Михаил Каштанов - Союз нерушимый...
— Слава те госсподя, помилуй мя товарищ Маркс! Политически грамотные бойцы и командиры на исповедь к замполиту ходят, а не к попам. Меня ведь как бойцы зовут, знаешь? 'Советский поп', однако. Ну, что, ещё по одной и отдыхать?
— А давай, врачеватель советских душ. Советский равноапостольный Петр, Павел и Глеб в одном флаконе.
— Анафема тебе, богохульник! Тогда уж Иосиф, Михаил и Григорий. Стакан подставляй, безбожник.
Утром Слащёв проснулся сразу, в одно мгновение. Откинул к стене байковое одеяло и поставил ноги на дощатый пол. В комнате было холодно — форточка с вечера была открыта, а на улице, как-никак, середина декабря. Встал, прошёл на середину почти пустой (а что там той мебели — стол, пара стульев, платяной шкаф, да три высоких полки с книгами) комнаты и начал делать привычный утренний комплекс разминки. Пока простой, лёгкий, но до пота. Когда с раскрасневшейся кожи пошёл лёгкий пар, подошёл к умывальнику, устроенному за дощатой загородкой в углу и сунул голову под струю холодной воды. Отфыркался как конь на водопое и начал растираться широким полотенцем. Полотенце сразу напомнило об Ольге — её подарок. Но сегодня о любимой женщине вспоминалось легко и радостно, да и вообще, Андрей чувствовал в себе какое-то радостное настроение. Словно распирало изнутри чем-то приятным и давно ожидаемым. Или, как говорил в таких случаях, гораздый на язвительные сравнения Егоров — в заднем месте завозилось бодрящее шило. Оделся, проверил двумя пальцами перед зеркалом правильность расположения козырька фуражки и через коридор вышел на крыльцо дома комсостава. День обещал быть солнечным — над лесом стояли перистые облака, через которые тёмно-синее небо начинал заливать тускло-малиновый цвет зари. Пока ещё слабозаметный, но уже вполне различимый. Снега пока не было, и вместо него под ногами хрустел иней, осевший на землю за ночь. Похрустывая инеем и льдинкам, Слащёв дошёл до монастырского крыла, в котором размещались казарма и отрядная канцелярия, и распахнул дверь, которая дохнула на него застоявшимся теплом. Не успел Андрей переступить порог, как прямо из коридора раздался рёв дневального — 'Дежурный по отряду на выход!'. Выслушав бодрый рапорт о том, что 'за ночь в расположении ничего не случилось и личный состав отдыхает', Слащёв спросил дежурившего старшину Воловича — 'Ну, что, конь боевой, не застоялся?'. И увидел радостную, таящую надежду, широченную улыбку — 'Когда?!'. Даже дневальный совершил неслыханное дело — отступил на пару шагов от тумбочки, чтобы расслышать ответ. Слащёв погрозил ему пальцем, но сказал — 'Думаю, что скоро. День, два. А пока продолжайте нести службу'. Даже замок в двери канцелярии щёлкнул более звонко, чем обычно, веселее, что ли. Андрей посмотрел на тёмно-коричневый эбонит телефона — 'Ну же, приятель. На тебя вся надежда. Чего молчишь'?
Утренний развод, подъём флага. Доклады командиров подразделений и служб. Подробный, с личными впечатлениями и комментариями, отчёт об испытаниях полученных две недели назад металло-керамических пластинчатых кирас. И совсем не уставные, немного заумные разъяснения Термена про полученные тогда же рации малого радиуса для персональной связи — вес полтора килограмма, дальность связи два километра, десять каналов связи. Слушал внимательно, но обратил внимание, что, то один, то другой командир, нет-нет, да бросит взгляд на молчащий телефон. Словно каждому хотелось подтолкнуть эту эбонитовую хреновину — давай, звони, зараза! Когда раздался звонок, громкий и настойчивый, рука дёрнулась, норовя метнуться к трубке. Но Слащёв усилием воли остановил это движение — не положено. В напряжённой тишине дождался доклада дежурного и только после этого поднял трубку.
— Командир отряда особого назначения капитан Слащёв у аппарата.
— Как служба идёт, капитан Слащёв? — раздался в трубке громкий голос Котовского: — Не устал баклуши бить? Не возмущайся, шучу. Слушай сюда, капитан Слащёв. Не хотел тебя раньше времени в дело пускать, но задачка одна нарисовалась. Как раз для твоих медведей, я думаю. Дело такое, что товарищ Фрунзе меня лично ей озадачил, по просьбе генерала Малиновского. Запоминай — город Выборг. Включай шарманку для документов, сейчас Егоров тебе все материалы передаст. Через 24 часа ты со своим отрядом должен быть в штабе Северо-Западного фронта в распоряжении Малиновского, от которого получишь дальнейшие указания. От него лично, запомни. Детали потом обговоришь с Егоровым, он там же будет. Как уяснил, есть вопросы?
— Вопросов не имею, товарищ заместитель наркома. Пожелание имеется. Разрешите?
— Валяй.
— Разрешите кирасы и новые рации с собой взять. Сразу испытаем их в боевых условиях.
— Уверен? Смотри сам — считаешь нужным, бери. Но за сохранность секретных изделий с тебя лично спрошу, знаешь сам. Если хоть кусок к финнам попадёт, взыщу немилосердно. Всё? Ну, если всё — то воюй, капитан Слащёв...
Штаб фронта ничем не напоминал растревоженный муравейник — обычная рабочая суета. Расставленные в строгом порядке передвижные штабные домики, между которыми протянуты толстые шнуры телефонных кабелей, а на крышах торчат разлапистые рогульки антенн. Из некоторых домиков иногда выскакивали посыльные, заскакивали в мотоциклы, стоящие вдоль центральной дорожки и куда-то уносились. Слащев вместе с Егоровым направлялся к двойному домику, в котором располагался командующий. Подошли, представились и предъявили документы для проверки. Начальник караула и Егоров явно знали друг друга, потому, что в глазах у начальника направления наркомата, до которого дослужился старый товарищ, так и читалось желание рявкнуть 'Почему не узнаёшь, морда?' и заржать. Но, порядок есть порядок, особенно, когда он совершенно правильный и идёт на пользу дела.
— Всё в порядке, товарищи командиры; — сказал начальник караула, возвращая документы: — Нас предупредили. Командующий примет Вас через пять минут. Пройдите в тамбур.
И только потом поздоровались с Егоровым за руку как старые знакомые. Но никаких разговоров не по делу — служба. В прокуренном тамбуре, где за узким столиком сидел адъютант командующего, прождали не долго. Через три-четыре минуты из двери, ведущей в комнату для совещаний, вышли три командира, как по петлицам понял Слащёв — моряк, танкист и лётчик и адъютант пригласил пройти к командующему. Круглое с высоким лбом лицо Малиновского выглядело ощутимо уставшим, но глаза светились бодростью. После уставных приветствий он решительно подошёл к командирам и поздоровался с ними за руку. Остановился напротив Слащёва:
— Ну, с полковником Егоровым мы давно знакомы, а вот Вас, товарищ капитан, вижу впервые. Хотя слышать приходилось. Но, к делу. Прошу пройти к карте: — и широким шагом направился к дальней стене, где на большом планшете с подсветкой висела карта зоны ответственности всего Карельского фронта.
