Андрей Попов - Солнечное затмение
-- Ты нас так больше не пугай. А то и в самом деле испугаться можно.
Вайклер махнул рукой и продолжал:
-- В общем, я предлагаю исследовать берег той реки. Для этого необходимо разжечь на противоположном конце каната костер. И прогуляться по берегу. В ту и в другую сторону.
-- Дельная мысль, -- охотно согласился Антонов. -- Между прочим, именно это мне уже несколько раз самому приходило в голову.
После непродолжительных обсуждений решили сделать так: Вайклер остается на поляне следить за костром. Джон и Александр приимут на себя этот подвиг. Вышли они, правда, несколько неудачно. С неба заморосил мелкий дождь, канат стал скользким, одежда начала промокать.
-- Послушай, Алекс, лучше вернуться. Костер не сможем развести, да и замерзнем как черти. -- Джон сказал это, когда половина пути была уже пройдена.
Антонов долго раздумывал над ответом. Рядом лишь слышалось его частое сопение.
-- Ты ведь у нас считаешься капитаном. Как скажешь, так и будет.
Джон сильно сжал канат вспотевшими ладонями. От этой всепоглощающей тьмы кружилась голова, пьянел рассудок и чувство реальности происходящего окончательно вылетало из-под ног.
-- Слушай, Алекс, ты вообще где? Далеко или близко от меня?
-- Судя по голосу, шагов десять. Так что, идем дальше или возвращаемся?
У Джона в душу пришел порыв какого-то сладкого безумия, и ему вдруг стало все по фигу. Все, творящееся внутри и снаружи его телесной оболочки. Он громогласно заявил:
-- Какая, к чертям, разница: вперед двигаться или назад? Уж решили идти, так идем!
И правильно. Минут через пять дождь закончился, а еще через двадцать милосердное небо подарило путникам несколько звездочек. Словно несколько крохотных отдушин в черном потолке огромной тюремной камеры. Стало даже легче дышать. И уже очень скоро послышался знакомый шум водяных перекатов.
-- Скоро конечная станция. Тормози ход, -- предупредил Антонов.
Развести костер на берегу оказалось не такой уж и проблемой, как они себе вообразили. Собирать на ощупь хворост им было не привыкать. Джон щелкнул зажигалкой, и тонкие, лишь слегка подмоченные дождем ветки с легкостью заразились синдромом пламени.
Появился свет!
Маленький костерок все более возгорался, поглощая новые и новые порции дров. Огонь воинственно надул красные щеки, разгоняя и распугивая тьму по разным сторонам. Космоплаватели наконец-то увидели друг друга в лицо. Даже рассмеялись от радости.
-- Это ты Джон?! Я тебя узнал!
-- Антонов! Посмотрел бы ты на свою заросшую морду, инфаркт бы схватил!
Красноватый свет вырисовывал во мраке их силуэты и придавал их телам багровые оттенки. Стало видно берег, саму реку с бледными барашками волн, их свисающий канат, воткнутый в самые недра темноты. Чем сильнее разгорался костер, тем более видимой становилась реальность.
-- Мы творим мир заново! Прикалываешься?! -- крикнул Джон.
-- Прикалываюсь, прикалываюсь... Пошли еще за дровами.
Они создали новую Зону видимости. В принципе, они бы могли создать ее в любом месте вселенской тьмы. Но берег реки -- неповторимо подходящее место. Мир был так слабо очерчен в своих контурах, что выглядел черно-белым сном. Серые, чуть контрастирующие со мраком штрихи деревьев казались не то чтобы миражом: в них сохранилась лишь десятая часть их реального естества. Их неясные контуры плавали перед глазами и служили каким-никаким, а ориентиром местности. Черная вода с редкими красными бликами огня текла откуда-то из минус бесконечности в плюс бесконечность. Ни начала, ни конца. Пожалуй, лишь ярко озаренный ореол песка -- единственное, что здесь существовало на самом деле. Джону было любопытно понаблюдать за своим коллегой. Когда Алекс находился близко к огню, он становился обыкновенным человеком из плоти и крови. Как только он от него удалялся, то сразу мерк, превращаясь в фантом, а после в человека-невидимку. Оставался лишь его голос. Насыщенный множеством ругательств по поводу всякого спотыкания или неудачного падения.
-- Ну что, кинем жребий? -- Антонов принес еще одну охапку хвороста и накормил ей голодное пламя.
-- Мне лично все равно. Абсолютно.
-- Тогда я первый. Следи за костром, это для меня теперь единственный ориентир. Как бы долго я не отсутствовал -- жди.
-- По-моему, уже обо всем давно договорились.
Эта была последняя реплика. Антонов, впрочем, хотел еще что-то произнести на прощанье: этакое высокопарное и пафосное, но потом махнул рукой, взял два прутика и удалился во тьму. Его фигура быстро растаяла для взора.
Джон не придумал ничего лучшего, как заняться поиском провианта. Добывать пищу было не так уж сложно, даже не видя ее перед собственными глазами. К примеру, грибы местами росли в таком изобилии, что достаточно было несколько минут пошарить ладонью в сырой траве, и десяток-другой уже в сумке, готовятся быть нанизанными на вертела. То же касалось и ягод. Осязательный сенсуализм, то есть познание окружающего мира исключительно через чувственные ощущения, обострился у них до сверхчеловеческих возможностей. Вот с ловлей дичи были и оставались большие проблемы. Самопальные ловушки давали мало проку, но дело даже не в этом: дичи как таковой не было. Редко когда встретятся какие-нибудь мелкие грызуны, а перепуганный от страха бобер с двумя острыми резцами, пожалуй, почитался здесь за главного хищника. Джон, как и обещал, поставил ловушки для рыб. Раз двадцать уже ходил их проверять, но всякий раз возвращался и говорил одно и то же: "клянусь, я поймал огромную акулу, но она, проститутка, выскользнула у меня прямо из рук. Вот нажрались бы, а?".
Сейчас Джон разлегся у костра, уставился на небо с немногочисленным воинством звезд и стал терпеливо ждать. Ожидание удлиняет время в несколько раз. Ему казалось, Антонова нет уж целую неделю. Одиночество и эта губительная тьма начинали уже медленно сводить с ума. Джон вдруг понял, что самое страшное из ожидаемого -- именно одиночество. Это эпицентр всех душевных кошмаров: когда не с кем поговорить, не с кем пошутить, некого даже послать по хорошо известному адресу. Найти собственную смерть в черном мире можно столь же просто, как и наткнуться на какой-нибудь острый сучок. Ведь когда-то их останется двое... А потом один. И этот один окажется самым несчастным из всех троих. Один-единственный среди вселенной, выше краев переполненной мраком... Одинокая органическая молекула, болтающаяся в просторах космоса. Это жизнь лишенная не то что смысла, даже права именоваться жизнью. Капитан почувствовал, как по спине у него побежали мерзкие мурашки, и на душе стало невыразимо мрачно. Он долго и бесцельно глядел в недра огня...
"Куда же делся Антонов?". Джон, как заключенный, принялся делать круги около костра со сцепленными за спиной руками. Сколько еще ждать? В какое-то черное мгновение ему показалось, что нет ни Вайклера, ни Антонова. Их, как физических объектов, никогда и не было. Все его прошлое: Земля с миллиардами людей, полет к Проксиме, мнимый экипаж -- все это было смодулировано его сознанием. Реально только то, что он видит сейчас. А видит он ни что иное, как отсутствие реальности.
Именно поэтому, когда Джон услышал из глубины мрака какую-то песню, первое, что он подумал: у него наконец-то закоротили пара извилин в голове. Но пел никто иной, как Антонов. Он возвращался... Когда костер осветил его приближающуюся фигуру, капитан думал, что сойдет с ума от радости. Алекс выглядел таким уставшим, будто не прогуливался по берегу реки, а где-то разгружал состав с углем. Его комбинезон был весь в грязи, на липкое от пота лицо осел слой пыли, но глаза, на удивление, сияли бодростью.
-- И никого я не встретил... и никого не испугался...
Капитан, разумеется, не понял этого чисто русского юмора.
-- Рассказывай давай! Я уж тебя хоронить собрался. Вон, и крест уже на могилку начал выстругивать!
Александр присел на камень, посмотрел на освещенный кусок реки с флуктуирующими миражами бегущих волн и лениво произнес:
-- Нечего мне рассказывать. Не знаю, сколько миль я прошел. Думаю, не меньше двадцати в одну сторону... Пусто! Ни одного огонька. Никаких признаков не только разума, жизни вообще. Вот такая вот фигня.
Его брови ссутулились и надвинулись на глаза. Он взял свои прутики-поводыри и начал помешивать ими огонь, едва соображая, что совершает несуразные действия. Монотонный шум реки убаюкивал ум, и тот поддавался целительной апатии. Антонов добавил к сказанному:
-- Я уже давно смирился с худшим вариантом. Ничего здесь нет, и нам всю жизнь придется втроем слоняться по этой темноте. По миру, в котором уже никогда не взойдет солнце...
-- Ладно. Теперь моя очередь. -- Джон выпрямился и размял затекшие мышцы. Потом поднял с берега плоский камень и пустил по реке блинчики. Через десять шлепков камень пошел на дно.
