Юрий Арис - Перерождение (СИ)
Я старался развить максимальную скорость, но все эти извилины лабиринта замедляли меня. Лита сжалась у меня на груди, теперь создавалось впечатление, что она в два раза меньше, просто ребенок по сравнению со мной.
Впереди была только темнота, но я считал повороты. Если верить схеме, скоро все должно закончиться. И пора бы: я чувствовал, что смотрительница начинает дрожать, у нее кончается воздух.
На последнем, как мне казалось, повороте, я и допустил ошибку: вместо ожидаемой лестницы я оказался перед тупиком. Я сразу же понял, где просчитался, знал, как это исправить, вот только времени катастрофически не хватало. И зачем только ей понадобилось усложнять это испытание? Теперь я начинал волноваться за нее — и за себя. Можно только представить, что со мной сделают, если я допущу смерть смотрительницы, да еще такую глупую! Кроме того, из всех смотрителей, которых я видел, она меньше всего заслуживала гибели.
Неожиданно меня осенило. Я набрал воздух жабрами, но вместо того, чтобы по-настоящему вдохнуть его, собрал во рту. Теперь самое сложное: проделать все так, чтобы она не захлебнулась от неожиданности, я такое никогда раньше не пробовал. Лучше всего действовать быстро.
Я подвел руку ей под подбородок, заставил поднять голову, прижался губами к ее губам и постарался передать ей воздух. Кажется, получилось. Лита не стала паниковать, глотать воду, она осталась относительно спокойна. Правда, смотрит на меня теперь широко распахнутыми глазами, но это, наверное, от неожиданности.
Я без труда нашел нужный путь, самые сложные развилки были уже позади. Сначала я вытолкнул на поверхность смотрительницу, а только потом выбрался сам, вернув на место броню. Мы оказались в большом светлом зале, где нас уже ждали какие-то люди. Большая их часть сейчас собралась возле Литы, отчаянно пытавшейся отдышаться.
— Я нормально, — с трудом произнесла она и снова закашлялась.
Я сел на краю люка, свесив хвост в темную воду. Пока обо мне никто не вспоминал, и меня это устраивало.
Лита оправилась быстро и куда-то ушла со встречавшими нас людьми, жестом велев мне оставаться на месте. А я никуда и не спешил.
Этот заплыв не утомил меня, я готов был все повторить. Хотя нет… Я дотронулся рукой до брони на груди, под которой кожа как будто горела от недавнего прикосновения. Лучше такое не повторять, потому что и сейчас мне трудно себе доказать, что мне не понравилось ощущать чужое прикосновение. После второй попытки может стать только хуже.
Один из людей направился ко мне, но вплотную подходить не рискнул, остановился где-то в трех шагах.
— О-той-ди, — медленно, по слогам, как маленькому ребенку, сказал мне он. — Тебе нуж-но по-до-ждать. Она вер-нет-ся. По-ни-маешь?
— По-ни-маю, — откликнулся я. — И-ди-от.
Он удивленно захлопал глазами. Я только хмыкнул и перебрался подальше от люка. Похоже, в лабиринт вошла очередная пара, и мне не следовало отпугивать их от долгожданного пути к свежему воздуху.
Я сел возле стены, как раз напротив часов. Это и позволило мне узнать, что возвращения Литы мне пришлось дожидаться сорок семь минут.
Она снова была в деловом костюме, со строгой прической. Я поймал себя на мысли, что ее прошлый образ мне нравился больше. Хотя какая разница? Человек есть человек.
— Идем со мной.
Я не просто пошел за ней, я наклонил голову и пошел за ней. Мне нравилось наблюдать за реакцией других людей, которые, я это чувствовал, боялись меня. Теперь они боялись и ее.
— Если тебе интересно, тренировка прошла великолепно, — сообщила она, когда мы оказались в пустом коридоре. — Ты разбил прошлогодний рекорд Цербера в пух и прах. Он прошел лабиринт за шесть минут. Мы прошли за две и семнадцать секунд.
— Мне не интересно.
Тут я не врал, мне было плевать на Цербера и его рекорды.
— Да? А тот факт, что первую стадию испытательного срока ты завершил с блеском, тебе тоже безразличен? Ты сумел доказать, что ты достоин доверия, что у тебя хорошая память, отличная ориентация в пространстве, выдержка. Ты достаточно осторожен, а этот твой «поцелуй жизни» — вообще проявление чисто человеческой сообразительности.
— Мой что?
Я был несколько озадачен. Если я правильно помнил, поцелуй — это нечто вроде любовного акта между людьми, если книги не врут. Правда, в процессе и сути я так и не разобрался, но я точно знаю, что никакого любовного акта между нами не было!
— Да это я ту передачу воздуха имею в виду, — отмахнулась она, затем посмотрела на меня с подозрением: — Ты что, не знаешь, что такое поцелуй?
— И не хочу знать.
— Естественно, просто я переоценила твою эрудицию.
Обидно, но вполне возможно. Моя эрудиция ограничивалась двенадцатью книгами, запаянными в пластик. Зато я хоть знаю, что такое эрудиция!
Из лифта мы вышли на незнакомый мне этаж. Я быстро проверил, кто находится рядом со мной, и почувствовал скопление зверей этажом ниже — там же находилась и моя комната. Значит, теперь мы на территории смотрителей.
— Зачем мы здесь?
— Хочу тебе кое-что показать.
Как я и предполагал, ее кабинет находился прямо над моей комнатой. Большую часть просторного помещения занимали полки с книгами, создавалось впечатление, что я попал в библиотеку. Заметил я и небольшую ширму, почти полностью закрывавшую кровать. А я-то думал, смотрители здесь не ночуют.
Лита подвела меня к своему рабочему столу, указала на стул, причем деревянный, так что садиться мне пришлось с осторожностью. Похоже, у нее слабое представление о моем весе.
Смотрительница развернула ко мне монитор компьютера и стала возиться с какими-то дисками. Я терпеливо ждал, потому что не знал даже, что спросить.
Я не думал, что она сможет по-настоящему заинтересовать меня, но она смогла. Когда на экране стали появляться первые фотографии, я подпрыгнул от неожиданности; стул подо мной чудом уцелел.
— Я знала, что ты захочешь посмотреть, — усмехнулась она. — Конечно, ты узнал своего отца…
— Он мне не отец.
— Да, но иногда ты называешь его создателем.
— Не в том смысле, в каком вы это понимаете.
— Допустим, не важно. Это доктор Стрелов… Вернее, доктором он именовал сам себя, на самом деле он был профессором, членом многих академий мира. Он предпочитал не акцентировать на этом внимание.
— А это кто? — Я указал на высокого худого мужчину с острым хищным взглядом. На фотографии он жал руку моему другу; улыбки у обоих были натянутые.
— Сергей Семенов. Ныне генерал, тогда не знаю, кем он был. Это наш шеф, а тогда он первым согласился помочь Стрелову. Это было пять назад, когда доктор Стрелов пришел к нему с описанием проекта создания амфибий, по интеллекту приближенных к человеку.
Теперь я начинал понимать, к чему это, зачем этот разговор. Лита позволяла мне узнать то, что я, по идее, знать не должен.
— У Стрелова были идеи, но не было средств, поэтому он обратился за помощью в разные организации, а в итоге начал работать на министерство обороны. Условия были выгодны обеим сторонам: Стрелов получал все, что требовал. В ответ он позволял Семенову использовать созданных им существ для работы… как бы это объяснить… в полевых условиях. В то время и появилось это дурацкое определение «в производство».
— Но откуда он брал их… нас? — не выдержал я.
— Этого не знал никто, он настоял на сохранении тайны. Я даже не уверена, что самым близким его друзьям известно хоть что-то по этому поводу. Его ассистенты расходились в своих отчетах, следить за Стреловым оказалось невозможно. Одни говорили, что он отлавливает этих существ в дальних водах, другие — что он делает их из дельфинов. И это еще более-менее научные теории! Об остальных и говорить не стоит. Дошло до того, что его обвинили в чернокнижничестве. А потом появился ты и сбил все хрупкие теории. Ты похож на них, но ты другой. Тебя Стрелов отказался отдавать, заявив, что ты не приспособлен для работы. Ему позволили это своеволие, потому что он по-прежнему поставлял зверей первой серии.
— Как он умер?
Я не хотел слышать это, думать об этом; но я обязан был спросить.
— Он… его убили. — Лита отвела глаза. — Не знаю, кто, это до сих пор неизвестно. Застрелили на пороге собственного подъезда, когда охрана уже ушла. Нет, не смотри так, это не мы, не сотрудники проекта!
— В любом случае, люди!
— Конечно, люди! Потому что он, если ты не заметил, тоже был человеком! Потому что это мир людей! Кароль, мне надоело наблюдать, с каким презрением ты говоришь слово «люди». Ты живешь среди людей, смирись!
Тема была опасной, я предпочел не спорить. Чтобы побыстрее миновать напряженный момент, я спросил:
— Неужели после его смерти не осталось никаких записей?
— Если и остались, то надежно спрятаны, — пожала плечами она.
— От кого?
