Адриан Чайковски - Чернь и золото
Кес приветствовали менее бурно. Эта команда, на взгляд Чи, отличалась от предыдущей только медно-красным оттенком кожи. Следующими прошли бледные таркийские муравины, и после многозначительного промежутка на улице появилась колонна из Вика. Многие горожане еще помнили, как сражались с виканцами, пытавшимися подчинить Коллегиум себе. Эта война тенью легла на детские годы Стенвольда.
Проследовали арахниды из Селдиса и Эвериса, очень красивые благодаря наследственности и умелому макияжу. Чи узнавала прошлогодних дуэлянтов, гимнастов, поэтов — более грубыми видами состязаний эта раса пренебрегала. Прошагала с веселой бравадой сводная колонна мушидов из Эгеля и Мерро. Этот маленький народец наверняка завоюет призы в воздушных гонках и акробатике, а горожане их стараниями недосчитаются кое-какого имущества.
Последней, как водится, была сборная команда двух оставшихся нижнеземельных рас — всего одиннадцать человек, девять из них мантиды. Они шли между рядами коллегиумцев с высокомерной убийственной грацией, словно принцы, взятые в плен. Итак, они все-таки явились, несмотря на все показное презрение к Играм, и унесут с собой большинство боевых наград. Пара призов, доставшихся арахниду или муравину, докажет лишь, что победа далась им не так легко.
Двое оставшихся членов этой команды — серолицые, в серых одеждах — были не официальными делегатами Торна, последней твердыни номов, а отщепенцами, ренегатами. В Коллегии тоже преподавали несколько номов — их лица периодически менялись, но количество оставалось тем же; лишь очень немногие представители этого вида отваживались покинуть родимые дома-капсулы. Эти горные мистики, Дети Ночного Мотылька, властвовавшие прежде над всеми Нижними Землями со своими черепами и фетишами, упорные приверженцы своего мракобесия, теперь не вызывали у жуканов ничего, кроме смеха. То, что Патис, прежний Коллегиум, до революции принадлежал им, давно стало достоянием прошлого.
Среди знакомых Чи номов не было. От предметов, которые они вели, разило застоялым мистицизмом и шарлатанством — Чи и в голову бы не пришло изучать их. Ассамблея постоянно боролась с этими пережитками, но те как-то удерживались в маленьких темных аудиториях, привлекая некоторое число студентов.
Толпа вдруг заволновалась, а Стенвольд стиснул Чи за плечо. В этом году на Игры прибыла еще одна, дополнительная, команда.
Они замыкали шествие потому, что организаторы не знали толком, куда их пристроить. У Чи затрепетало сердце, когда она увидела их цвета, повторяющиеся на знамени, на одежде и даже на рукоятках клинков.
Чернь и золото. Сплошная чернь с золотом.
Женщин среди атлетов не было — только мужчины. Одни со светлой кожей, другие немного смуглее, почти все белокурые. Улыбки их очень красили, и улыбались они охотно — людям, небу и городу. Некоторые шли в доспехах, у каждого на поясе имелся короткий меч. В отличие от муравинов они не держали железного строя, но шли четко, в ногу. Увидев кого-то из них в отдельности, Чи приняла бы его за полукровку не совсем ясного происхождения; вместе они представляли новую расу, новую неизвестную силу.
Коллегиумцы отвечали на их улыбки немного нервно. О народах, живущих на северо-востоке за Барьерным хребтом, знали все, но мало кто над этим задумывался. На Нижних Землях чужестранцам уделяли мало внимания: здесь хватало как собственных вояк — муравинов, так и отшельников — мантидов и номов. Восточные сородичи в Геллероне торговали, конечно, со всей заграницей, поскольку техника жуканов славилась по всему миру. Сальме Дин служил доказательством того, что где-то в немыслимой дали за горами действительно существуют стрекозиды, а шелковый путь вел за море, в загадочную страну арахнидов, баснословно богатых и хитрых. Известно было также, что к востоку от Геллерона вместо россыпи городов ныне воцарилась большая империя, с которой стремились наладить связи все серьезные коммерсанты. На торговле с ней сколачивались целые состояния. Однако вблизи осоиды со своей чернью, золотом, четким военным шагом, энергетической аурой вызвали у горожан легкую оторопь. Не оставалось сомнений, что это идут солдаты наподобие муравинов — целая армия в военной форме, с улыбками и мечами. Коллегиумцы, не желавшие прежде слушать речи некоего мастера, теперь смотрели им вслед, переглядывались и думали: м-да-а…
Нечто в этом роде подумала бы и Чи, если бы в свое время не слушала лекции человека, который сейчас крепко держал ее за плечо. Стенвольд читал историю не так, как другие мастера, он брал гораздо шире и глубже. Перед ними во всем своем блеске только что прошествовала Империя, о которой он твердил своим студентам вот уже десять лет.
В ночь перед Играми Коллегиум, по давнему обычаю, праздновал. В тавернах обсуждались достоинства местных и приезжих атлетов, заключались пари, завязывались драки. В богатых домах устраивались вечеринки, куда наперебой зазывали известных атлетов и артистов.
Дуэльную команду Чи пригласили на виллу торговца зерном — из-за Танисы, как всем было ясно. Вечер получился не из самых шикарных; хозяину удалось залучить к себе нескольких мушидов-гонщиков, но они ушли после первого же поворота часов, прихватив пару серебряных ложек. Присутствовал также Пинсер, поэт-чемпион — признанный мастер эпоса, но в жизни невероятный зануда. Прием скоро угас бы естественной смертью, не будь на нем еще одной гостьи — дуэлянтки-мантидки. Бледная, светловолосая, с резкими чертами, она явно не совсем понимала, что делает здесь, но роль приманки исполняла на славу.
Пригласить кого-то из осоидов не сумел никто, хотя все старались. Те, промаршировав по Патийскому тракту, скрылись в Коллегии, где и были размещены как гости Ассамблеи. Все в городе расспрашивали друг друга на их предмет, но внятных ответов не получали.
Чи по возможности избегала общества. Пинсер едва не загнал ее в угол, интригуя новыми виршами — пикантными, как уверял он с маниакальным блеском в глазах. Она выпуталась с большим трудом; такие диалоги они обычно предоставляли Танисе. Потом она долго бегала от Тото, явно желавшего поговорить с ней. Чи сознавала, что поступает нехорошо, бросая его одного в чуждой недоброй среде, но общаться с ним сейчас у нее не было сил: он слышал, каких глупостей она наговорила Стенвольду днем.
В конце концов вся четверка сошлась на крыше, в висячем саду, покинув душные комнаты. С моря веяло прохладой, отовсюду неслись разгульные звуки. Таниса уселась на парапете, как королева среди придворных; Чи, разбитая переживаниями этого дня, примостилась у ее ног.
— Вот они и здесь, — пробормотала она. — Не одинокий купец или дипломат, не солдат удачи — целая банда или скорее рой.
— Что ж тут удивительного? — фыркнула Таниса. — Стенвольд говорил, что рано или поздно они сделают первый ход.
— Я, наверное, не ждала, что это будет настолько рано.
Тото приклеился взглядом то ли к ней, то ли к ним обеим, но Чи на него не смотрела.
— А по-моему, они как раз долго тянули. Разве могут они быть опасны, если так далеко живут?
Сальма ловил ночных мотыльков, слетавшихся на свет фонарей: ловил и отпускал на волю, снова и снова. Услышав слова Танисы, он засмеялся и проронил:
— Удивляюсь я вам, нижнеземцам.
— Что мы учудили ка этот раз, мухоловка ты наша?
— Если б я не приехал к вам, вы бы и про стрекозидов ничего не узнали. — Крупная бабочка трепетала у него в кулаке. — К вам взывают из-за всех рубежей, а вы отворачиваетесь и закрываете ставни, потому что кричать неприлично. Все эти годы осоиды и не думали прятаться, наоборот: они хорошо попользовались всем, что могли предложить Нижние Земли.
— Ты ведь давно о них знал, да? — спросила Чи. — Еще до того, как познакомился с дядей Стеном?
— Да, и твоему дяде это известно. — Он разжал кулак, и бабочка снова устремилась на свет. На миг он показался Чи загадочным и чужим, ко тут же опять превратился в привычного Сальму, не любящего отвечать на вопросы.
Парадная мантия, перешитая по новым объемам Стенвольда, лежала на нем шуршащими складками. Вообще-то он не любил обновок, но сегодня, направляясь туда, где его не желали видеть, чувствовал себя одетым сообразно случаю.
Он шел в Амфиофос, который не столь давно демонстративно покинул, в зал, где ныне заседала Ученая Ассамблея, а до революции — старая власть. С приходом нового режима гобелены на стенах обновили, а в свод искусно вставили витражное окно, бросающее на сиденья разноцветные блики. Стенвольд нашел себе место в заднем ряду; присутствовала примерно половина всей Ассамблеи.
Он знал, что когда-нибудь этот день настанет, ко представлял его себе иначе. Он думал, что чернь и золото сразу придут с мечом, покажут себя в истинном свете.
Семнадцать лет назад они и впрямь нагрянули бы прямо к воротам Тарка или Геллерона, но за эти годы кое-чему научились. Интересно, многих ли их агентов Стенвольд не сумел обнаружить?
