Кирилл Юрченко - Грозный. Пес, который искал человека
Он был невероятно красив – быть может, оттого что не с чем и не с кем было сравнивать. «Впрочем, он и должен казаться, наверное, таким совершенным», – думал Андрей, глядя как величественно журавль прохаживается по мелководью, пуская кругами рябь и что-то доставая со дна.
Андрей мог бесконечно долго любоваться этим зрелищем, оно бы никогда не надоело. Ведь это была птица!
Заходясь от восторга, он вдруг заметил какое-то шевеление в кустах. Вскоре увидел: из зарослей высунул голову Грозный. Навострившись, прижавшись к земле, пес медленно полз к журавлю. А тот стоял в воде и не двигался.
Андрей все еще был под впечатлением и потому не сразу понял, что происходит неладное, и еще не воспринимал затею Грозного как нечто кощунственное. Он наблюдал за расчетливыми и спокойными (как будто пес знал, что добыча никуда не денется) движениями Грозного и никак не мог взять в толк, почему журавль не замечает собаку, не видит опасность? Отчего замер?
Но и птица в этот момент выглядела ненастоящей. Выдуманной. Или мастерски изготовленным чучелом. Казалось, она даже не шевелится, будто неживая…
…Когда Грозный разглядел существо, он окончательно убедился, что оно ничуть не похоже на бабочку. От него исходил необычный запах, какого он никогда не слышал. Нежный, вызывающий трепет и желание испробовать на вкус. Разве что пасть у существа была странная, длинная и острая – как нож, которым человек резал мясо, а иногда любил им играть, втыкая в стену своего жилища.
Но желание завладеть добычей было сильнее предосторожности.
Постепенно Грозного настигло спокойствие. Одновременно добавилось то самое ощущение, казавшееся для молодого пса внове: внутри него опять рождались невидимые пульсации, способные лишить жертву воли, и видел он перед собой только одно – манящий белый кусок еды на длинных тощих ногах.
Он подобрался к существу почти вплотную, даже трава не мешала. Обострились все чувства и, как в прошлый раз перед напуганным сусликом, Грозный вдруг окунулся в чужое сознание. Это длилось лишь мгновение, но, благодаря своему дару, молодой пес неведомо каким образом снова прикоснулся к тому, что когда-либо в своей жизни видело и чувствовало другое существо. Образы, запечатленные в памяти журавля, ворвались в его голову стройным вихрем, отозвались чередой вспышек. Увиденных картин было настолько много, что едва контакт оборвался, Грозный одурело вжался в землю, напуганный тем, что успел узреть в этот миг. Стоящее перед ним существо знало так много всего, о чем он не имел никакого представления. Для этого существа распахнуты были двери недоступных Грозному стихий. И в особенности – воздуха. Самой высокой точкой, откуда Грозный когда-либо мог наблюдать, был обрывистый берег реки. Но это существо умело подниматься на немыслимую высоту, где душа Грозного замирала от страха, и оттуда, сверху, река казалась тонюсенькой нитью, а все остальные существа и вовсе становились невидимыми.
Оно было во всех смыслах необыкновенным, это создание. И все равно ему суждено было умереть. Потому что так хотел Грозный. В нем жил унаследованный от предков охотничий азарт, стремление поймать и умертвить добычу. Предложенная человеком пища лишь немного заглушила этот природный инстинкт, но не могла уничтожить его полностью. В дикой естественной среде не может быть зла и добра в тех категориях, какими рассуждает человек, но есть основанная на законе выживания беспощадность, присущая любому хищному существу, а значит, и Грозному, покуда он оставался собакой…
…Андрей встал во весь рост и крикнул, одновременно замахал руками. Но даже сейчас журавль не замечал ничего вокруг. А Грозный, казалось, не слышал человека, увлеченный единственной целью.
Не думая о том, что стал свидетелем какого-то невероятного события, Андрей закричал снова и спрыгнул в воду. Помчался к журавлю. Брызги летели во все стороны. Он увидел, что Грозный среагировал наконец на его появление, вроде бы потерял контроль и птица выходила из оцепенения…
…На самом деле Грозный слышал человека, но в новом своем состоянии еще не умел рассредоточивать внимание. Крики Андрея он воспринял как проявление радости, отчего сам взбудоражился. Волны в голове пульсировали все тише, и он видел, что птица, только что находящаяся в его власти, приходит в движение.
И это был тот самый штрих, которого недоставало в момент неудавшейся охоты на суслика: добыча ускользает – ее нужно поймать! Грозный прыгнул вперед. Слету он вцепился челюстями в тонкую нежную шею, ощутив хруст под зубами, и навалился на жертву всей массой. Птица судорожно забилась под ним, затрепетала крыльями, а он подмял ее под себя и топтался сверху, не размыкая зубов, и терзал, терзал, пока добыча не перестала шевелиться.
Вот наконец и человек оказался рядом.
Грозный отпустил журавлиную шею и радостно раскрыл пасть, заулыбался, высунув язык. Побежал навстречу.
Но, вместо того, чтобы похвалить, человек вдруг зло крикнул:
– Что ты наделал?!
Таким Грозный не видел Андрея никогда. Он присел и в испуге глядел на человека, желая понять, что не так.
Андрей замахнулся на Грозного, заставил отбежать, а сам упал перед птицей на колени в мокрый песок. Схватил журавля и притянул к себе. Голова погибшей птицы безжизненно болталась. Рокотов дотронулся до сломанной шеи. Погладил клюв, провел рукой по горлышку, из которого совсем недавно раздавалось такое щемящее душу курлыканье. Растрепанные перья утратили белоснежность, смерть осквернила их красоту. Но для Андрея и мертвый журавль оставался самым прекрасным созданием на Земле.
Рокотов снова погладил обездвиженное тело птицы. И чувствовал, что вот-вот заплачет.
Грозный ткнулся в его плечо. Андрей повернулся к нему и с ненавистью гаркнул:
– Дурак! Зачем?! Что ты наделал?!
Ему впервые хотелось ударить щенка.
– Это плохо! Плохо! Он был один. Понимаешь?! Других, может быть, нет!..
Грозный больше не делал попыток приблизиться. До сих пор он не навлекал на себя гнев человека. Понял – Андрей сердится. Но почему? Ведь он сумел добыть пропитание. Может быть, сердится оттого, что добыча не слишком велика? Или наоборот – велика? Или человек сам хотел схватить летающее существо, а он помешал, как недавно помешала ему мать?
Переминаясь с лапы на лапу, и разрываясь в этих вопросах, Грозный заскулил, желая обратить на себя внимание. Когда Андрей все же повернулся к нему, он склонил голову и снова приник, демонстрируя позу оскорбленного непонимания. «Что не так?!» – как бы говорил он своим видом.
Андрею внезапно стало стыдно – он мог ударить собаку. А за что? За то, что она поступила в сообразности со своими инстинктами и желанием? Грозный ведь не знает на самом деле – что хорошо, а что плохо. Слова он запоминает, но как объяснить такую сложную вещь?
Не выпуская из рук тела птицы, он придвинулся к собаке, словно демонстрируя Грозному результат его поступка.
– Что ты такое с ним сотворил, я не знаю… Но так нельзя! Всегда должен оставаться шанс! А ты набросился на него беззащитного. Если бы я знал, что могу убить единственное в своем роде создание, я бы ни за что не стал этого делать. А ты убил его, понимаешь?! Убил! Конечно, я тоже убиваю зверей, чтобы выжить… Как тебе объяснить, в чем разница… Я могу промахнуться, понимаешь? Я могу проходить весь день и никого не поймать… И я не возьму больше того, что мне нужно. А тебе? Зачем он понадобился тебе?.. Эх, если бы он имел возможность от тебя улететь…
Андрей говорил долго и много, замечая, что Грозный смотрит на него неотрывно. Да что толку – слишком много слов, которые невозможно объяснить собаке, какой бы умной она ни была. Даже человеку иногда невозможно.
Как быть, Рокотов не знал. Но, быть может, пес почувствует его настрой, поймет недовольство? Андрею хотелось верить, что неординарность ситуации плюс желание слушаться человека приведут молодую собаку к единственному выводу: то, что произошло – нехорошо само по себе!
Он наблюдал за тем, как Грозный, осторожно, под сопровождением его взгляда, приблизился к птице, потрогал ее лапой, как будто желал убедиться, что уже ничего не исправить.
Андрей поймал себя на том, что домысливает поведение Грозного, а в реальности совершенно не знает, что же происходит в сознании пса.
– Это птица! Птица! Она умела летать! – сказал Андрей голосом более мягким и, положив журавля, замахал руками. – Летать! Понимаешь? Никто не умеет летать! Я не могу! Ты не можешь! А он – летал! – и Андрей встал, продолжая махать руками, словно крыльями.
– А еще, он был один. Один-одинешенек.
И он показал Грозному отставленный указательный палец.
«Нет, глупо рассчитывать на то, что он поймет суть, а не отдельные слова», – подумал Рокотов и снова посмотрел на птицу. О том, чтобы употребить ее в пищу, не могло быть и речи. Придется закопать. Но не здесь на берегу, а возле жилища, чтобы другие звери не могли разрыть могилу. Именно могилу – только так он понимал итог того обряда, который должен совершить, чтобы упокоить душу прекрасного и удивительного создания.
