Максим Далин - Знакомство (СИ)
— Вы уже достаточно взрослые, — сказал он, раздражаясь. — Юноши Времени Любви должны уметь сдерживать себя, соблюдать приличия и вести себя так, как выгодно Семье. Вы не дома. Будьте вежливы и пристойны.
Слова Отца сразу сбили весь озорной настрой. Второй нахохлился и замолчал, а Н-До криво улыбнулся. Праздничек…
За воротами, распахнутыми настежь, открылся широкий двор, усыпанный листвой — и слуги зажигали благовония в курильницах; сладковатый дым смешивался с ароматом осени. Сам Эу-Рэ встретил Отца церемонным поклоном, и, пока слуги уводили лошадей, Н-До невольно глазел на него, бессознательно пытаясь разглядеть некую незримую печать — клеймо на душе Всегда-Господина.
Сейчас, разумеется, никто не вызвал бы Эу-Рэ на поединок, даже если бы это было разрешено — и печать вправду бросалась в глаза. Эу-Рэ обрюзг и разжирел, двигался медленно; его лицо хранило надменно-спесивое выражение, превратившееся во время разговора с Отцом в слащавое.
"Интересно, — подумал Н-До, — он что, не сражается ВООБЩЕ? Даже на палках? Даже с собственной женой и наложницами не играет? Даже с детьми? Забавно… Вот что такое "золотой мешок"… И какой смысл и радость в подобной жизни?"
— Большое счастье — видеть вас в моем доме, Господин Л-Та, — говорил Эу-Рэ, улыбаясь. — Рад приветствовать Госпожу Л-Та и ваших благородных детей…
— Счастлив вам угодить, Смотритель Эу-Рэ, — отвечал Отец холодно-любезно, с еле заметной улыбкой.
"Называет его Смотрителем, чтобы не выговаривать "Всегда-Господин", стыдится, — подумал Н-До. — Отцу стыдно, а этот Эу-Рэ, похоже, привык". К Семье Л-Та подошла Госпожа Эу-Рэ в сопровождении пары наложниц, и Н-До пришлось сделать над собой серьёзное усилие, чтобы не передернуться от отвращения.
Госпожа Эу-Рэ растолстела так, что её подбородки свисали на грудь, грудь лежала на животе, а в живот, очевидно, поместился бы целый поросенок — и у неё было точно такое же надменно-спесивое выражение лица, как и у её мужа. Наложницы казались рядом с ней худыми, как щепки: первая — женщина постарше с усталым и равнодушным бледным лицом — и вторая, совсем юная, похожая на больного изнеженного мальчика. У молоденькой грудь едва приподнимала вышитую пионами накидку, а бедра не подчёркивал даже праздничный пояс. Пока женщины знакомились и здоровались с Матерью, Н-До вспомнил о танцоре с ножами: вот такое бы с ним сделали без поединка? Если бы тот тип настоял на своем, если бы танцора продали насильно, если бы он попал в беду? Больную рабыню сделали бы, подумал Н-До — и содрогнулся. Жаль, что этого Хи не видит — перестал бы трепаться о том, чего не понимает.
Сложно сказать, о чем думал Второй, но по его хмурому лицу было ясно, что Семья Эу-Рэ ему совсем не нравится. Вероятно, Смотритель Эу-Рэ ухитрился заметить недовольство братьев, потому что радостно изрек:
— Юношам скучно с взрослыми, Господин Л-Та. Может, наши дети познакомятся между собой до пира?
Интересно, какие жабята рождаются у таких жаб, подумал Н-До — но статного юношу в длинном тёмно-синем кафтане, с мечом дома Эу-Рэ, никто не назвал бы жабёнком.
— Привет, — сказал он, глядя на Н-До с любопытством. — Я — Лян из Семьи Эу-Рэ, — и добавил после многозначительной паузы, с тенью какого-то неуловимого недобра, протягивая руку ладонью вперед, — я родился в тот же год, день и час, что и ты.
Новость вышибла у Н-До дыхание. Что?! Три совпавших знака? Да это — ложь, это — чушь, и как он, вообще, посмел?! Они что, ополоумели все?! Н-До оглянулся, раздувая ноздри: Мать чуть хмурилась, Отец прищурился и имел тот, не терпящий возражений, вид, который делал, желая без ссор настоять на своем. Чета Эу-Рэ благостно улыбалась.
— Пойдем разговаривать, — тихо, со сдерживаемой яростью в голосе, бросил Н-До. — Подальше отсюда.
— Да пожалуйста, — Лян чуть пожал плечами с самодовольной ухмылкой и пошёл прочь.
Н-До шёл за ним, обшаривая Ляна глазами. Походка и движения бойца — уже хорошо, подумал Н-До саркастически, только в кого бы? Волосы светлые, но тусклые. Черты лица правильные, оно могло бы быть очень приятным, если бы не это спесивое самодовольство — точно такое же, как у Смотрителя Эу-Рэ. Ни за что, подумал Н-До, вообще его близко не подпущу.
Лян остановился в выездном дворике рядом с конюшней. Вокруг никто не мелькал: вся челядь Эу-Рэ, очевидно, встречала гостей и заканчивала приготовления к развлечениям и пиру. Лян зацепил пальцы за тканый золотом пояс и вызывающе взглянул на Н-До:
— Не думал, что это будет неожиданностью для тебя.
— Ты же мне не написал, — Н-До, в ледяном бешенстве, даже не пытался быть вежливым. — С чего бы мне знать? Если кто-то и говорил мне, я не принял к сведению — это звучало слишком глупой шуткой.
— Я не люблю писать писем, — хмыкнул Лян. — И зачем обмениваться отпечатками ладони, если можно сравнить их при встрече? У тебя симпатичное лицо, аристократ, — и снова протянул руку интимным, приятельским, обещающим жестом.
Н-До сжал кулаки.
— Хочешь подраться? — рассмеялся Лян. — Я тоже нравлюсь тебе?
"Ди, прости!" — подумал Н-До, облизал губы и сказал, растягивая слова:
— Да, ты мне нравишься… Тебя ведь уже предупреждали, что мне нравится убивать? Я убил двоих, знаешь ли. Один из них был Официальным Партнёром, у нас совпадали все пять знаков. Жаль, что с тобой, в лучшем случае, будут четыре…
— Это ещё почему? — Лян удивился, он выглядел обескураженным.
— Ах, тебе тоже не всё сказали? — рассмеялся Н-До, которого понесло. — Не может быть пяти, даже если совпадут ладони. Пятый знак — происхождение, видишь ли.
— Я аристократ, — Ляна задело, его глаза сузились в щели и щека дернулась.
— Ага. Внук помещика, сын Всегда-Господина и рабыни, — бросил Н-До, демонстративно поправляя воротник, вытканный древним родовым узором. — А я — Князь, рождённый у Официальных Партнёров, после поединка. Ты можешь это сравнивать?
— Бывают годы, когда вы едите кашу зимой и летом — за всех своих благорожденных предков, — огрызнулся Лян. Теперь он сжал кулаки. — Накидка твоей матери принадлежала её матери, верно?
— Наши матери почти ровесницы, — усмехнулся Н-До, — а моя выглядит дочерью твоей.
Лян в ярости схватился за эфес — и Н-До расхохотался.
— Какой ты нетерпеливый, летний рассвет! Хочешь сразиться со мной по-настоящему прямо сейчас? И не боишься, что я тебя убью, Дитя? Мне нравится убивать, мой стиль — "Укус Паука", а твой?
— Нищий сноб, — процедил Лян сквозь зубы, едва взяв себя в руки. — Да я бы сделал тебе честь, взяв тебя в дом! Станешь моей женой — будешь хоть иногда досыта есть и носить не обноски, а свой собственный костюм!
— Когда ты переживешь метаморфозу — если ты её переживешь — тебе придется отвыкать от роскоши, — рассмеялся Н-До. У него резко исправилось настроение. — А вообще — это только слова. Не забывай, ты-то — не Всегда-Господин. Если меня принудят к поединку, я просто убью тебя — и всё. Я предупреждаю честно.
Лян отвел глаза. В его позе, в напряженных плечах, в пальцах, стиснувших эфес так, что побелели костяшки, Н-До прочел злость и страх — злость, прячущую страх — и тут же почувствовал к Ляну презрение, граничащее с тошнотой.
— Я вернусь к своим родителям, — сказал он, чувствуя досаду от необходимости стоять рядом с Ляном.
— Нам надо вернуться вместе, — сказал Лян, не глядя на него. — Иначе взрослые будут недовольны.
Н-До безразлично пожал плечами, и они вернулись с заднего двора в сад, где под кустами чан-чи, пурпурными, багряными и оранжевыми, как столбы осеннего пламени, уже накрывали на плотных двойных циновках из расщепленного тростника угощение для пира. Юноши шли рядом, но только очень ненаблюдательный человек мог решить, что они вместе, вдвоем или что-нибудь в этом роде.
Враги.
Взрослые пировали отдельно, дети и юноши — отдельно.
Рядом с Н-До сидел Второй и с наслаждением уплетал тушеную свинину и жареных прудовых пиявок, которым дали насосаться гусиной крови — в исправившемся расположении духа, почти весёлый. Н-До ничего ему не сказал: слова просто с языка не шли. Он бы дорого дал, чтобы на празднике присутствовали Хи, У или Т-Рой — хотелось болтать злые глупости и дурачиться, чтобы сбить отвратительный привкус последнего разговора.
С помощью еды это как-то не получалось: свинина с предубеждения и непривычки казалась Н-До слишком жирной, пиявки — пересоленными и недоперченными, а в жасминовый настой, похоже, пожалели лепестков. В конце концов, Н-До взял палочку хрустящих вафель и, откусывая маленькие кусочки, принялся рассматривать свиту Ляна, устроившуюся напротив.
Они ели и болтали. Дылда с грубым красным лицом и такими короткими волосами, что они торчали в стороны, был, вероятно, пажом или сыном управляющего: шёлковая рубаха и красивый кафтан с широкими завернутыми рукавами совершенно не меняли к лучшему его вульгарную наружность. Н-До скользнул взглядом по его обветренным рукам с квадратными ладонями и толстыми пальцами, послушал громкий голос и хохот в ответ на примитивные шуточки — и с неприязнью решил: "Зажравшийся плебей".
