Сергей Анисимов - За день до послезавтра
Хертлинг постарался собраться и натянуто улыбнулся Барри Петерсену, уже ожидавшему в метре впереди. Его оператор уже вел запись.
– Можно, генерал?
– Пожалуйста, мистер Петерсен.
Что он спросит? Кто-то из команды Си-би-эс в нескольких метрах позади работающей пары широко ухмыльнулся. У него была в руках развернутая книжка дорожной карты Прибалтики, и теперь этот человек складывал ее, как положено, ласково приминая на сгибах. Генерал едва удержался, чтобы не зарычать. Да, сволочь, я понял твой намек.
– …Мы все знаем, как вы заняты, генерал. И огромное спасибо за то, что уделили нам время. Мой вопрос такой…
Пауза на полсекунды, на неполный удар сердца. Они посмотрели друг другу точно в глаза. Хитрый, розовощекий корреспондент, повидавший за карьеру больше убитых разными способами людей, чем иной профессиональный коронер или прозектор, – и командующий армией США в Европе. Высокий, спортивный, с интеллектом биржевого аналитика. Повелевающий жизнями миллионов людей. Мечтающий о мире без врагов.
– Насколько велики ожидаемые потери миротворцев?
Снова пауза: генерал Хертлинг аккуратно подбирал слова.
– За какой период, Барри?
Он прекрасно знал, что так делать было нельзя: уточняющие вопросы всегда указывают на то, что отвечающий не вполне владеет темой. Но у него сейчас не было особого выбора.
– За весь период проведения миротворческой операции, до полного достижения ее целей.
Хертлинг заставил себя сдержаться, не выругаться вслух. Все-таки его первое впечатление было абсолютно верным: Петерсен очень и очень непрост. Приятно оказываться правым, оценивая людей из иного социального слоя.
– На этот вопрос в принципе невозможно ответить даже ориентировочно. Любая моя попытка назвать какую-то округленную цифру была бы лукавством. Но что я могу сказать твердо и без оговорок: никакие наши жертвы не заставят нас отказаться от решения осуществить наши благородные цели. Наша цель – установление мира на земле, снижение уровня угрозы мировой стабильности и правопорядку, принесение народам России свободы и прав. С этого пути мы не свернем, даже если будем вынуждены нести потери.
Снова пауза: корреспондент Си-би-эс внимательно смотрит на генерала, то ли ожидая продолжения, то ли просто давя на нервы. Обойдется.
– Спасибо вам, генерал Хертлинг. Мы все желаем успеха нашим ребятам. Спасибо. С нами был…
Камера плавно повернулась, отводя свой зрачок от фигуры командующего, и тот отступил в сторону. До самой последней секунды он не был уверен в том, что ублюдок не задаст тот вопрос, который был у него в глазах. Вопрос про адрес того самого «неспровоцированного русского вторжения», послужившего поводом для начала операции, названной «Свобода России». Будто для этого нужен повод.
– Все?
Лейтенант кивнул, и Хертлинг с облегчением направился к штабной машине, не обращая никакого внимания на взгляды, которыми его провожали члены команд всех трех новостных агентств. Бойцы охраны уже начали двигаться вперед, создавая рыхлый пунктир внутреннего периметра охранения его персоны. Конечно, это не спасет от пули снайпера, выпущенной с крыши любого из домов в полумиле в любую сторону. Но он не чувствовал, что подвергается опасности лично. В городе почти не стреляли, только где-то вдалеке к северу слышалась негустая перестрелка. Добивают полицейский участок или засевших в своем бараке курсантов военно-морского училища? Судя по звукам, вряд ли это что-то более серьезное. И слава Богу. Но ощущение того, что в данную, текущую секунду где-то происходит нечто важное, все-таки не проходило. Он не мог отделаться от мыслей о том, что несколько последних минут были потрачены им здесь, на площади Дома Советов, совершенно зря.
Заигрывания с гражданскими новостными агентствами Хертлинг считал совершенно излишними. В конце концов, есть на редкость четко очерченный социальный заказ: «русские виноваты, а мы миротворцы». Он с пониманием относился к желанию каждого отдельного корреспондента выпендриться, запомниться аудитории как либерал, но попустительствовать этому надо было очень в меру. Список вопросов, задаваемых в прямом эфире людям такого ранга, как он, должен быть рассмотрен и утвержден где-то «наверху». Как минимум в отделе по связям с общественностью штаба Вооруженных Сил НАТО в Европе, а лучше в Вашингтоне. Если же задается вопрос, не оговоренный заранее, корреспондент или агентство лишаются аккредитации при штабе, лишаются пропуска в зону проведения операции. Можно было без труда представить, чего это будет стоить рейтингу телеканала в столь горячее время. Соответственно, они будут вести себя разумно. Более разумно, чем Петерсен, который удержался с трудом. Или, возможно, просто намекал: «Я могу задать тот самый вопрос вслух, в прямом эфире. И я этого не делаю. Какая награда мне за это будет?»
В голове генерала с трудом укладывалась тупость вашингтонских мальчиков, засевших в комфортабельных, кондиционированных офисах с собственными туалетными комнатами и батальной живописью на стенах. Он воспринимал их глупость, их оторванность от реальной жизни как данность, как факт, но так и не мог принять по-настоящему. То, что русские не то чтобы напали, но устроили военную провокацию, сообщалось как-то невнятно, общими словами. Очень разными. Учитывая время, затраченное на подготовку психологической, пропагандистской составляющей операции «Свобода России», это было как минимум странно. Это должно было бросаться в глаза. И наверняка бросалось – довольно большой доле людей с коэффициентом интеллекта выше среднего. «На кого это там русские напали? – могли хотя бы риторически спросить они. – Где это там тысячи беженцев бросают свои дома?»
Исходно в качестве мишени неспровоцированной агрессии Российских Вооруженных Сил рассматривалась независимая Грузия. Однако тут начинали действовать сразу два довольно значимых фактора. Прежде всего, война 2008 года оставила в памяти многих людей довольно отчетливый след. Хотя Грузия была далекой маленькой экзотической страной, всей мощи пропагандистской машины западной цивилизации тогда не хватило, чтобы забить утечки информации об истинных обстоятельствах начала войны. Это было неожиданно, и это было довольно болезненно. Звучащее по тысяче раз на дню «Плохая Россия напала первой на мирную демократическую Грузию» никуда не делось и в целом работало, но когда «дым рассеялся», выяснилось, что неожиданно значительная по объему часть населения прекрасно все поняла. Запомнила выступления каких-то вырвавшихся из-под огня осетинок непосредственно в прямом эфире одной из популярнейших новостных передач. Две пропущенные туда дуры успели-таки ляпнуть, что нападающей стороной была Грузия, а русские солдаты «их спасали», – и вовремя выключить их не удалось. Запомнила карикатуру с Саакашвили, пинающим симпатичного медвежонка под удивленным и оскорбленным взглядом громадного русского медведя. Было понятно, что утечки будут, – мы все же живем не в полной виртуальности. Но ожидалось, что немногочисленные люди, «уловившие ход вещей» и пытающиеся делиться этим с окружающими, будут выглядеть маргиналами, подвергаться спонтанной обструкции и тому подобному. Этого не случилось, и это стало ценным и болезненным уроком: критичность населения западных стран возрастает быстрее, чем растет эффективность пропаганды. Это нельзя было не учитывать. Второй раз подряд завывания о «нападении злой России на демократическую Грузию» должны были восприниматься с изрядной долей скепсиса уже втрое большим объемом аудитории, и Грузия была отклонена как «кандидатная жертва» довольно рано. Вторым действующим фактором было ее название, хотя это и звучит как анекдот. Еще в августе 2008 года какие-то придурки ударились в панику, решив, что русские высаживаются под Атлантой, в штате Джорджия. Объяснения помогли не сразу, хотя были полезными: кое-кто впервые узнал, что Джорджий в мире две, и Саакашвили – вовсе не губернатор штата в зоне действия Восточного стандартного времени. И ад бы с ними, с придурками, но эта война должна была быть серьезной, и медиапокрытие должно было быть максимально активным. Никому не нужны были инциденты со свихнувшимися членами Национальной ружейной ассоциации, строящими баррикады над хайвеями I-95 и I-75, а затем открывающими огонь по прибывшей полиции, показавшейся им русским десантом.
По этим причинам Грузия подходила не слишком хорошо, и были выбраны Эстония с Латвией. Все прекрасно помнят, что это страны маленькие, поразительно демократические и в течение столетий едва отбивающиеся от российской оккупации. Вызываемой, разумеется, исключительно природной нетерпимостью дикого русского медведя к цивилизованности и свободе. Соответственно, они могли подходить.
Так счел какой-то придурок в Вашингтоне, и это было настолько неумно, что едва не обрушило всю только-только начавшуюся пропагандистскую кампанию. Сам Хертлинг особыми подробностями о подготовке пропагандистского и дипломатического обоснования начала операции не владел: это была не его работа. Но общую канву он знал и не слишком одобрял, надеясь разве что на здравый смысл и профессионализм работающих в данном секторе офицеров. Генерал считал, что начинать войну с провокации – вообще лишнее. Людям хватило бы простого объяснения: русские доигрались не конкретно сейчас и чем-то одним, а «системно». Поэтому конкретный повод для запуска миротворческой операции не нужен – поводом является вся их политика за последние 10 лет. Попытка объяснить начало операции каким-то одним их сиюминутным действием является ошибкой: ответ начинает выглядеть как сверхответ, «гиперреакция». А рассказ про нападение русских на кого-то «уводит» аудиторию в сторону от совершенно реальных, доказуемых фрагментов цельной картины и связан с риском быть обвиненными какими-нибудь умниками в провокации.
