Мастер печали - Колл Джастин

Глава 63

Дрожа от холода, Аннев открыл глаза. Каменный пол, на котором он лежал, был залит кровью.

Его кровью.

Аннев сел. Одежды на нем не было. Даже нижнего белья. Он обхватил себя руками, пытаясь согреться, и взгляд упал на культю.

«Как же я мог забыть, – с горечью подумал он. – Это из-за тебя я здесь».

Он потер ладонью прохладную кожу и снова задрожал. Как же голова болит!..

Кстати, а здесь – это, собственно, где?

Он огляделся. Комната в пятнадцать квадратных футов, не больше; в отличие от подземных коридоров, по которым его водила Маюн, и пол, и стены состояли из грубо отесанного камня. Впереди – железная дверь с зарешеченным окошком, закрытым с обратной стороны металлическим заслоном.

Напротив двери было вырублено некое подобие лестницы, которая вела к ржавому люку в потолке. Сквозь щель в люке просачивалась какая-то золотистая вязкая жидкость. Тоненькими ручейками, переплетающимися друг с другом, она струилась по черной стене и стекала в небольшое углубление, служившее отхожим местом. Аннев с трудом поднялся на ноги и подошел ближе.

Зрелище выглядело завораживающим: паутинка ручейков на стене переливалась всеми цветами радуги, наполняя комнату мягким призрачным светом… к сожалению, на запах, царивший в этой части камеры, волшебная жидкость никак не влияла.

Снаружи раздались шаги, и Аннев снова свернулся комочком на полу. Заслонка на окошке отъехала в сторону, и, подняв глаза, он увидел за решеткой сморщенное лицо мастера Нараха. Старик ехидно усмехнулся, демонстрируя дыры в зубах, и с присвистом произнес:

– Ну что, оклемался?

Он, прищурившись, осмотрел камеру.

– Хорошо, хорошо.

– Почему я… – начал было Аннев, но тут же зашелся кашлем. Прокашлявшись, он облизал пересохшие губы и попробовал снова: – Почему я здесь?

Ответ представлялся очевидным, но Аннев хотел знать наверняка, какое обвинение выдвинут против него древние.

– Будет суд.

Нарах вытянул шею, чтобы получше рассмотреть его культю, потом удовлетворенно кивнул и сплюнул сквозь прутья решетки на пол камеры.

– Сын Кеоса, – пробормотал он и с грохотом задвинул заслонку.

Аннев со стоном поднялся на ноги и осторожно ощупал затылок. Рана уже подсохла, но голова по-прежнему гудела, а большую часть тела покрывала корка запекшейся крови.

Он посмотрел на люк в потолке.

Не может же быть все так просто. Или может?..

Он вскарабкался по грубым ступеням и толкнул крышку, но та, казалось, заржавела намертво. Он поднялся еще выше и уперся в нее спиной. Медленно распрямляя ноги, он все сильнее и сильнее давил на железную дверцу, но та все равно не поддавалась.

Тогда Аннев развернулся и еще раз внимательно ее осмотрел. Вблизи он сумел разглядеть крошечное отверстие, из которого просачивалась жидкость. Он дотронулся до нее пальцем и тут же почувствовал странное жжение, словно палец одновременно объяло пламенем и сковало льдом. Аннев отдернул руку, стряхнул каплю и посмотрел на кончик пальца: он был покрыт тончайшей золотистой пленкой, которая, стоило ее потереть, ссыпалась с кожи хлопьями золы, испустив легкий дымок.

Тресни мои кости. Пить эту штуку точно не стоит.

Он спустился и несколько минут шагал по камере туда-сюда, чтобы согреться. Наконец стопы начало саднить, и он снова уселся на пол, обхватив себя руками.

Так. Я где-то очень глубоко под землей. Скорее всего, даже ниже того уровня, до которого меня довела Маюн.

Маюн…

Девушка, с которой он хотел разделить свою жизнь.

«Боги, какое у нее было лицо…»

…когда она увидела его уродство. Аннев задрожал.

«Она была напугана, только и всего. Вот если бы я все ей объяснил…»

Серьезно? И кого он пытается обмануть? Да Маюн просто перекосило от омерзения! То, чего он так боялся, стало реальностью: теперь он для нее – просто-напросто увечный, проклятый сын Кеоса. И она никогда ему этого не простит.

Кончилась его жизнь. Он, однорукий и беспомощный, заперт в крошечной клети. Содар ушел. Маюн его ненавидит. А его казнь – дело времени. Для полного счастья не хватает лишь, чтобы Кентон поведал древним о его магических способностях – и тогда его не станут забивать камнями насмерть. О нет, только до полусмерти. А потом предадут пыткам и выжгут глаза. А если он и это переживет – там уж как решат. Последнего бедолагу, обвиненного в колдовстве, сначала окунули в кипящее масло, а потом посадили на кол.

К горлу подступила тошнота. Аннев на карачках дополз до отхожего места, и его пустой желудок вывернуло наизнанку. Он вытер губы тыльной стороной ладони и, дотащившись до подножия лестницы, привалился к нему спиной.

Надо было уходить с Содаром. Он всегда был прав, во всем. Но дал мне свободу, чтобы я учился на своих ошибках. А теперь – вот он я: Маюн думает, что я чудовище, а Академия собирается меня прикончить.

– Да ладно тебе, Нарах, хорош ныть. Неужто свеженький мастер проклятий не повод для благодарности?

– Ты о Кентоне? – проскрипел Нарах, проворачивая ключ в замочной скважине. – Так он же бестолочь. Да я богам душу отдам прежде, чем он хоть чему-то научится.

Голоса вывели Аннева из забытья. Он протер глаза и снова сжался, обхватив колени. С внешней стороны раздался глухой стук поднимаемой перекладины, затем дверь камеры с противным скрежетом резко отворилась.

На пороге, высоко подняв факел, стоял мастер Брайан. Он шагнул вперед, и Аннев, отвыкший от яркого света, прикрыл глаза рукой. Через несколько мгновений он снова поднял взгляд и увидел рядом с громадным, как медведь, Брайаном хрупкую фигурку Титуса.

– Аннев! – Белокурый малыш рванулся в его сторону, таща за собой деревянную бадью, до краев наполненную водой.

Брайан оглянулся на костлявую фигуру Нараха, застывшую в дверном проеме, затем снова посмотрел на Аннева.

– Ну так что же, – пробасил он, выговаривая каждое слово, – хочешь ли ты испить?

Аннев, хоть и немало озадаченный такой формулировкой, кивнул.

– Испить… воды?

Вот оно что.

Ну конечно, я же сын Кеоса. Вот он и уточнил – на всякий случай. Интересно, а если бы я пожелал испить не воды – что тогда? Он бы тут же свернул мне башку – или перерезал Титусу горло, чтобы дать мне напиться его крови?

– Воды, – чуть слышно прохрипел Аннев.

Брайан кивнул Титусу, и тот, поставив бадью, вытащил из складок туники ковшик с низкими стенками и, глядя куда-то в сторону, протянул его Анневу.

Аннев взял посудину и только тут заметил, что Титус как завороженный смотрит на его культю. Он чуть было не спрятал руку за спину, но понял, что больше в этом нет никакого смысла. Поэтому, прижав уродливую левую конечность к бедру – пусть все видят! – он опустил ковш в бадью, поднял его и осушил до дна. Потом еще раз, и еще, пока его желудок не запросил пощады.

– Спасибо, – произнес Аннев, возвращая ковш.

– Не за что.

Они с Титусом молча уставились друг на друга, не зная, что еще сказать.

Нарах, пробрюзжав что-то нечленораздельное, но совершенно точно осуждающее, поковылял прочь, и Аннев был ему за это благодарен.

– Песочный тебе к лицу, – сказал он Титусу.

Титус просиял:

– Ой, спасибо! Обычно мастер Брайан просит меня помочь ему со зверушками: лошадками, собачками – и даже пчелами, представляешь? А с мастером Карбадом мы все больше разбираем конторские книги. Это, конечно, не так интересно, но все равно очень важно.

Аннев нашел в себе силы улыбнуться.

– Из тебя выйдет замечательный стюард, Титус.

– Да, я тоже так думаю! Мастер Брайан говорит, если я буду и дальше как следует стараться, меня сделают мастером-стюардом сбережения запасов, и тогда одежда у меня будет не песочная, а синяя!

– Ты хочешь сказать… как у Сейджа? Мастера кухни?

– Именно! – От возбуждения Титус чуть не расплескал воду из своей бадьи. – Ну и пусть я никогда не стану аватаром, быть мастером-стюардом – это тоже здорово! – Он широко ухмыльнулся. – И точно лучше, чем служителем.