Людмила Белаш - Имена мертвых
Парик, накладные брови и усы, очки. Надев голубую блузу колоколом, потрепанные джинсы и потертые ботинки, он осмотрел себя и подмигнул:
— Здравствуйте, я — Джон Леннон.
Закинул на плечо брезентовый ремень этюдника и вышел.
Спускаясь по лестнице, он бормотал под нос стишок из «Речных заводей» Ши Найаня:
Он изменил свой прежний вид,
Он изменил черты лица —
И все же, крова не найдя,
Скитаться должен без конца.
Обрезал волосы свои
И брови черные остриг —
И все же должен убивать,
Как раньше убивать привык.
От Авторемонтного Ана-Мария ехала трамваем № 13, постоянно чувствуя затылком взгляд терминадо, тенью следовавшего за ней из Мунхита. Никогда она не была столь беззащитной и обреченной, никогда ее так не тяготили ожидание и темный гнет неизвестности, и ни разу прежде время не превращалось в такую растянутую, до предела напряженную струну. «Не смотреть назад и по сторонам. Не глядеть на часы. Казаться рассеянной и беззаботной — как это тяжко! Скорей бы случилось хоть что-нибудь, лишь бы кончилось это мучительное наваждение!..»
Остановка «Площадь Аркераль». В этой части «Азии» она всегда бывала проездом. Треугольная площадь, откуда рельсы разбегаются в три стороны и куда с трех сторон вливаются автомобили. «Вперед неторопливым шагом, я никуда не спешу…» Сомкнутые темно-серые дома стояли стеной; казалось, площадь и сходящиеся к ней проезды выдавлены скупым резцом в сплошной массе домов, но давление камня в краях узких прорезей так велико, что края постепенно сближаются, заставляя людей и машины сжиматься на тротуарах и проезжей части.
Поворот направо. Переулок Белер. Здесь надвигающийся камень торжествует — переулок едва двухрядный, стиснут старыми шестиэтажными домами настолько, что тротуары не шире двух метров. В плотных рядах сплошной застройки странно, затравленно выглядит скверик — жалкая ниша между домами, с переулка закрытая чугунной оградой.
С площади Белер — это тупик, чей торец — фасад грозного на вид восьмиэтажного офиса с массивным, закругленным вверх козырьком над входом, украшенным крупной выпуклой надписью: «Муниципальная компания „Дьеннские электросети“»; окна офиса закрыты серыми ребрами жалюзи. По правую сторону — автостоянка, ограниченная желтой линией; машины здесь теснятся «елочкой». На левой стороне, ближе к площади — каффи «Риголетто».
Как было условлено, Ана-Мария зашла в каффи со стороны Аркераль и увидела Клейна; он с аппетитом уплетал бифштекс и, не переставая жевать, кивнул ей.
— Будешь есть? я угощаю.
— Не хочу. Никакого желания.
— Лучше закуси, а то мне неловко. Хочешь салат? одна зелень, никаких калорий.
За витриной каффи прогулочным шагом прошел Леандро, бросив на закусочную равнодушный взгляд. Отшагав по Белеру метров с полсотни, он завернул в телефонную будку и, посматривая назад, вызвал Северо по «уоки-токи».
— Это один из них… ты видел?
— Ага. Короче, порядок такой. — Клейн ловил вилкой крошки фарша, прячущиеся в соусе. — Вот тебе ключ, потихоньку бери. Когда я скажу, выйдешь и пойдешь к площади. Не оборачивайся, что бы ни случилось. Справа за углом — мой «вольво». Сядешь и будешь ждать меня. Не вздумай рвануть бегом.
Переулок был отлично виден из каффи. Проехал какой-то заурядный темно-зеленый «ситроен». Разумеется, с площади. Приезжие не знают закоулков, выбирают магистрали.
— Апельсиновый сок! красный, пожалуйста.
Пить Ане-Марии хотелось. В горле першило; губы словно потрескались от жажды.
Клейн мысленно отмерял время. «Ситроен» запарковался на стоянке. Мест хватает — выходной, — поэтому встал последним в «елочке». Минута, две, пять — пеший преследователь присоединился к дружкам. Следят из машины. Дадим им еще минут восемь…
— Иди. И помни — никакой самодеятельности.
— Она вышла.
— Северо, за ней.
Северо сделал с десяток шагов, когда над козырьком портала «Дьеннских электросетей» приподнялся хиппи с чем-то очень опасным в руках.
«Голова, спина выше диафрагмы».
Быстрые маузеровские пули клюнули Северо в мозг, прошили легкое слева и задели сердце; продолжая движение, он растянулся на тротуаре, разбросав руки, и застыл.
— Уходим! — мгновенно понял ситуацию Леандро. Вперед подать машину он не мог — дом не позволит развернуться; только задний ход. Выкручивая руль, он подставил «ситроен» к Анику передом.
«Водитель. Силуэт над рулевым колесом. Голова, шея, грудь».
Лобовое стекло вспыхнуло белой паутиной трещин. Захрипев, Леандро откинулся на подголовник, потом дернулся вперед и, плеснув кровью изо рта, обмяк грудью на руле. Бьющиеся в судорогах ноги соскочили с педалей.
Эдберто не мог взять управление; оставалось одно — выскочить из авто и укрыться за ним. Рывком открыв дверцу, он, согнувшись, выметнулся из машины.
— К-куда?! — спросил Аник сквозь зубы. — Стоять!
Голова Эдберто возникла в проеме стекла дверцы на мгновение, но для Аника этого хватило. Завопив, Эдберто упал на спину, молотя ногами, но вторая пуля заставила его поперхнуться, а третья — умолкнуть.
— Старею, — шептал Аник, рукой в перчатке подхватывая гильзы. — А, плевать. У них времени навалом, пускай ищут.
Отняв приклад и спрятав маузер в этюдник, он ретировался с козырька, как и пришел — через окно второго этажа.
Ане-Марии казалось, что сухие хлесткие удары предназначены ей. Каким чудом она удержалась, чтобы не броситься наутек, — и сама не знала. Как открыла дверцу «вольво», не сломав ключ, — тоже загадка. Вскоре на водительское сиденье сел невозмутимый Клейн — и машина, заурчав, резво взяла с места.
— Вот и все, — сказал он, выруливая на Ваннат, к «Парижу». — У тебя больше нет проблем. Теперь ты — моя проблема.
Глава 7
Дождь и туман.
Воздух, дерево, камень — все отяжелело, все охвачено холодной сыростью. Порывы ветра — как касания мокрых ладоней к лицу. Фонари окутаны матовой пеленой, свет их теряется и меркнет в пустынном безлюдье, в темных пространствах города.
Порой ветер становится резче, и туман волнуется и рвется на бесформенные клочья — они, как бесплотные белесоватые фантомы, плывут, липко цепляясь за фонарные столбы, и стелятся над мостовой.
И вновь тишина. Небо низко висит над Сан-Сильвером, набираясь сил для нового дуновения, словно хочет смести с земли хмарь непогоды и туман, порождающий призраки.
Гул ветра зарождается над морем, в грозном мраке, и в городские расселины врываются могучие потоки воздуха.
Дыхание неба приносит в Сан-Сильвер полоску бумаги — не шире трех пальцев, длиною с ладонь. Ветер долго таскает ее по улицам; кружит в стае конфетных оберток и клочьев газет; наконец, она лежит на тротуаре вверх текстом, размокшая под дождем, но еще целая. Крупные буквы случайно привлекают взгляд Аника, когда он прикуривает сигарету.
«Господь — Бог наш, Господь Один владеет жизнью и смертью, запомните», — читает он, склонившись.
Подняв глаза, Аник видит в тумане светящийся портал ресторана; черное скопище застывших перед ним автомобилей — как надгробия.
Швейцар с поклоном открывает перед ним тяжелую, украшенную резьбой дверь:
«Милости просим, сьер Бакар. Давненько не изволили бывать у нас, а мы всегда вам рады».
Гардеробщик принимает у Аника тонкое дорогое пальто, тронутое туманной влагой, щегольскую шляпу, лайковые перчатки и шарф.
Осмотрев себя в огромном зеркале — туфли сияют, на свободном костюме американского фасона ни морщинки, в прическе волос к волосу, галстук строго по центру, — Аник шествует в зал, но в переходе сталкивается с Эрикой.
Судя по фартучку и наколке, она здесь официантка.
«Ты? рад видеть. Как дела?»
«Отойдем в сторонку, — шепчет Эрика, потягивая его за рукав. — Аник… Я тебя умоляю — не ходи туда. Беги, пока не поздно».
«Почему я должен бежать?»
«А…» — она вздрагивает, глядя куда-то за спину Аника, в вестибюль. Он оборачивается — в распахнутую дверь уже ввалились трое эсэсовцев во главе с роттенфюрером, все со «шмайссерами», и располагаются, как хозяева, по обе стороны от входа.
Вид их не предвещает ничего хорошего.
«Облава?..»
«Тебе нельзя появляться здесь, — едва не плачет Эрика. — Теперь ты не уйдешь!..»
«Посмотрим», — краем рта говорит Аник. Покрой пиджака позволяет длинному К-96 незаметно висеть под мышкой. Магазин полон, плюс пилюля в стволе — итого, одиннадцать смертей. Но если будет заваруха, работенки предстоит немало…
Эсэсманов он не боится. Мало ли, что лица кирпичом и по стволу у каждого. С бывалыми, обученными в городских боях фронтовиками надо было б держать ухо востро, а это полицаи, не солдаты. Стрелки они плохие, на реакцию не быстрые. Аник заведомо видит в них жертв, а не противников.
