Владимир Молотов - Урал атакует
Но в Екатеринбурге полпред УрФО спешно приступил к созданию Уральской Независимой Республики. Прежде всего, он договорился с китайцами о мирном сотрудничестве и бесплатных поставках нефти. Между западной проамериканской частью и восточной японо-китайской частью бывшей России образовался паритет. А УНР стала некой зоной сдерживания двух сильных держав от столкновения — Америки и Китая. Точнее, даже не держав, а соответствующих национальных корпораций. Между тем, полпред прибрал к рукам Уральский Военный округ, точнее, то, что от него осталось, дав китайским войскам возможность присутствия в регионе, а также учредил Чрезвычайное правительство. Костя поначалу подал в отставку, впрочем, многие офицеры обошлись и без этой формальности. Потом пришло известие, что президент России скончался от сердечного приступа. И центральные сайты, иногда баловавшие сводками из жизни постъядерной зоны, — уж какие там смельчаки выходили в сеть, — вообще перестали грузиться. А телевизионный эфир еще с момента ядерной стычки заполонили исключительно местные каналы.
В те дни Костя, как и все, жил, словно сомнамбула, в прострации, безвольно ожидая дальнейших поворотов общероссийской судьбы. Но когда в Уральской Независимой Республике впервые навели порядок, жизнь, можно сказать, устоялась. А тут и бывший командир, генерал Калинов, позвал Костю служить новой республике — с молодыми перспективными ребятами, всей душой ратующими за восстановление России. Пусть и не в прежних границах, но страна должна возродиться, как только развеется ядерный туман, — это было их главным лозунгом. Костя мало верил в возможность воплощения оного, но считал своим долгом хотя бы приложить все усилия.
Вздохнув, Муконин перешел по другой ссылке.
«Мы вернули народу вкус к жизни», — сказал на пресс-конференции лидер группы «Смерч» Вадик Толстоногов. В новой постъядерной реальности люди забыли о поп-культуре. Оно и понятно. Но своими патриотическими песнями группа заставила их вновь вспомнить о том, что есть музыка, которая поддерживает человека в самые трудные минуты, которая может сказать свое веское слово в годину общих испытаний. И даже подвигнуть на смелые поступки. Завоевав всеобщее признание не только на Урале, но и за пределами Уральской Независимой Республики, группа «Смерч» решила организовать большой благотворительный концерт в столице УНР с участием выживших звезд доядерной российской эстрады, таких как Мэрилин, Витас, Танечка и неувядающий, незабвенный Кобзон.
Едва Костя дочитал последнюю строчку, смартфон завибрировал. Муконин даже вздрогнул. В динамике послышался грустный голос Геннадия Пухова.
— Слушай, Костя, ну нахрена ты мне его привез, а? — устало спросил шеф.
— И что я должен был делать? По вашей милости идти у них на поводу? — Смуглый, воняющий чесноком, сосед по вагону заинтересованно покосился на Костю. Муконин понизил голос. — Чтоб они увезли меня куда-нибудь в свои трущобы? Вы бы, вот вы бы стали меня потом вытаскивать?
— Ладно, фиг с тобой. Придется завтра из-за твоей выходки ехать с ними, смотреть другую деревню.
— Вот и прекрасно, — удовлетворенно сказал Костя.
И хотел еще кое-что добавить, но сникший Пухов отключился. «Ну и поделом ему, — подумал Муконин. — Нечего задницу протирать, да других подставлять. Пусть скатается, проветрится. Будут ему реальные звездные войны».
Костя вернулся на основную страницу портала «Newmail.com». «Ну да ладно, — сказал он про себя, — займемся тем, что мы, собственно, давно хотели сделать…»
Загрузив «Мейл-агент», он кликнул: «Написать сообщение». В адресной книге выбрал ник «Граната70». В окне письма быстро набрал: «Салют! К сожалению, обстоятельства изменились. У нас экстренный случай. Код 11. Встреча 19-го в 19–00 в пункте „Березовая роща“».
Костя ткнул: «Отправить сообщение» и, убедившись, что послание ушло, вышел из интернета. Тут как раз появилась его станция. Двери уже распахнулись. Он сорвался с места и выскочил из вагона.
Глава пятая
Костя открыл дверь, ступил в квартиру и обалдел. Вылизанная прихожая сияла первозданной чистотой. Везде горел яркий свет. Из кухни веяло таким домашним ароматом жареной картошки. Маша выплыла оттуда: с аккуратной соломенной косой на плече, облаченная все в ту же его рубашку, со стройными голыми ногами с острыми коленками глинистого оттенка, в пляжных шлепанцах. Лицо ее озарилось радостью, глаза заблестели густым янтарем.
— Как долго тебя не было! Я тут чуть с ума не сошла.
Она несмело приблизилась и прильнула к нему. «Ох уж эти кошачьи повадки!» — подумал Костя, погладив ее шелковистые волосы.
— Разве долго? А по-моему, быстро.
«Время, как всегда, относительно, — добавил он про себя. — Для кого-то это „долго“ пролетело, как один час, а кому-то показалось вечностью».
— Хочешь кушать? Я картошки пожарила. С колбасой.
— Конечно, хочу.
— Пойдем. Я только что разогрела. Будто чувствовала, что ты сейчас придешь.
Они прошли на кухню. Маша сняла крышку со сковородки, стала накладывать. Муконин уселся на табурет. Уставился на нее.
Эти брови, почти как у Пьеро из далекой детской сказки, это чистое личико, не обремененное морщинами, — где, в каком мире жила она, пока не попала сюда, в запущенную нору одинокого волка? О чем думала, о чем мечтала ночами на девичьей подушке? Любила ли кого?
Маша молча накрыла на стол, села наискосок. Таинственные, как болотце в глухом лесу, глаза преданно поглядели на него. Костя ощутил легкую волну. Погрузил взгляд в тарелку. Аромат картошки с блюда проник в ноздри. Муконин начал есть.
— У, как вкусно!
— Меня мама учила готовить. Царство ей небесное.
— А ты почему не ешь?
— Да-да, сейчас.
Маша принялась потихоньку клевать вилкой.
— Значит, они тебя отпустили. — Девушка исподлобья глянула на Муконина.
— Конечно, куда они, нафиг, денутся!
— А пистолет?
— Что пистолет?
— Он у них остался?
«Вот наивная», — хмыкнул про себя Костя.
— Да. Они просто задержали тех отморозков, которые напали на нас, — соврал Муконин, пряча глаза. — И все. Дело было в шляпе. Извинились и отпустили домой. Только по дороге я к другу зашел.
— Понятно. А я боялась, что ты не придешь.
— Я же обещал.
Они лежали в объятиях друг друга в лунном полумраке, прикрыв ноги одеялом. Блики от окна молочными ручейками стекали с потолка на стену. Маша спросила:
— Ты кого-нибудь держишь в душе?
— Не понял, в каком смысле? — удивился Костя.
Она оторвала голову от его груди и оперлась на локоть.
— Ну, ты ведь не всегда оставался один. До меня кто-то был? Или сейчас кто-то есть?
«До меня», — повторил он про себя. — «Как быстро женщины-кошки вживаются в роль. Одна, две ночи, и ты уже не замечаешь, как они предъявляют на тебя права».
— Не люблю думать о прошлом, — вздохнул Костя. — У меня были жена и дочь. Но теперь они далеко отсюда. Мы больше не живем вместе, вот и все.
Маша какое-то время глядела на него, как будто засасывала черными дырочками вместо глаз. Видимо, раздумывала, спросить или нет, почему расстались?
Она все же не решилась и, опустив голову обратно, нарисовала пальчиком иероглиф на его груди.
— А у меня только прошлое и осталось, больше ничего нет.
— Мы все теперь обездоленные.
— Неправда, тебе ведь легче, ты не терял близких.
— Откуда ты знаешь? Я просто об этом не рассказывал… Лучше вспомни тогда что-нибудь хорошее.
Маша навалилась на него всей грудью, приподняла голову, и вместо черных ямочек заблестели глаза.
— Хорошо, слушай. В детстве я была влюблена в одного мужчину. Он числился другом нашей семьи. Время от времени приходил в гости. И тогда я млела. Ну, там, краснела, боялась взглянуть, убегала в комнату. Он не был красавцем, это я сейчас понимаю. Но тогда он казался мне красивым и замечательным, и добрым. Я часто мечтала, что, когда вырасту, обязательно выйду за него замуж. Однажды мама уехала переучиваться в Москву, а папу в это же время отправили в командировку в Пензу. А мне уже десять лет стукнуло. И родители попросили его присмотреть за мной. Он приходил каждый вечер, готовил ужин, смотрел дневник, проверял уроки. Боже мой, как строго он спрашивал: «А почему ты не можешь это решить? Неужели так трудно перемножить?» Помню, я вся сжималась, у меня мурашки по коже бегали. Да… Но это, наверно, были самые счастливые минуты из всей моей жизни.
— А потом? — Косте стало трудно дышать под ее горячим телом, и он зашевелился.
— Что потом? — Маша легла на бок.
— Куда делся этот тип?
— Он не тип. Его звали Григорий.
— Ну хорошо, Григорий.
— Никуда. Просто растворился. Он женился на какой-то женщине. Помню, как страшно я ревновала. У него родился сын, и он перестал к нам заходить. Как-то отошел от нас. Их дружба с моим отцом сошла на нет. Больше я его никогда не видела.
