Василий Головачев - Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя
– Не трогайте меня… – прошептала Валерия, дыша тяжело и часто, и… как во сне протянула ему руку.
Бородач заглянул в ее глаза, удовлетворенно кивнул, взял за руку и повел из камеры.
– Порядок. Бабка Феофания знает толк в зельях.
Они вышли в коридор, повернули налево, миновали несколько дверей из потемневшего от времени дерева, спустились по узкой каменной лестнице вниз и вошли в более высокую и просторную комнату, освещенную четырьмя светильнями знакомой фаллической формы. Половину комнаты занимала огромная низкая кровать, сияющая белизной простынь, возле нее стоял столик с фруктами и напитками, стены комнаты были увешаны коврами, а пол представлял собой один большой ковер темно-бордового цвета.
Бородач закрыл за собой дверь, подтолкнул Валерию вперед, стал раздеваться, разглядывая застывшую женщину маслеными глазами.
– Что стоишь? Раздевайся. У меня мало времени.
Валерия, чувствуя в груди нарастающее противоестественное томление и волнение, борясь с волной желания, прикусила до боли губу, отступила к двери. Ее колотила дрожь, борьба воли и внешнего воздействия почти ослепила, вспышки противоречивых желаний бросали ее то в жар, то в холод, хотелось вонзить нож в сердце насильнику и одновременно броситься к нему в объятия. Руки сами начали расстегивать пуговицы на куртке, потом на кофте, слезы лились из глаз, она ненавидела себя и хотелараздеться, беззвучно молила о помощи и жаждала отдаться, и не могла окончательно сбросить с себя путы чужой воли…
Затем что-то изменилось вокруг: перестали приходить токи обессиливающего психического воздействия. В душе созрел и лопнул нарыв гнева и ярости. Валерия выхватила из кармана джинсов нож, приставила к сердцу и крикнула, ничего не видя перед собой:
– Не подходите!
Кто-то сильно ударил ее по руке, нож вонзился в тело над грудью, боль иглой просверлила сердце, ужалила мозг, и Валерия потеряла сознание, мягко оседая на пол.
– Вот дура! – пробормотал сотник, держа в руке нож и прислушиваясь к звукам, долетавшим в келью через окно под потолком. Еще до того, как Валерия сделала отчаянную попытку сопротивления, он явственно услышал чье-то угрожающее рычание, а теперь чувствовал и взгляд. Впечатление было такое, будто за окном, представлявшим собой люк вентиляционной шахты, прятался в темноте какой-то огромный зверь, готовый броситься на хозяина кельи в любой момент.
Полураздетый сотник взял в углу суковатую дубинку, направил одним концом на решетку окна и произнес слово. В келье резко похолодало. Из отверстия донеслось удаляющееся ворчание, стихло. Сотник некоторое время прислушивался к наступившей тишине, потом стал одеваться. Перенес лежащую без сознания женщину на кровать, бегло оглядел ее рану и движением руки остановил кровотечение. Проворчал:
– Мы с тобой еще не закончили знакомство, красавица. Мне нравятся такие несговорчивые. Но хотелось бы знать, кто тебе помогает. Не могут же, в самом деле, по храму бродить волки.
В дверь кельи постучали.
Сотник оглянулся, дверь открылась сама собой, на пороге выросла дюжая фигура монаха-адъютанта.
– Вас зовет к себе Хозяйка, господин.
– Иду, – бросил сотник, с сожалением разглядывая груди женщины. – Чего ей еще понадобилось?
Он не удержался, сорвал с Валерии бюстгальтер, погладил грудь, лизнул соски, секунду раздумывал, не плюнуть ли на «добровольную» любовь и не взять ли красавицу, пока она в беспамятстве, но все-таки решил не лишать себя удовольствия борьбы и победы не только над телом, но и над духом и волей красивой женщины.
– До вечера, красавица. – Он вышел из кельи. – Стереги ее. Никому ни слова, что она здесь.
– Слушаюсь, господин, – низко склонился угрюмый монах.
ВСЕХ УНИЧТОЖИТЬ!
Рация Гнедича запищала, когда он в очередной раз вылез на поверхность из подземного хода с камнем в руках: они с Тымко и Анжеликой продолжали разбирать завал, в то время как Илья с Владиславой якобы направились в деревню за помощью. О том, куда они намеревались отправиться на самом деле, Юрий Дмитриевич своим напарникам не сказал, помня просьбу Пашина.
Работу начали в начале восьмого, хотя Серафим порывался поспать еще часок после бурно проведенной ночи. Узнав, что Илья с Владиславой уже отплыли на одной из лодок, он поворчал, но к подземелью на кладбище все же идти не отказался, за что Юрий Дмитриевич, вставший в дурном расположении духа, был ему благодарен. Ночные события не то чтобы выбили его из колеи, но заставили еще раз оценить создавшееся положение, и в результате размышлений он пришел к выводу, что изначально неправильно определил масштаб сделанного Ильей открытия. Храм Морока существовал, в этом не было сомнений, а его защитники во избежание новых утечек информации действовали нетрадиционными методами, тихо, незаметно, однако предельно жестко.
Услышав сигнал, подполковник покосился на встрепенувшуюся Анжелику, присоединившуюся к мужчинам всего полчаса назад, и отошел на десяток шагов за деревья, доставая пенальчик рации и чувствуя невольное облегчение. Появления новой группы из Управления он ждал давно и надеялся с ее помощью разобраться в происходящих на острове событиях.
– Слушаю, Гнедич.
– Подполковник, где вы находитесь? – заговорила рация тонким вибрирующим голосом.
– Кто это? – осведомился Юрий Дмитриевич, не узнавая голос. – Сергеев?
– Майор Лукьянов, группа «Рысь». Мы с пяти утра не можем высадиться на остров.
– Почему?
– Чертовщина какая-то! Оружие начинает греться, в лес войти не удается никому. Двое ребят пошли на разведку, вернулись очумелые, без оружия, порезанные, а вспомнить, что произошло, не могут.
– Понятно.
– Что вам понятно?! – В голосе неведомого майора послышалась злость. – Что здесь у вас творится?!
– Приду объясню. Где вы пытаетесь высадиться?
– Южнее деревни, в километре.
– Ждите.
Гнедич вернулся ко входу в подземелье, размышляя, почему он не слышал гула мотора катеров – если группа добиралась до острова на них, либо гула двигателя самолета – если десант сбрасывался с воздуха, но главное недоумение вызывал тот факт, что группа «Рысь» не принадлежала УИБ, это был оперативный отряд спецназначения, руководимый, по слухам, самим «папой».
– Ковыряйтесь потихоньку, – сказал Гнедич выползшему из-под земли Серафиму. – Мне надо на полчаса отлучиться.
