Дэвид Джерролд - День проклятия
- Облезла шерсть?
- Представьте себе. Отчет изъяли, и вы не могли его видеть. И в довершение всех напастей бедная тварь не могла принимать пищу - ее тошнило. Мы решили, что он подхватил какую-нибудь инфекцию, и стали вводить ему герромицин. Тогда его мех начал отваливаться кусками. Отвратительное зрелище: он действительно напоминал розового облезлого червяка, только гигантских размеров.
- Вылез весь мех?
Флетчер отрицательно покачала головой.
- Нет, только светлые волоски. Вы же знаете, что мех - это нервные волокна. Позже мы разобрались, что произошло. Герромицин способен повреждать нервные ткани и у людей. По всей видимости, розовые щетинки наиболее чувствительны. Как бы то ни было, после этого интеллект гастропода стал не выше, чем у обычного земляного червя. Он просто лежал, дергаясь и извиваясь. - Она снова покачала головой, вспоминая. - От его вида тошнило.
- Почему мы не получили отчет? Ведь это могло стать новым оружием!
Флетчер вздохнула и процитировала:
- «Информация о способах борьбы или защиты от хторранского вторжения не должна быть доступной для любой недружественной нации или ее представителей». Это наша политика, и она будет такой до тех пор, пока Альянс не подпишет Объединенный Договор.
- Но это глупо.
- С точки зрения политиков - нет. Когда черви или что-либо иное станут для стран четвертого мира проблемой, с которой они не справятся самостоятельно, тогда подпись на бумажке может показаться им не слишком высокой платой за выживание. Вы удивлены?
- Вы с этим согласны? Флетчер покачала головой.
- Нет, но моту понять. Объединенные Силы проводят политику на грани войны. А что остается делать нам? Почитайте историю: требуется по меньшей мере двадцать лет, чтобы изжить синдром поражения. Есть люди, которые от всей души желают червям сожрать весь четвертый мир.
- А вторжение тем временем ширится?..
- Правильно. Некоторые не видят дальше собственного носа. Но как бы то ни было, - добавила Флетчер, - герромицин нельзя использовать как оружие.
- Почему?
- Вам не понравились бы его побочные эффекты. У червя спустя две-три недели мех начал восстанавливаться, но отрастали в основном красные, пурпурные и черные щетинки. Чем больше темнел мех, тем агрессивнее становился хторр, У него явно менялось мироощущение. В конце концов он стал таким буйным, что его пришлось умертвить. Мы боялись, что не справимся. - Она прищелкнула языком. - Вы, наверное, считаете червей злобными тварями? Накормите парочку герромицином - и увидите, что получится.
Я промолчал. Слишком многое требовалось обдумать. Я и раньше знал, что мех - разновидность рецепторов. На этом было основано действие нашего газа. Но почему поведение червя зависит от цвета нервных волокон?
- Кто-нибудь занимается «шкурой» червей? Флетчер помотала головой.
- Было бы здорово, но мы и так слишком разбрасываемся. Сейчас поставлено около пятнадцати проблем, которыми надо заняться в первую очередь.
- По-моему, это насущнее, если вы собираетесь их приручать.
- М-м-да, - согласилась Флетчер. - Вот почему мы так ищем альбиноса.
Тем временем джип снизил скорость у моста через Ок-лендскую бухту. Флетчер предъявила карточку сканеру, и заграждение разъехалось, пропуская нас. Над пустыми ящиками для дорожного сбора висела огромная предупреждающая надпись:
ПО ПРИКАЗУ ВОЕННОГО ГУБЕРНАТОРА КАЛИФОРНИИ САН-ФРАНЦИСКО ОБЪЯВЛЕН
ЗАПРЕТНОЙ ЗОНОЙ. НАРУШИТЕЛИ НЕСУТ ЛИЧНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПОСЛЕДСТВИЯ.
- Вдохновляющее напутствие, - заметил я.
- Весьма полезное, - парировала Флетчер.
- Почему?
- Я же говорила, что вхожу в Консультативный Совет. Сегодня Сан-Франциско пригоден только для политических игр.
- Простите?
- Это еще одна блестящая идея Агентства. Сан-Франциско мог бы стать отличным островком безопасности - он окружен морем с трех сторон. Но, к сожалению, там очень много руин, которые требуют расчистки, а у нас чересчур много воинствующих ретроградов, готовых грудью заслонить каждый телеграфный столб. Вот губернатор и запретил им появляться там. Мне ежемесячно платят три тысячи - только бы я клялась и божилась, что город по-прежнему остается эпидемическим очагом.
- Разве это не так?
- По правде говоря… так.
Мы перевалили середину моста, и перед нами открылся город, точнее, его останки. Панорама была жутковатой. От Сан-Франциско остался только скелет, все остальное сгорело. Сломанным зубом торчал Транс-Америка-Тауэр, Койт-Тауэр уцелел, но почернел от копоти. Многих зданий я просто не нашел - на их месте лежали развалины и груды кирпичей.
- О Боже…
- Я вас понимаю, - кивнула Флетчер. У меня перехватило дыхание.
- Я видел видеозаписи. Но… даже не представлял… как это страшно.
- Все реагируют так, по крайней мере в первый раз. У меня до сих пор сжимается горло, когда я еду по мосту.
- Там… ничего не осталось.
- Над городом прошел огненный шквал. Эти слова объяснили все.
Флетчер повернула запор рулевого колеса, выдвинула его в рабочее положение и сама повела джип. Автопилот хорош на гладкой дороге, среди развалин он может растеряться. Мы съезжали с моста в зловещей тишине.
- Вы помните Сити-Холл? - спросила Флетчер.
- Да. Перед ним еще была площадь.
- Площадь по-прежнему на месте. Только от Сити-Холла мало что осталось.
Она лавировала по ущелью из стали и кирпича - бывшей Маркет-стрит. Здесь выгорело все, что могло гореть, а некоторые дома буквально расплавились от жара. Я заметил табличку «Управление Сан-Франциско по делам колдовства» и подумал, что едва ли во всей Калифорнии сохранился хоть один колдун.
Тогда мы думали, что эпидемии закончились. Мы спустились с гор, вылезли из своих щелей. Мы считали, что у нас есть вакцины. Правительство убеждало в их надежности. Словом, имелись все основания вернуться.
Но болезни не закончились, прививки помогали только в редких случаях, и города по-прежнему таили опасность. Эпидемии разразились с новой, не виданной дотоле силой. Началась паника. Вспыхнули пожары, превращаясь в огненный смерч. Когда он прошел, Сан-Франциско не стало. Казалось, мы ехали по кладбищу.
- Вы говорили, что здесь работали военные, - сказал я.
- Большая часть работ по-прежнему ведется за пределами зоны, - ответила Флетчер. - Многое делают роботы. - Неожиданно она махнула рукой: - Смотрите…
- Что там?
И тут я увидел. Притормозив, Флетчер указывала на зомби.
Кроме рваного одеяла, заменяющего пончо, на нем ничего не было. Изможденный, словно живые мощи, он выглядел столетним старцем: сероватая кожа, белые волосы, свисающие на плечи сальными прядями. Определить его истинный возраст было невозможно.
Казалось, его мимикой кто-то управляет: на удивление пустой взгляд, а выражение лица меняется с невероятной быстротой. Рот безостановочно жевал, по подбородку тонкой струйкой текла слюна. Как дебильный ребенок, он то высовывал, то втягивал почерневший язык; щеки надувались и опадали. Он напоминал рыбу в аквариуме.
Зомби обернулся и посмотрел на нас. На минуту показалось, что тот, кто жил раньше в этой телесной оболочке, изо всех сил пытается воскреснуть. Выражение лица на секунду стало осмысленным, ресницы удивленно дрогнули - и опять глаза стали пустыми. Казалось, он пытается зацепиться за что-то взглядом. К тому же зомби как будто потерял равновесие. Он схватился за передок джипа и уставился на нас сквозь стекло, покачиваясь из стороны в сторону и переводя глаза с Флетчер на меня. Изучая нас, он поморгал. Лицо его недоуменно сморщилось.
- По-моему, он пытается вспомнить нас, но не может, - шепнул я.
Флетчер кивнула.
- Отказала память. Прошлого для них нет. - Что?
- Для зомби существует только то, что они видят в данный момент.
Словно подтверждая ее слова, недоумение на лице зомби сменилось гримасой боли. Казалось, он готов расплакаться, но забыл, как это делается. Он протянул дрожащие пальцы к Флетчер, потом ко мне. И тут же переключился на собственную руку, похожую на серую клешню, изучая ее, словно увидел впервые. Он уже забыл о нас и недоуменно моргал. Его рука упала, он повернулся и бесцельно побрел прочь, снова превратившись в неодушевленное создание. Он ковылял куда-то на запад.
Мне и раньше доводилось видеть их. Так ведут себя раненые, когда от отчаяния опускаются. Стоит им перейти рубеж - и обратной дороги нет.
Флетчер покосилась на меня, словно хотела возразить, но вместо ответа тронула машину с места.
На Маркет-стрит нам то и дело попадались зомби, все, как один, тощие и грязные, бредущие на запад, одетые в какое-то тряпье, а то и вовсе без ничего. Их движения были нескоординированными, отрывистыми, сюрреалистическими. Если бы не бессмысленное выражение на лицах, это напоминало бы исход заключенных из Освенцима, Бельзена или Бухенвальда. Но у узников концлагерей, по крайней мере, в глазах что-то теплилось - пусть даже только страх и безнадежность. В зомби не ощущалось и этого.
