и меня в том числе. Понял? Идем на улицу, мне пора.
Мужик затолкал пулеметы под кровать, подполз к Лексу на четвереньках и бахнулся лбом о пол:
— Спасибо, жизнью обязаны! Как зовут тебя?
— Лекс. Вставай живо!
Фермер пулей вылетел наружу, обнял рыдающую жену. Теперь она ревела от счастья. По толпе прокатился вздох облегчения.
Еду и оружие сложили в грузовик. У колодца топтались четыре мула и три лошади. Лекс указал на самого, на его взгляд, негодного мула, и приказал:
— Этого зарезать, тушу — в кузов грузовика. Остальных не трогать, все равно испортятся. Сержант Пуля — на ворота повесь наш флаг и белый.
Сержант отдал честь и поспешил исполнить приказ. Мула зарезали тут же, возле танкера, при этом рядовой Шпынь угодил под копыто подыхающего животного и получил ушиб бедра. Лекс наорал на взводного и вернулся в танкер, более-менее довольный собой. Для этих людей он сделал все что мог.
— Ты молодец, — проговорил непривычно трезвый Кусака.
Глыба действия капитана не одобрил:
— Не по уставу это. А если донесут?
Лекс криво усмехнулся:
— Плевать.
Ему на самом деле было все равно, он понимал, что Кир не выпустит его из этой мясорубки живым.
Освежеванную тушу погрузили в грузовик, танкер завелся, и омеговцы покинули ферму. Дикие вздохнули с облегчением и разбрелись по домам. Лишь новый староста Дрон понял, что белобрысый офицер спас людей, но никому рассказывать не стал. Мало ли, вдруг начальству офицера донесут?
Белый флаг у ворот обозначал, что ферма разграблена и брать там нечего. И колонны, следующие за ротой Лекса, обошли ее стороной.
На другой ферме люберецких с жителями разбирались бойцы Эсвана. Сквозь скрежет, лязг и рев доносились автоматные очереди и одиночные выстрелы. Бахнула пушка танкера — во дворе задымило. Лекс залез в салон и вздохнул. Кусака тоже вздохнул, почесал спутанные патлы и задумчиво сказал:
— Интересно, как мои родственники? Они тоже из люберецких, на юго-западе живут. Смотрю я на все это, и сердце кровью обливается. Как хорошо было бы, если б попался им такой офицер, как ты. И вообще, сделали бы тебя генералом, уж ты не развязал бы никому ненужную войну.
Лекс криво усмехнулся.
— Сам понимаешь, что́ в первую очередь наверх всплывает. Такие, как Кир.
— А генерал Бохан мне нравится! — вступился за командование Глыба.
Лекс скрестил руки на груди и проговорил:
— К сожалению, он один.
— Н-да… — Глыба цыкнул, поковырялся в зубах. — Один в поле воин, только если это генерал.
Барракуда хохотнул, потер руки:
— А не пора ли нам меняться, друг мой?
— Дайте мне повести, а? — подал голос Кусака.
— Спи давай. — Глыба сменил Барракуду и сосредоточился на управлении машиной.
* * *Как ни хотелось Киру подвести недруга под удар, но его план не удался: разбираясь с фермой люберецких, рота Лекса отстала от авангарда и пристроилась за последней ротой батальона, которой сам Кир и командовал. Гриц и Кир прочно засели в танкере, и их не было видно.
Чем ближе подъезжали к Москве, тем больше попадалось ферм, на распахнутых воротах некоторых ветер трепал красный и белый флаги, другие были либо зачищены, либо брошены — Лекс с облегчением вздыхал.
По внутренней связи поступил приказ рассредоточиться и вытянуться в линию, чтобы слиться с подразделениями, наступающими западнее.
Началось.
Впереди двигались танкеры, за ними — грузовики с людьми. Машины с припасами и оборудованием держались подальше от зоны обстрела.
Лекс высунулся в люк: танкер Глыбы полз по вершине пригорка, откуда отлично обозревались окрестности. Как дым, поднимались столбы пыли, тянущиеся за танкерами. Пустошь дрожала под гусеницами бронированных монстров. Лекса захватили масштабы происходящего. Поглощенный увиденным, он на миг забыл и о Кире, и о разграбленных деревнях и почувствовал мощь Омеги. Ощутил, что вся техника и люди — единое целое, огромная машина, способная сломить любое сопротивление. Нет, он не просто часть — он сам огромен, непобедим и бессмертен. Хотелось до хрипоты орать «Славься!».
Глава 23
Древний наемник
Был июль, экзамены у первого потока абитуриентов. Игорь Миленков нещадно потел в белой рубашке с коротким рукавом: над Москвой собиралась гроза, и что на поверхности, что в метро дышать было нечем. Пот заливал лицо, Игорь жалел, что побрился утром: срезал несколько прыщиков, поранил кожу, и теперь щеки саднили. Глянув на себя в зеркальную витрину, он убедился: вся рожа красная, воспаленная.
Впрочем, такая мелочь не могла испортить настроения, и без того поганого: Игорь шел узнавать результаты экзамена. В МГУПИ на инженера конкурс всегда был ого-го, не помогло и введение ЕГЭ — все равно сдавали дополнительно. Игорь в себя, конечно, верил: школа хорошая, курсы при институте, репетиторы, да и папа-физик помогал готовиться. И все равно было тревожно.
Протолкался к стендам. Кто придумал печатать списки таким мелким шрифтом? Все плыло перед глазами, руки дрожали, подгибались колени. Рядом толпились другие абитуриенты, гул голосов мешал сосредоточиться. Игорь нашел свою фамилию… Быть не может. Проверил. Не может быть! Позорная тройка.
Он сел прямо на пол в холле, перед стендами. Позор.
Мама просто заплачет, а вот отец… Игорь зажмурился, потряс головой. Отец разговаривать не будет. Отец презрительно сморщит нос: иди, сынок, в Бауманку, если ни на что больше не способен, а то в армию заметут, обреют, там ты, нежная душа, и сдохнешь.
— Молодой человек, с вами всё в порядке?
Игорь вскочил, заставив заботливую девицу из приемной комиссии отшатнуться. Ничего. Есть другой путь: выбрать любой вуз и денег заплатить. Денег, правда, у него не было, но в тот момент он ясно представил, где их можно взять.
Подгоняемый непроизнесенными отцом словами и непролитыми материнскими слезами, Игорь побежал в военкомат.
* * *Служба Игорю не понравилась с самого начала. В контрактной части дедовщины не было, зато предоставлялся шанс умереть за Родину, к чему он никогда не стремился. Он вообще подостыл уже на следующий день, пережив мамину истерику с сердечным приступом и вызовом «скорой», отцовскую бурю, привлечение бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек.
Игорь попал на Кавказ — вечную пороховую бочку России. Сослуживцы — парни из деревень, где работы никакой нет, недалекие и простые, его не жаловали. Настрадавшись от одиночества в учебке, он решил сделаться для них своим. И сделался. Постепенно, день за днем, неделя за неделей, Игорь упрощался, забывал выученное, дом и семью, принятые нормы поведения. Дрался, когда нужно было. Зубрил устав. Спал вполглаза.
Свой маузер и соответствующее погоняло он взял в первом же бою. Об этом Игорь вспоминать не любил, он вообще научился забывать быстро и качественно, даже не прибегая к водке.
Он служил, терял и обретал друзей, видел смерть, сам ходил под ней.
Когда вышел срок контракта, Игорь его продлил, уже офицером. Шелухой облетело прошлое, остался позади тот мальчик, что сидел на полу перед списками сдавших экзамен. Письма из дома — да кому они нужны! Маузер не ходил в отпуск. Умерли бабушки, дедушки. Забыли о нем дядюшки и тетушки. Медленно старели родители, робко просили внуков.
Маузер воевал.
Кавказ не желал покоряться, но тут грянула Русско-украинская,[10] и Маузера перевели в Киев. У него бабушка по папиной линии оттуда была, и громить древний город он вовсе не желал, а пришлось. Постепенно куда-то подевались друзья — его или боялись, или ненавидели, или всё сразу. Маузер тонул, запутавшись в собственных сетях, и не видел выхода.
Об этом периоде он тоже не любил вспоминать, как и о своем первом бое. Предпочел забыть и о том, откуда у него взялся ожог на половину лица и часть тела, и о мастере, что набивал ему татуировку, и о предательстве, и почему стал смертником, которому две дороги: в цинковый гроб или в подопытные кролики к удачно подвернувшемуся доктору Губерту.
