Майкл Харрисон - Вирикониум
— Я лжец. Это верно, как то, что я карлик.
— Нуда, — с тяжелым вздохом согласился Кан. — Это всем известно.
Тут Грязный Язык увидел тегиуса-Кромиса и пошел колесом по залу, крича «Я врун и карлик! Я врун и карлик!» — пока не запыхался, а потом подбежал и попытался вытащить меч у него из ножен.
— Давай сюда ножичек, — потребовал он. — Ты ведь не хочешь порезаться?
Принц попытался подыграть ему, делая вид, что сопротивляется, но карлик только заливался немыслимым смехом… и вдруг вскочил на каминную полку и уселся там, болтая ногами и делая вид, что смотрит с огромной высоты и очень боится упасть. Чуть успокоившись, он достал собственный клинок и принялся его чистить. Клинок у него был занятный: слишком длинный, чтобы называться стилетом, но слишком короткий для рапиры, и к нему прилагались потрясающие изукрашенные ножны.
Принц настоял, чтобы приятели разделили с ним завтрак.
— Мы приехали, как только смогли, — Распутник Кан пододвинул кресло поближе. Он был человеком не только высоким, но и крупным, и старался одеваться так, чтобы это подчеркнуть: ярко-оранжевые брюки, заправленные в ботфорты цвета бычьей крови, широченные плащи из верблюжьей шерсти, рубашки из фиолетового или розового батиста с разрезами и зубчиками на рукавах. Люди ставили его в пример как великолепного наездника. Лошадей он предпочитал крупных и норовистых — отчасти потому, что им приходилось носить не только его самого, но и его кольчугу, с которой он почти никогда не расставался. Жидкие светло-русые волосы непослушными локонами обрамляли его мясистую бородатую физиономию с тяжелой челюстью. В столице он прослыл человеком опасным, но познакомившись с ним поближе, вы непременно отметили бы водянистые голубые глаза и оттопыренную нижнюю губу.
— Мы приехали как только смогли. Можешь сказать что-нибудь определенное?
тегиус-Кромис покачал головой.
— След четкий. Судя по слухам, это одна из Восьми Тварей. Но откуда в этих местах могут знать о Тварях? Насколько я знаю, она убила двоих неподалеку от Орвэ и оставила след. Три нападения в домах на холме, что на краю города: там убиты ребенок и две женщины. И снова следы, очень четкие. Возможно, сейчас она режет кого-то на площади прямо у нас за спиной. Как ты понимаешь, люди очень обеспокоены.
Кан пожал плечами.
— Чего ты еще ожидал? — бросил он свысока.
— Мы еще не разобрались, что к чему, а ты уже трясешься, — отозвался карлик. — Смотри, в штаны наложишь.
Он отламывал от ломтя хлеба маленькие кусочки и тщательно пережевывал, потому что явно берег зубы.
— За чем дело стало? — он ненадолго задумался. — Скорее всего она уже на болотах… Когда отправляемся?
— Пока никого больше не убили, мне придется связывать ничто с ничем, — признался принц. — Излишняя поспешность добром не кончится. Об этом в книгах сказано предельно ясно. Старый след может означать все или ничего. Всем известно, что я из Шестого Дома — я об этом позаботился. Если что, меня позовут.
— Вот и славно, — Кан рассмеялся и встал. — Пойду взгляну, как там моя кобылка. Она не слишком рвалась в стойло.
Здоровяк распахнул дверь, и в зал ворвался холодный ветер. Он принес горький металлический запах, от которого рот наполнялся слюной.
— Болото, — процедил Распутник Кан, словно увидел его собственными глазами. — Нет вони противнее, и это ее беспокоит.
— Так вот чем все утро воняло? — отозвался принц.
Он принялся за «Охоту Веселого Крапивника». Потом поднял глаза, но Кан уже вышел. Карлик сидел на каминной полке, где было теплее всего, и качал ногами.
— Если дадите мне меч, — обронил он, — я его вам наточу… мой принц.
Следующие несколько дней тегиус-Кромис провел в обществе мальчика. Но под конец понял, что знает его не лучше, чем в ту ночь, когда тот ловил моль.
Однажды они отправились в сторону Орвэ, забрались на старый крепостной вал и уселись там, чтобы полюбоваться Лидейлом с его полями, где паслись овцы. Ниже по склону принц заметил несколько переулков — даже не переулков, а винтовых лестниц, отделенных друг от друга истрепанными ветром живыми изгородями и сплетенных в замысловатый узор. Шел мокрый снег. Лучи неяркого декабрьского солнца, натянутые между полями и тяжелым синеватым небом, словно между двумя зеркалами, понемногу тускнели. Казалось, день будет длиннее, а вечер наступит позже, чем положено в это время года. Пока он смотрел, воздух вдруг стал серым и холодным. Снег словно впитал в себя свет вместо того, чтобы отражать его. Все вокруг почернело и застыло в неподвижности: деревья, похожие на раскидистые кораллы, трехэтажные дома ткачей, каменные стены и карьеры в склонах Лидейла.
На следующий день снег сменился дождем, потом снова подморозило…
— Знаешь, — как-то сказал мальчику тегиус-Кромис, — прежний Артистический квартал был не так уж и плох. Эти вечные цветы на нарисованной рябине, что за изгородью на Мекленбургской площади… Как сейчас помню аромат черносмородинного джина, разлитого по полированной столешнице в кафе «Плоская Луна» — столик стоял в самом дальнем углу. Рак, Эшлим, Кристодулос — все они были живы и работали в Квартале. Ты чувствовал за спиной Изер — как предупреждение, но по вечерам в садах Мюннеда развешивали гирлянды расписных бумажных фонариков, и все болтали друг с другом. У нас было новое искусство, новая философия, новые мысли… В те дни каждому из нас казалось, что он изобретает нечто новое!
— Я же никогда там не был, — ответил мальчик. — Верно?
И оба засмеялись.
— Пусть кто-нибудь другой это сделает, — сказал однажды мальчик. — Не хочу, чтобы с вами что-то случилось.
Но тегиус-Кромис мог ответить только одно:
— С этой Тварью, чем бы она ни была, сражались все мои предки, из поколения в поколение. Она убила моего отца, но и он убил ее. Она убила моего деда, но и он убил ее. Понимаешь, что это значит? Книги, над которыми я провел всю жизнь, говорят: это необходимо, чтобы поддерживать равновесие. Что-то постоянно появляется в мире и должно быть устранено, иначе так в мире и останется. Не стану спорить: остальное в этих книгах изложено весьма сумбурно.
Некоторое время он размышлял над тем, что сказал, потом пожал плечами.
— Если это Шестая Тварь — подозреваю, что так оно и есть, — то понятно, в чем состоит мой долг. Я отпрыск Шестого Дома. Это написано на кольце — вот тут, под змейкой, видишь? Кровь — та же книга. Того, что в ней написано, не избежать.
— Значит, на меня вам наплевать?
— Судя по некоторым текстам… Если я выйду из схватки живым, тварь больше никогда не вернется. По крайней мере мне так кажется.
Однажды ему показалось, что он понял выражение глаз мальчика. Но проснувшись утром, он уже ничего не помнил, а вечером его позвали, чтобы осмотреть покойника в унылом доме на тихой мощеной улице, неподалеку от гостиницы. Нападение произошло в маленькой комнатке под самой крышей. Стены комнатки были увешаны картами ночного неба, нарисованными чьей-то искусной рукой. В распахнутом слуховом окошке таяли Звезды-имена, и оттуда время от времени залетали случайные порывы холодного ветра.
Двое-трое соседей жертвы — непонятно, разбудили их крики или какой-то другой шум — уже собрались в комнате, когда туда прибыл принц, и морщили носы. В комнате пахло плесенью — довольно сильно, но ничего особенно неприятного в этом запахе не было. Принц сразу отметил это и приказал, чтобы светильники потушили. Сам он зажег огарок оранжевой свечки, которую принес с собой, и с полминуты пристально глядел на пламя. Что бы он там ни увидел, это его не устроило, и он нетерпеливо махнул рукой.
тегиусу-Кромису часто казалось, что представление, которое у него сложилось о людях — представление, которое определяет все его суждения о них, — в основе своей не имеет ничего общего с реальностью. Однако поведение Шестой Твари было для него вполне понятным — по крайней мере он понимал ее лучше, чем кто бы то ни было.
На этот раз она не уйдет.
— Можете снова зажигать светильники, — объявил он, резким движением прищипывая пламя, и добавил, точно обращаясь сам к себе: — Да… я ожидал большего.
Осмотр жертвы занял немного времени, и на остальных это явно произвело впечатление.
Убитый, которого хорошо знали любители посидеть у камина в зале «Находки Штейна», был облачен в тяжелые меха. Под одеждой ничего не было. Его посеревшая плоть, как отметил принц, напоминала грубую промокашку, длинные вьющиеся пряди скрывали то, что оставалось от черепа. Он лежал в неуклюжей позе среди астрономических инструментов, и вид у него был смущенный. Казалось, торговец показывал гостям свое собрание, оступился и упал в самый неподходящий момент. Одна рука все еще сжимала маленькую модель солнечной системы. Другая, похожая на кусок воска, была оторвана и валялась, прижимая полу куртки, чуть в стороне от тела, точно что-то чужеродное. Возможно, тварь бросила ее в последний момент. Принц отмечал все это словно походя. По большому счету, его занимали лишь ногти уцелевшей руки. Особенно тщательно он исследовал их форму, Он даже заглянул в маленький справочник, переплетенный в кожу.
