Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
Отчаянная веселость овладела мною: попробуйте, падлы, съешьте.
Подтянувшись, я перебросил ногу на крышу. Марина вцепилась в куртку и помогла
мне.
Оглядевшись, я замер: меж кирпичных труб и переломанных антенн торчал
жирный зад вертолета. Как он смог опуститься прямо на крышу?
-Ты ранен?
-Тихо, – я дернул Марину за рукав, увлекая за одну из труб.
Тут и она увидела вертолет и в ее глазах блеснула радость. С чего бы это?
Но времени на расспросы не было.
-Всего один, - пробормотал я, различив через стекло кабины затылок
пилота. - Эх, отсюда не достать... Стой здесь.
Я двинулся вперед, не сводя глаз с затылка. Достигнув вертолета, подлез
под пахнущее машинным маслом брюхо...
-Какого хуя.
Пилот поперхнулся – он жрал концентрат из банки. Расширившимися
глазами уставился на меня. Это был толстяк с широким бледным лицом.
-Н – не стреляй, - просипел он, как завороженный глядя на дуло автомата.
Почему-то мне и вправду не хотелось убивать толстяка. В его глазах
проскользнуло что-то … детское. А может, мне показалось – я ни разу не видел в
Джунглях детей.
Марина снова меня не послушалась. Она подскочила к вертолету и, едва
глянув на пилота, заорала:
-Выметайся.
Толстяк стал выкарабкиваться из машины, разбрасывая во все стороны
концентрат. Он был одет в чудн ые штаны из какой-то мягкой материи - спереди
расплылось темное пятно.
-Скорее, ты! - от нетерпения у Марины сорвался голос.
Толстяк все-таки покинул вертолет, уставился на меня расширенными
глазами. Нижняя челюсть дрожит, к высунувшемуся кончику языка прилипли
кусочки концентрата.
-Лечь, – приказал я: толстяк тут же опустился на смоляное покрытие крыши,
бормоча:
-Не стреляй, не надо.
Марина юркнула на освободившееся место пилота. Что она задумала?
Над головой застрекотало. Я отпрыгнул в сторону, укрывшись за широким
боком вертолета и лишь после этого поднял голову: другой вертолет, с синим
брюхом, завис над нами. Автоматная очередь - как клацанье хищных зубов. На
спине толстяка появилась линия из красных точек, почти сразу ставших
расплывшимся пятном. Банка с концентратом покатилась по крыше.
Пули звякнули по металлу, одна из них задела рюкзак у меня на спине.
Тело толстяка вздрагивало, точно оживая.
-Андрей, залезай.
Это ж надо – я совсем забыл про Марину, пожалуй, впервые со дня
Последнего Поезда.
-Что уставился? Скорее.
Я выпустил длинную очередь и, кувыркнувшись по крыше, влез внутрь
машины.
-Что ты задумала?
-Тихо!
-Ты умеешь?
Она не ответила, отыскивая что-то на приборной панели. Наконец, надавив
на какие-то кнопки, и дернув за обмотанный изолентой рычаг, Марина
повернулась ко мне. Сказала:
-Держись.
Мне понравилось, как она это сказала.
Над головой загудело. Ожили лопасти - машина задрожала, передав свою
дрожь мне. Неужели полетим?
Крыша осталась внизу. Я, не отрываясь, смотрел в выпуклое, как глаз
твари, окно. Площадь с памятником Ленину. Прямо под памятником – гора трупов.
Стрелки суетятся, стреляют в воздух.
Я и не заметил, как рассвело, – всего за какие–то десять-пятнадцать минут.
Нас спасла темнота, выходит, цена Теплой Птицы и есть эти самые десять-
пятнадцать минут.
Занесенные снегом полуразрушенные дома, заводы, домишки и заводики
Калуги сливались внизу в чистый лист.
Я ухватился за поручень. Страшно… и весело.
Вертолет с синим брюхом заходил то с одной стороны, то с другой, то
зависал сверху. Высунувшийся из кабины стрелок жарил из автомата.
Марина, вцепившись в рычаг управления, смотрела перед собой. Когда
начиналась пальба, ругалась сквозь зубы.
Было заметно, что ей нелегко управлять этой махиной. От напряжения на
шее вздулась синяя жилка. Я по мере сил старался утихомирить стрелка.
Когда синебрюхий вертолет зашел сбоку и стрелок оказался, как на ладони,
мой автомат чихнул и замер. Пока я – зубами, до боли, - развязывал рюкзак,
менял обойму (патронов в нем осталось с гулькин нос), в выпуклом окне
показался лес и – сердце мое радостно забилось – разрезающая его светлой
нитью железная дорога. Вдруг оторвемся?
Преследователи подбирались все ближе. Стрелок палил без передышки,
пытаясь попасть в Марину.
Пилот, должно быть, такой же толстяк в желтой фуражке, как оставшийся на
крыше Калужской городской администрации, качнул машину в нашу сторону; два
вертолета едва не столкнулись. Стрелок заорал на него, и преследователи
исчезли в беременных снегом облаках.
-Отстали, - выдохнул я.
Рано радовался. Синебрюхая вертушка появилась из облаков, блестя
винтом на солнце. Я отчетливо увидел стрелка – кажется, даже разглядел черные
волоски в горбатом носу.
-Подымай,- крикнул стрелок, разбазарив обойму.
Я выстрелил, надеясь, что попаду в затемненное пространство внутри
вертушки, - туда, где, по моим прикидкам, должен находиться пилот. Находился
он там и по прикидкам судьбы. Короткий крик известил, что я не промахнулся.
-Молодец! - крикнула Марина.
Я высунулся наружу. Холодный ветер схватил за горло. Вертолет стрелков
будто висел над железнодорожной насыпью. Лопасти, главная и хвостовая,
вращались с не уменьшающейся скоростью. Но вот он опустил нос, словно
козленок, желающий бодаться, резко ушел в сторону и рухнул в стороне от
полотна дороги, где вырос багрово-желтый столб, мгновенно затянутый черным
дымом.
Все-таки оторвались!
Я вспомнил снующих по площади стрелков. Что, суки, съели? Скорее всего,
мы единственные, кто выжил во время калужской зачистки.
Почему-то вспомнилась и старуха, как беспомощно она пила воду из рук
Марины. Вовремя оставила землю: по рассказам, стрелки зачастую пытают и
истязают своих жертв...
Я посмотрел на спину Марины.
«Бабу живьем берите. Позабавимся!».
Так кричал командир стрелков. Едва ли Марина представляет, от чего нам
удалось оторваться.
Над люком - красная лампочка, высвечивающая буквы: «Выход». Куда
отсюда можно выйти? Разве только на облако…
По полу рассыпан концентрат, валяется окурок самокрутки.
А это что?
Я поднял обложку от книги. «Библия» - истертые золотистые буквы. Что-то
знакомое в этом странном названии. Кажется, это как-то связано с Галей, с утром
на светлой террасе…
Задумавшись, я подобрал с пола окурок, развернул тонкую обгорелую
бумагу. Буквы хлынули мне в глаза.
«и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.
И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным
ветром, роняет незрелые смоквы свои.
И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись
с мест своих»2.
Так вот значит, как это было! Я представил (или вспомнил?): багровый
шар, поглотивший солнце, красные полосы на небе, словно росчерки гигантского
пера. Дрожь под ногами или в ногах и, - особенно ярко, – медленно падающий,
дрожащий от ветра осенний лист. Осенний лист в разгар лета…
Вертолет начал снижаться.
Из-за леса показался разрушенный городок – кучи битого кирпича, воронки,
полные зеленой жидкости. Посреди городка - башня, похожая на гигантский
стебель борщевика.
-Андрей?
-Да?
-Я не могу посадить его. Я … забыла!
В голосе Марины звенело отчаянье.
Несмотря на ее усилия, скорость машины не падала, и даже мне стало
ясно: если попытаться сесть, нас размажет по земле. Ровная поверхность – это
смерть, но…
-Поворачивай к лесу!
Марина потянула обмотанную синей лентой рукоятку. Вертолет взял влево.
Лопасти, казалось, застыли на месте, но я знал, что они бешено вращаются.
Машина понеслась над макушками елей, поднимая белые вихри.
-Ты можешь хоть немного сбросить скорость? – заорал я.
Снежная пыль проникала в кабину, колола лицо, попадала в рот.
-Попробую!
-Ну?
2 «Откровение святого Иоанна Богослова» (6; 12-14).
-Я уже сбросила!
Совсем ничего не почувствовал.
-Сделай наклон и вылезай!
Марина кивнула, надавила на рукоятку. Скоро вертолет запашет носом…
