Сергей Малицкий - Пагуба
— Постельничий! — крикнул он неожиданно тонким голосом.
Постельничий, который сидел тут же, возле Данкуя, подскочил и, гремя ключами, ринулся к дверям в решетке. За пару минут он справился с замком и вошел внутрь решетки, тут же заперев за собой дверь.
«Да, — подумал Квен. — Будет что рассказать детям».
— Ашу! — так же тонко выкрикнул иша.
Старшина тайной службы хлопнул в ладоши, дверь на лестницу отворилась, и стражники впихнули в зал Паша. Он тут же присел, озираясь по сторонам и пытаясь удержать сотрясающую его дрожь.
— Ашу! Данкуй! — прокричал иша. — Хартага!
Старшины и телохранитель встали.
— Раздеть! Совсем! Догола!
То, что произошло дальше, Квен решил не рассказывать детям вовсе. Вся троица шагнула к Пашу и начала сдирать с него одежду. То, что его лишили куртки, Паш воспринял спокойно, но, когда с нового смотрителя стали сдирать рубаху, он заверещал. Паш стал царапаться, изгибаться, свертываться в клубок, имея лишь одну цель — остаться в одежде. Но силы были не равны. Вскоре Паш остался совершенно гол. Только голубоватый браслет поблескивал у него на худой ноге. Согнувшись, он сразу стал меньше ростом и походил не на человека, а на его жалкое подобие.
Квен нахмурился. Представление получалось отвратительным.
— Постельничий! — прокричал иша.
Старик засеменил к двери и снова загремел ключами.
— Ашу, Данкуй, Хартага!
Троица подняла скорчившегося на полу Паша и втолкнула его внутрь.
— Постельничий! — снова выкрикнул иша.
Старик запер дверь. Голый Паш скорчился кучей уродливой плоти. В другом конце зарешеченной части зала послышался женский голос. Аси исступленно читала молитву к Пустоте о спасении. Этри язвительно усмехалась.
— В центр! — крикнул иша. — Мерзость! Встань в центре зала!
Паш понял. Он медленно поднялся, скривил губы в гримасу, встал в центр зала, обернулся и грозно прошипел:
— Всех на дробилку. И ишу на дробилку. Всех! Никому не прощу!
Его слова оборвал сам иша. Неожиданно легко он вскочил с места, в три быстрых шага оказался возле смотрителя и ударом кулака в ухо сбил его с ног.
— Правая рука рукоположена, — объявил он.
Паш, хрипя, барахтался у его ног.
— Встать! — приказал иша.
Паш с трудом поднялся. Из уха у него сочилась кровь.
— Левая рука рукоположена! — объявил иша и тут же ударом левой снова отправил Паша на пол. Тот захрипел, упав на четвереньки, принялся выплевывать выбитые зубы.
— Обе! — поднял перед собой руки иша. И тут Паш прыгнул.
Он оттолкнулся от пола сразу и руками, и ногами. Уже в прыжке завыл, как воют под стенами Хилана весной лисы. Если бы иша стоял как обычно, все могло обойтись. Но иша поднял руки вверх, оставив беззащитными живот, грудь, шею. В шею-то Паш и вцепился зубами, вгрызся, как обезумевший зверь.
Иша захрипел. Глаза его округлились, он попытался закричать, но из горла раздавался лишь хрип. Руки правителя задергались, в них вдруг не стало ни силы, ни точности. Постельничий вместе с ключами грохнулся в обморок. Ашу рванул на себя дверь на лестницу. Аси завизжала в дальнем углу зала. А Квен схватил со стола тяжелую глиняную кружку, просунул между железных полос руку и швырнул посудину в голову Паша.
Голова смотрителя дернулась, ноги начали подгибаться, но Квен швырнул еще одну кружку и снова попал. Голова только что рукоположенного смотрителя треснула. Паш выпустил жертву и рухнул на каменный пол, изо рта стек сгусток крови. Иша умирал рядом. Ноги его бились в конвульсиях, из горла хлестала кровь.
— Все, — прошептал Квен.
— Квена в иши, — негромко прошептал рядом Данкуй.
— Квена в иши? — с удивлением обернулся урай Намеши.
— Квена в иши! — на одном дыхании выпалил Мелит.
— Квена в иши! — поднялись еще двое ураев. — А нас по домам.
— Квена в иши! — звонко выкрикнула Этри.
Квен задрожал. Почти так же, как дрожал, умирая, Вава из рода хурнайских ураев.
— Квена в иши! — уже вторили все ураи. И Данкуй, и Этри, и начинающий приходить в себя постельничий. Все, кроме Ашу, который вернулся со связкой ключей, но не стал открывать дверь решетки. Он оглядел всех, неожиданно прибавил в росте, лицо его обрело черные усы и бородку, и тусклым, невыразительным голосом произнес страшное:
— Смотрителем станет Ашу. Спешите. Скоро конец лета.
Глава 27
ХУШ
Наверное, именно в такой позе Лук лежал в животе матери. Свернувшись в комок, подтянув колени к груди, согнув руки перед собой. Только в животе матери было тепло. Скорее всего, было тепло. Не прихватывало прохладным утренним ветерком, не тянуло сыростью от земли. Хотя какая это сырость? Еще вчера стояла духота, земля была горячей, когда уже в сумерках Лук упал в подсыхающую степную траву. Да и теперь солнце только-только показалось из-за горизонта, а левый бок уже напекло. Как тут дремать, если одному плечу горячо, второму сыро, а спине прохладно? Да еще дышит кто-то, топчется рядом, теплыми губами слюнявит ухо.
Лук открыл глаза, поймал наклонившуюся к нему лошадь за уздцы, поднялся, прижался щекой к лошадиной морде. Что и говорить, лошадки у Харавы оказались на зависть хороши. По крайней мере, та, что досталась Луку. Порой ему казалось, что она выполняет его команды до того, как он успеет их произнести. Вот и теперь, судя по мокрой морде, напилась из текущего в глубине распадка ручья и решила разбудить хозяина. С чего бы такое старание?
Лук потрепал конягу по морде, сунул в мягкие губы кусок сухой лепешки и подобрался к гребню распадка. Так и есть, по ползущему вдоль берега моря тракту тянулись подводы. После двух недель плутания по степи, во время которых Лук больше старался запутывать следы, чем приближаться к морю, он наконец уверился, что если Хантежиджа и выбрал для преследования его, то, скорее всего, потерял. Только после этого Лук подобрался к тракту, выбрал местечко, где можно было следить за дорогой, не опасаясь быть замеченным со сторожевой башни, и уже четвертый день наблюдал за ползущими в сторону Хурная подводами, арбами и пешими коробейниками. Умная гиенская лошадка неплохо чувствовала себя в распадке, удовлетворяясь подножным кормом и водой из тонкого ручья, а Лук обдумывал дальнейшие действия. Ночами он подбирался к становищам путников и прислушивался к их разговорам.
Новости, которые Лук узнал в первую же ночь, его ошеломили. На целый месяц, до самого конца лета, в Хурнае была объявлена большая морская ярмарка. И все потому, что старый иша то ли был убит, то ли умер, и Большая Тулия назначила нового ишу, которым стал не кто иной, как Квен, бывший воевода Текана, выходец из клана Паркуи — клана Чистых. Не то чтобы он был недостаточно знатен, но все прошлые иши, которые правили Теканом, все они происходили из родов ураев. Или близящаяся Пагуба, о которой уже все уши прожужжали смотрители и мытари, подвигла ураев отодвинуть от себя возможный печальный жребий? Так или иначе, но почти все ураи покинули Хурнай, спеша добраться до привычных вотчин, зато торговцы и ремесленники со всех ближних городов и деревень потянулись в розовый город, чтобы поторговать да выторговать, тем более что водяная ярмарка в Хилане обломилась на середине и закончилась ни тем ни сем. Правда, и стражников набежало в Хурнай вдвое от того, что имелось в Хилане, да и на западном холме близ города продолжала сидеть камнем страшная баба. Уже и пылью покрылась, и паутиной подернулась, а все так же возвышалась на известковой пустоши, и всякий, кто хотел посмотреть на нее, пялился на диковину с соседнего холма, а ближе подойти не решался. А новым смотрителем всего Текана стал старшина проездной башни Хурная Ашу. И никто с тех пор его не видел, и появятся ли в Хурнае, как и в других городах Текана, дробилки, никто не знал. Только говорили, что не только вновь стал являться народу водяной столб — сиун Хурная — у дома дряхлой ворожеи, но был замечен на рынке черный сиун и даже, верно, по наущению нового иши, что расположился во дворце прежнего, каменный сиун. Последнего, правда, почти не видел никто, может, и вовсе враки, что он являлся?
Вот и теперь Лук устроился на гребне распадка и обдумывал услышанное. В голове сами собой всплывали описания сиунов Хурная и Хилана. Первый был и в самом деле похож на водяной столб. Описание его было недвусмысленным — «образ прозрачный, временами человеческий, принимающий облик водяного столба, фонтана или же ледяной фигуры, а также ледяной руки». Описание сиуна Хилана ясностью не отличалось — «образ смутный, каменный или ветреный, временами человеческий, принимающий облик воздушного вихря или каменного столба, могущего рассыпаться песком и развеяться вихрем». Что касалось явления черного сиуна, как раз оно и было самым главным.
Лук нащупал на груди глинку. Что ему сказал Харава? Что эту глинку сохранила его мать? И что из-за этой черепушки случилась одна из Пагуб? Выходит, заказчица меча была знакома с его матерью? И если она передала эту глинку сыну ее бывшей владелицы, значит, могла передать и еще что-то? Какую-то весть? Может быть, весть об отце? И если черный сиун, который ей служит, появлялся в Хурнае, так и она теперь там же?
