Александр Золотько - Последняя крепость Земли
– Вы неправильно сели. – Пфайфер снова взял аэрозоль и обработал глаза Касееву.
– Что не так?
– Вам нужно было сесть на стул верхом, положив руки на спинку. Так все выглядело бы живее. Очень душевная получилась бы мизансценка. У вас такая располагающая внешность – наверное, вы любите играть доброго полицейского. Вам бы еще пошло цитирование классики. Лучше – Серебряный век. Вы любите Блока?
– Я люблю Фета. Это не так чтоб слишком Серебряный век русской поэзии, но мне нравится. – Алексей улыбнулся.
Очень у него была искренняя и располагающая улыбка.
– Я бы хотел…
– В жопу свое хотение засунь, – неожиданно посоветовал Пфайфер, – потом пойди к своему начальству и попроси, чтобы оно тебе его либо вытащило, либо протолкнуло поглубже, к гландам.
– Не понял…
– Другими словами – на фиг из палаты.
Дыхание Касеева стало более ровным, наконец подействовала ударная доза успокоительного, Женя заснул. Страшненькое это было зрелище – спящий с открытыми глазами. С налитыми кровью, испещренными прожилками глазами.
– Пошел к черту, – уже тихим голосом сказал Пфайфер. – Я буду разговаривать с тобой или с тебе подобными только в официальном месте. И приду я туда только по повестке. Но не раньше.
Капитан задумался, пошевелил губами. Насколько смог понять Пфайфер, капитан не ругался. Капитан искал варианты.
– Ладно, – сказал капитан и встал со стула. – Попробуем.
Стул был повернут спинкой к Генриху Францевичу, капитан сел на него верхом и положил руки на спинку стула. Потом оперся подбородком на руки, чуть прикрыл глаза и тихо произнес:
– Ночь, улица, фонарь, аптека…
Пфайфер почувствовал, как глупая улыбка пытается просочиться на его губы.
– Все, – тяжело вздохнул капитан, – больше из Блока не знаю. Могу попытаться вспомнить Гумилева. Что-нибудь. Или Есенина? Выткался на озере алый цвет зари… что-то там такое, плачут глухари… Ни хрена они, кстати, не плачут. У них пение – будто кто-то трясет спичечным коробком. Токуют они в марте, поэтому потащить в стог и изминать, как цвет, в такое время года порядочную девушку мог только морозоустойчивый садист. Не разбирающийся к тому же в родной российской природе… И кроме всего вышеперечисленного, я представляю военную прокуратуру и хочу задать вам несколько вопросов в связи со смертью коменданта железнодорожного перегона… а вовсе не о вас и вашем коллеге. Или мне что, уйти?
– Оставайтесь, – разрешил Пфайфер. – Бог с вами.
– Вот и славно, – облегченно выдохнул капитан и даже вытер лоб. – А то, как вы очень образно сказали, начальство мне бы засунуло… по самые.
– Что конкретно вас интересует?
– Конкретно… – протянул капитан. – Что и как вы видели? С момента остановки. И…
Капитан замялся. Или сделал вид, что замялся.
– …И не снимали ли вы все это камерой…
– Не работал ли я кадром, – поправил Пфайфер. – Сейчас так говорят – «работал кадром». Работал, с двух точек, но… полковник очень торопился и ему было нужно, чтобы мы убрались поскорее с платформы. Вот он и выстрелил. Два очень неплохих выстрела.
– И вы успели убраться с платформы?
Пфайфер посмотрел на Касеева, вздохнул.
– С платформы мы убраться не успели. Зато я успел выбросить всю электронику. Так что лично я отделался очень легко. По сравнению с пассажирами и Женькой. Сколько там, кстати, народу пострадало?
– Съемок самого инцидента… гибели железнодорожника… вы не вели? – Капитан вопрос проигнорировал.
– Нет, не вели.
– Но видели.
– Да. Полковник подошел, поднял пистолет и – бац! Я же говорил, он очень хорошо стреляет. Хотя камера, конечно, меньше, чем голова железнодорожника. Но если вас интересует мое личное мнение… – Пфайфер вопросительно посмотрел на капитана, подождал, пока тот кивнет утвердительно, мол, да, мол, конечно, интересует. – Стрелять нужно было не в железнодорожника. А в…
Капитан продолжал слушать, не торопясь перебивать и пресекать возможные некорректные разговоры. Он продолжал сохранять выражение вежливого интереса на лице даже тогда, когда аэрозоль выдал новую порцию зловония.
– Потрясающая братская технология, – сказал Пфайфер. – Как и все, что нам передают Братья. И так же отвратительно воняет. До тошноты. Я-то уже привык, а вы, я смотрю…
– Я привыкну, – пообещал капитан. – Даже сильные запахи перестают восприниматься, когда…
– Эти – не перестают. Вот уже десять лет воняет по всей Земле. Десять говняных лет. Вы, наверное, даже и не помните, как это – чистый воздух, без вони…
Пфайфер понимал, что его понесло, что ничем хорошим этот разговор не может закончиться.
Наверное, он действительно устал.
– Свой телефон вы также выбросили? – спросил капитан ровным, ничего не выражающим голосом.
Пфайфер сдвинул рукав куртки, демонстрируя пустое запястье.
– Иначе мы общались бы в травматологии.
Капитан протянул к Пфайферу левую руку, в воздухе над блоком телефона замерцала голопанель.
– Позвоните с моего телефона к себе в агентство.
– И что?
– Просто позвоните.
– Да, – ответила Даша, как только Пфайфер набрал номер.
– День добрый, – сказал Пфайфер.
– Здравствуйте, Генрих Францевич! – обрадовалась Даша. – Я вас разыскиваю целый день. Тут все так переволновались в связи с этой катастрофой. Вы с Женей в рубашке родились! Я как узнала, что вы в последний момент получили новое задание, в клинику, прямо камень с сердца упал. Ксюшку сгоняли на место катастрофы, так она, дура, такого начирикала, что пришлось переозвучивать прямо здесь, на пульте… Представляете? Все вагоны, говорит, уничтожены, взрывы… Главный сказал, что это нервы. Она впервые попала в такое, вот и поплыла… Жаль только, что ваш первый информпакет посыпался, тот, что вы через Сеть перегоняли. О клинике, обзор.
– Посыпался?
– Администратор клянется и божится, что это не мог быть вирус, говорит – железо у вас сбойнуло. Но это ничего. Вы же теперь в клинике недели на две? Все переснимете… И… – Даша понизила голос: – Там не может быть Братьев? Если сможете, лично для меня… Я бы хотела…
– Дура, – сказал Пфайфер, – знаю, чего бы ты хотела. Ты хоть касеевские материалы о Территории смотрела? О таких, как ты, хотелках?
– Это называется ксенофобия, – не обидевшись, ответила секретарша. – Я хотела бы работать с Братьями, что здесь такого? Переводчицей, например. Или экскурсоводом…
Разговор был старый, грустный и глупый. И совершенно не имел смысла – Даше хотелось. Собственно, все их агентство работало для того, чтобы людям хотелось. Сосуществования и Сближения.
– Нам будет нужна аппаратура и…
– Командировочные вам выслали, – радостно сообщила Даша. – Железо – везут. Саня везет. А там Женя далеко? И чего вы звоните с чужого телефона? И…
– Женя занят, работает с… – Пфайфер покосился на капитана, – с властями. Освободится – перезвонит. Шефа, как я понимаю, нет?
– Его вызвали… куда-то вызвали наверх. А вы там не увидите?..
Пфайфер отключил связь.
Капитан опустил руку.
– Из военной прокуратуры, говоришь? – осведомился Пфайфер недовольным тоном. – Об убийстве, говоришь?
– Говорю, – спокойно кивнул капитан. – А что мне остается?
– А если бы я чего-нибудь ляпнул Дашке?
Капитан промолчал.
– Запаздывание сигнала, – засмеялся Пфайфер. – На сколько?
– Секунда.
В дверь палаты снова постучали.
– Просто проходной двор какой-то, – покачал головой Генрих Францевич. – Войдите.
Молча вошли два санитара, молча поставили возле окна кровать и молча вышли, стараясь не глядеть на капитана.
– Это для меня? – спросил Пфайфер.
– Нужно же вам где-то спать эти две недели, – развел руками капитан. – Это клиника, а не отель. И находится она практически на Территории, так что гостиниц нет. Располагайтесь, отдыхайте.
Капитан встал со стула, пошел к мониторам и даже протянул руку за своей серо-зеленой коробочкой, но замер, словно решаясь на что-то. Потом вернулся к кровати.
– Вы тут очень вызывающе говорили о вони… О том, что воняет от Братьев…
– Могу повторить, – с готовностью сообщил Пфайфер. – Даже под протокол. Вы же пишете наш разговор. Вот ручка в кармане халата очень напоминает сенсор кадра. Повторить погромче?
– Коллегу разбудите.
Пфайфер оглянулся на Касеева, посмотрел на часы.
– Вы считаете, что Территории созданы Братьями для того, чтобы держаться от людей подальше?
– А вы считаете иначе?
– Я не считаю, – сказал капитан. – Я знаю. Первые несколько месяцев после Встречи Территорий не было. Вначале пошли активисты Контакта… очень им хотелось побрататься… Потом… потом полезли мстители, но с ними, в общем и целом, справились легко. А вот потом…
Дети. Почему-то решили, что дети гораздо легче вступят в контакт с иным разумом, чем взрослые. Спасибо Спилбергу и его «Инопланетянину». В режиссера потом трижды стреляли.
