Василий Головачев - Разборки третьего уровня
– Мои все при мне, – резко сказал Первухин.
– Да это я так, к слову. Между прочим, к этой странной заварухе подключились крупные птицы из Москвы, но…
– Кто подключился?
– Ребята видели двоих, Рыкова и Носового. Кстати, Носовой сбрендил. Его нашли у моста через Оку, раненого – без руки: никого не узнает, не говорит, писает под себя…
– Ты уверен?
– Точно, я тебе говорю: все штаны мокрые и воняет…
– Я не об этом. Какого хрена начальника информ-службы президента понесло в Рязань?! Равно как и советника по безопасности? Что там происходит, в Рязани?!
– По моим данным – все тихо. Ну, убили, правда, местного авторитета, вора в законе по кличке Боксер… так это обычное дело. Небось свои же и пришили.
– Обычное дело… а если не обычное?
– Кореши в Рязанском отделении конторы молчат… Постой! – Дыхание Баканова в трубке участилось. – А что, если виной всему «глушаки»? И все слетелись туда по этой причине?
Первухин с минуту размышлял, бесцельна перекладывая бумаги на столе.
– Может быть, ты и прав. Бондарь меня вызывает на завтра, на десять утра…
– Меня тоже.
– Значит, по одному и тому же вопросу, узнал небось подробности.
– У него свои каналы сбора информации, независимые от нас.
– Это точно. Значит, твои ребята «пасут» контейнер? Что ты намереваешься делать?
– Как стемнеет – будем брать.
– Могу подключить свою команду зомбиков.
– Не возражаю. Я уже послал туда группу из «Витязя», пятнадцать человек, но твои спецы не помешают.
– Договорились, но инструктировать будешь сам. Если возьмем контейнер, завтра будет с чем идти к директору.
– Боишься ты его? – Начальник Управления «Т» хихикнул. – Не так страшен черт, как его Бондарь… хе-хе. Пока!
– Ни пуха…
Но Баканов уже бросил трубку и не ответил.
Интересно, подумал Первухин, кто же у нас такой смелый в верхних эшелонах, что не побоялся пойти на конфликт с конторой? И кто ухайдокал Носового до такого состояния? А главное, что все-таки делает в Рязани Герман Довлатович Рыков? Неужто и в самом деле пронюхал о «глушаках»?
СИНТЕЗ МАГИИ И ВОЛИ
Он находился в состоянии свободного бытия, отделенный от тела и сознания в его абсолютной непринужденности…
Он действовал, не понимая, что действует, не ощущая внешнего мира, не думая…
Он не воспринимал своей персональности, своей отделенности от людей, отчужденности от целостности Вселенной…
Он был в состоянии небытия, достигнув предельной реальности – состояния Ничто, о котором никто ничего толком не знал, даже Посвященные…
Он достиг полноты и глубины медитации, чего никогда ранее не достигал… И мысль об этом вдруг подхватила его, закружила и понесла к свету сквозь толщу мрака, сквозь Ничто и Небытие – к жизни…
Очнулся Василий, чувствуя себя как сшитая из кусков боли тряпичная кукла. По сути, он стал сосудом, наполненным болью и мукой, от которых хотелось выть по-волчьи и ругаться по-человечески. Пересилив желание, он открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо Ульяны.
– Живой, Васенька? Очнулся? – Губы девушки приблизились, и Василий почувствовал поцелуй, от которого по нервам побежал электрический родник. И тотчас же в теле стала стихать боль… стихла, ушла, оставив приятную ломоту в костях и мышцах. Голова почти очистилась от шума лавин и взрывов, приятный свежий ветер подул под черепом, щекотные мурашки побежали по коже на затылке, спустились на шею, потекли вдоль позвоночника…
– Хватит, а то он уснет, – произнес мужской голос, и Василий узнал Ивана Терентьевича. Он, стоя у окна, пил минеральную воду.
Ульяна убрала со лба и с груди Котова руки. Боль тотчас же вернулась, но уже не столь суровая, ее можно было терпеть. К тому же организм начал бороться с ней сам и Васе ничего не стоило подключить к этой борьбе свои внутренние резервы. Через несколько минут он смог встать.
– Который час?
– Половина второго дня.
– День?
– Понедельник, семнадцатое июня.
– Год?
Ульяна оглянулась на Парамонова, с тревогой посмотрела на больного:
– Ты бы еще спросил: какой век и какое тысячелетие.
– А какое тысячелетие?
Иван Терентьевич рассмеялся:
– Согласно традиции идет шестое тысячелетие Калиюги, которое началось семнадцатого февраля три тысячи сто второго года до рождения Христова. Ну а Калиюга входит в двадцать восьмую Махаюгу седьмой Манвантары нынешней Кальпы, которая в свою очередь является первым днем пятьдесят первого года жизни Брамы.
– Спасибо. Теперь хоть буду знать, в каком времени застрял.
Вася внезапно почувствовал облегчение, будто сказанное Парамоновым послужило успокоительным средством.
– Где я?
– У моего дяди, Харлампия Игнатовича, мы здесь уже были.
– Это тот, с винным подвалом?
– Я же говорил, что он быстро оклемается, – снова засмеялся Парамонов. – Если уж юморить пытается… Как себя чувствуешь, герой?
– Как футбольное поле, – пробормотал Василий, – на котором в футбол играли слоны и носороги. Что со мной произошло?
– Ты попал под астральную атаку Носового. До сих пор удивляюсь, как тебе удалось ее выдержать.
Василий потрогал рукой голову, сеточки «тюбетейки» не нащупал и вопросительно посмотрел на Ульяну. Девушка кивнула:
– Может быть, твой генератор и помог отбить атаку, взял на себя часть излучения. Но в принципе ты защитился сам. Я же говорила: у тебя есть потенциал, задатки экстрасенса, надо их усиленно развивать. Пси-выпад Носового – раппорт пронзил твою эфирно-энергетическую оболочку, смял эмоциональную – витальную и сильно изменил интеллектуальную – ментальную, но разрушить весь энерго-информационный каркас не смог. Так что ты теперь битый, но живой.
– За битого двух небитых дают, – сказал Парамонов, не переставая к чему-то прислушиваться. – Ульяна помогла тебе преодолеть наведенное психофизическое состояние, сняла чужие деструктивные блоки, но тебе надо бы научиться защищаться на пси-уровне самому.
– Как?
– Повысить порог чувствительности на внешние воздействия, переходить на другую частоту психического состояния, отводить удар «поворотом» сознания…
– Это все потом, – перебила Ульяна Ивана Терентьевича. – Пусть сначала придет в себя. Есть хочешь, герой?
– Пить.
Девушка налила из графина вареного меду, подала стакан. Василий выпил весь, чувствуя, как прибывают силы, слабо улыбнулся в ответ на взгляд Ульяны.
– Здорово он меня…
– Ты его тоже, – насмешливо проговорила она.
– Вертолет взорвался, – добавил Парамонов в ответ на немой вопрос Василия. – Вряд ли Хейно Яанович уцелел.
