Иар Эльтеррус - Наследник
— Эй, котяра, ты чего это на носу намалевал? — раздался из динамиков веселый голос капитана Суровцева, говорившего на крэ’нхау, которые все офицеры Объединенного Флота должны были знать в обязательном порядке. — К мисочке молока спешишь?
— Нет, трахнуть бабу на твоем носу собираюсь, — столь же весело ответил ему какой-то крэнхи на интерлингве, ошибиться было невозможно, только «коты» говорили с таким непередаваемым шипящим акцентом.
— Подставь мне бочок, дорогой мой коток! — влез в разговор лейтенант Шнеерзон, израильтянин. — У тебя там такой цветочек чудненький, так и просится под мою торпеду!
— А поцеловать меня под хвост, обезьяна ты лысая, не хочешь? — ехидно поинтересовался еще один крэнхи. — Я даже духами там помажу, специально для тебя!
— А может скипидарчиком лучше?
— Себе оставь! Для клизмы.
Гробовое молчание царило в командном центре «Роберта Хайнлайна». Фон Бок сильно подозревал, что такое же молчание царит сейчас в центральной рубке крэнхианского флагмана.
— Вот уж родственные души… — осуждающе поджал он губы. — Нашли друг друга.
Безобразие продолжалось еще минут пятнадцать. Как только «безумцы» и «безумные коты» ни издевались друг над другом. Одновременно они вытворяли в пространстве такое, что оставалось только восхищенно качать головами. А затем истребители землян собрались в ромб, то же самое сделали крэнхи. И эти два ромба бешено завертелись друг вокруг друга, уже не стреляя, а, похоже, отдавая таким образом честь достойному противнику. После этого ромбы красиво разошлись и двинулись к своим базам.
— Господин контр-адмирал! — вскинулся офицер связи. — Крэнхи просят не стрелять, они уходят.
— Прекратить огонь! — тут же приказал фон Бок, понимая, что с наличными силами преследовать вражескую эскадру смысла не имеет. — Отбой тревоги!
В том, что крэнхи действительно уходят, контрадмирал не сомневался — они никогда еще не нарушали своего слова. Дождавшись, пока полуразрушенный линкор доберется до станции, он распорядился тут же начать спасательные и восстановительные работы. Вскоре доложили, что истребители и штурмовики вернулись в ангары, и фон Бок, ощущая крайнюю усталость, решил немного отдохнуть. Новое нападение вряд ли произойдет сегодня.
Однако подремать контр-адмиралу удалось не более двух часов, его разбудил адъютант.
— Ваш приказ выполнен, господин контрадмирал! — доложил он.
— Какой еще приказ? — спросонья не понял фон Бок.
— Вы же поручили поговорить с главным медиком о «безумцах»… — Лицо лейтенанта стало растерянным.
— Ах да! — вспомнил контр-адмирал. — Хорошо, докладывай. Только сделай мне сначала чашечку крепкого кофе.
Много времени Вилли на это не понадобилось, кофе он варить умел с детства, тем более миниатюрная электрожаровня в каюте была. Получив вожделенный напиток, фон Бок с наслаждением понюхал его и, сделав первый маленький глоток, вопросительно посмотрел на лейтенанта.
— Удалось узнать следующее, — начал тот. — С «безумцами» все далеко не так просто, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что если призвать их к порядку, не позволяя творить безумства, то их полетное мастерство резко снижается — это неоднократно проверено на практике. Поэтому им и позволяют все, тем более что их безумства в общем-то безобидны — физического вреда ни один из них никому не принес.
— Тогда я не понимаю смысла моего назначения сюда, — нахмурился контр-адмирал, — если это только не обычные бюрократические игры.
— Откуда мне знать, дядя Карл? — развел руками Вилли.
— Это все?
— К сожалению, нет.
— К сожалению? — приподнял брови фон Бок.
А почему к сожалению?
— Земля, используя свои таланты таким образом, лишает себя культуры в будущем… — тяжело вздохнул адъютант. — Поскольку таланты большей частью гибнут, становясь пилотами-истребителями, культуру подминают под себя бездари. От рассказанного медиком у меня волосы дыбом встали. По всей Земле отслеживают талантливых детей с самого раннего возраста, направляя их затем в летные школы, хотят они того или нет.
— Это правда?.. — контр-адмирал даже потряс головой от неожиданности. — Хотя интересы Земли требуют этой жертвы…
— А что дальше, дядя Карл? — глухо спросил Вилли. — Цивилизация без культуры мертва. Не убиваем ли мы сами себя таким образом?
— Не знаю, может, и так… — развел руками фон Бок. — Но есть надежда, что эта война в конце концов закончится. Она не вечна. Мне кажется, что у нас с крэнхи значительно больше общего, чем мы думаем.
Он немного помолчал, затем сказал:
— А теперь я, с твоего позволения, вздремну еще полчасика. Устал сильно.
Адъютант вскочил, отдал честь и поспешил покинуть каюту. Контр-адмирал вынул из глаза монокль и снял китель. Однако до дивана он добраться не успел — раздалась трель звонка, сообщающего, что кто-то пришел. Фон Бок ругнулся про себя, накинул китель и, оставив монокль на столе, открыл. Чтобы понять, кто перед ним, пришлось сильно прищуриться — давало знать полученное полгода назад ранение во время сражения в системе Ориона. В дверях возник полковник Хмелин.
— Господин контр-адмирал! — вытянулся он. — Весь личный состав уже собрался в главной кают-компании. Ждем только вас.
«Личный состав собрался? — на ходу застегивая китель, думал фон Бок. — Интересно, зачем? Ладно, разберемся».
Подосадовав про себя на то, что забыл монокль в каюте, контр-адмирал двинулся за полковником. Ладно, впрочем, не в командный центр, обойдется как-нибудь.
Войдя в главную кают-компанию «Роберта Хайнлайна», способную вместись в себя весь экипаж, фон Бок остановился. Что-то было не так, неправильно. Не сразу до него дошел резкий запах алкоголя. Здесь кто-то пил водку! Но этого не может быть! Пить спиртное на космических станциях строжайше запрещено…
Он ринулся к ближайшему столу, прищурился и увидел капитана Суровцева вместе с еще несколькими «безумцами». Хотя они на сей раз были в форме, однако держали в руках пластиковые стаканчики с водкой, запах не оставлял сомнений. Да они что, совсем с ума посходили?!! Да, им многое позволено, но это уже слишком! Ярость ослепила контрадмирала и, подняв подбородок, он наконец-то высказал все, что думает по поводу их поведения.
Фон Бок не заметил, как на лице Суровцева появилось все усиливающееся недоумение, сменившееся затем презрением, даже гадливостью. Остальные офицеры, причем далеко не только «безумцы», тоже как-то странно смотрели на него. А затем произошло кое-что, от чего контр-адмирал мгновенно онемел и покрылся испариной. Суровцев молча поставил стаканчик с водкой на стол и повернулся к фон Боку спиной, сцепив на пояснице руки. Знак высшего презрения, знак бойкота. К ужасу фон Бока, один за другим офицеры следовали примеру капитана. Да что случилось?!.
В этот момент напряженный взгляд контрадмирала упал на стол, и он задохнулся от осознания непоправимости своего поступка. Посреди стола стоял стаканчик, накрытый куском хлеба. Это была не пьянка, это был освященный временем флотский обычай поминовения павших — только в этом случае на космических кораблях и станциях позволялось пить спиртное. О господи, его позвали на поминовение, а что сделал он?!! Это был конец. Конец всему. Жизни, карьере и, самое страшное, чести. После случившегося ни один уважающий себя военный не подаст фон Боку руки.
— Что же вы натворили, дядя Карл?.. — не сдерживая слез, простонал Вилли, не глядя на него.
А затем тоже повернулся и сцепил руки за спиной. Больше никто в кают-компании не стоял к контрадмиралу, точнее, уже бывшему контр-адмиралу лицом. Ему объявили бойкот, самое страшное, что может произойти на флоте с офицером. Если у попавшего под бойкот не хватало смелости застрелиться, его без выходного пособия вышвыривали в отставку без промедления, а его детей не принимали в военные училища. Этот неписаный закон скрипя зубами были вынуждены исполнять даже американцы, русские сумели настоять на своем. И нарушать его не смел никто.
Развернувшись на непослушных, негнущихся ногах, фон Бок, словно робот, вышел из кают-компании и двинулся к себе. Он потерял честь, потерял навсегда. И способ вернуть ее был только один. Контр-адмирал знал этот способ. Другого просто нет.
— Господа, помянем павших! — снова повернулся к столу капитан Суровцев, поняв, что бывший командующий, отныне для них безымянный, ушел.
— Вот же сноб поганый! — скривился лейтенант Шнеерзон, потерев свой горбатый нос. — Даже монокля своего не напялил. Приперся, наорал, придурок долбаный…
— Монокль?! — Лицо адъютанта побелело и покрылось крупными каплями пота. — Он был без монокля?!!
— Да, — кивнул полковник Хмелин. — А что это меняет?
— Все!!! Он же без монокля после ранения почти ничего не видит!!! Он должен был на операцию ложиться, а вместо того принял это назначение…
