Александр Шакилов - Осторожно! Мины!
Если дверь скрипнула, у Отшельника гости. Точнее, судя по звуку шагов, всего один гость. Кто же осмелился прервать вечернюю трапезу старца? Саранча и ящерки стали поперек горла — старик закашлялся и едва слышно выругался, оскалив желтые кривые зубы без намека на гниль.
— Что за гость? Враг или друг? А?!
Незаметное движение — и чехол, прикрепленный ремешком к культе, опустел. Рукоять томагавка привычно легла в мозолистую ладонь. Грязь под обгрызенными ногтями, татуировки на кистях: луна и солнце. На левой, солнечной, ладони лежал метательный нож, вот-вот, словно птичка, сорвется в полет с руки-ветки, чирикнет весело да проковыряет дупло в трухлявой башке визитера.
— Эй! Кто посмел заявиться ко мне так поздно?! Не сопи в прихожей! Заходи уж, раздери твою печенку тигр!
Тишина в ответ.
Похоже, незваный гость даже дышать перестал. Испугался грозного рыка? Или знает, что к пище Отшельник относится очень серьезно, а ужин считает самой важной трапезой. Как завтрак и обед. В это время лучше не беспокоить хозяина трехкомнатной квартиры на пятом этаже дома в переулке Семнадцатого Партсъезда. И если гость в курсе, а все равно пришел…
— Старый Сокол, ты, что ли? Входи! Не обижу… Да не обижу, говорю! Чего там топчешься, лучше ящерку скушай.
Про ящерку, конечно, Отшельник для приличия сказал. Мол, каждого бродягу надобно бражкой напоить, вкусно накормить, мягко уложить и всячески ублажить — поделиться дочерью и женой, горестями и радостями, пластитом и солью. Но честно говоря, Отшельник никогда не придерживался законов гостеприимства. На всех саранчи не напасешься.
Стас шагнул в комнату:
— Вечер добрый, Отшельник. Да минует тебя ударная волна, и седины не обагрятся кровью друзей, и…
Отшельник прищурился. А ведь парень волнуется: мямлит, с носков на пятки перекатывается. Ясненько: с просьбой явился. Ох уж эти попрошайки!
— Ага, и тебе не болеть. Чего приперся? Да еще к ночи? Упасть у меня негде, сам знаешь. Да и не люблю я, когда рядом храпят. Так что топай домой, пока совсем не стемнело. — Нож вернулся в ножны, а вот с томагавком Отшельник расстаться не спешил. А на всякий случай. Он потому и жив до сих пор, что о всяких случаях заранее думать умеет.
Дрожал огонек лучины, намечая силуэт высокой широкоплечей фигуры. Толком сейчас не разглядеть ничего, но Отшельник и так знал, что у Стаса темно-русые волосы заплетены в косы вместе с кусочками фольги и заточенными обрезками проволоки. Косы — обычное оружие така. На груди у Стаса татуировки: хищная птица с загнутым клювом — сокол, понятно — и росомаха. Парню этому, одноглазому хромоножке, двадцать лет от роду.
— Помощь мне нужна. Помоги, Отшельник.
Старцу нравится разговаривать с Соколом о ветрах и минах, о скальпах врагов и сварах старейшин. Да, нравится. Но не сейчас. Отшельник терпеть не может, когда его о чем-то просят.
— Помощь? Ну-у… Слыхал я, захворал ты сильно. И как, оклемался, да? Жив, говорю, или дух усопший?
— Жив. Почти ушел к предкам, но вернулся. Решить кое-что надо, рано мне на ту сторону.
— Молодец. Хвалю. А ко мне чего пожаловал? Соскучился?
Стас тяжело задышал — и тут словно прорвало плотину:
— Отшельник, ты самый умный, ты все знаешь! Скажи мне, прошу, я очень тебя прошу, куда мне идти? Где тропа лучше ляжет? Укажи направление!
Старец нахмурился, даже жевать перестал:
— О чем это ты?
— Увели мою Лизу, чужаки забрали. Совет нужен, больше не у кого спросить. Ухожу я. Буду Лизу искать. Подскажи, где скрываются обидчики мои! Махэо заклинаю, помоги!
Отшельник задумчиво огладил грязную бороду и проглотил пару ящерок, не пережевывая.
— Иди, куда сердце скажет. Сердце — оно такое, не обманет.
— Сердце? Туда? — Стас махнул рукой, указывая за окно, на стену соседнего дома.
Старик кашлянул в кулак.
— Э-э… я бы сказал, чуть левее, туда, где утром рождается солнце.
— Там моя Лиза?
— Туда чужаки увели Липкую Землю.
Стас кинулся к двери.
— Да будут зимы твои теплыми, а мясо свежим!
— Я вернусь и отблагодарю тебя, Отшельник!
— Стой! Как же, дождешься от тебя… Смотри мне в глаза! В глаза, я сказал! В гла-а-а-а…
…Пожар.
Лоб расплавился, язык высох. Радуга пятен в единственном зрачке.
Прилечь, успокоиться и ждать, пока голова потухнет и остынет. Куда идти с горячей головой? Опасно так разгуливать по междутропью. Вдруг искра упадет и трава вспыхнет? От русых кос, от черепа плывут в поднебесье волны жара — сваренное вкрутую яйцо-солнце висит над темечком.
Знобит. Обхватив ладонями плечи, Стас осмотрелся. Только что квартира Отшельника была и вечер, а теперь полдень, и никого вокруг, и щупа нет, и проводника. Что происходит, как Старый Сокол здесь очутился?
— Эй, Отшельник! Ты где?!
Солнце неспешно катилось к горизонту крыш, скоро провалится в подвалы ночи.
— Отшельник! Отшельник!!! Где я?..
Нет никого. И Стаса нет. И солнце спряталось. А есть только мгла.
И вдруг посреди бескрайней ночи, далеко-далеко, зажегся огонек, маленькое пятнышко. Не стоять же на месте — Стас двинул на свет. Это все шуточки Отшельника, два ежа ему в глотку и гадюку на пояс.
Шаг, другой — и Сокол уже у костра. Рядом между тьмой и пламенем на одной ноге скачет Отшельник: бряцают амулеты, бубен хлопает о ладонь — глухо, размеренно. Вороньи перья вплетены в седые космы, пена на губах, лицо измазано сажей, перетертой с барсучьим жиром.
Удивленный происходящим Стас сел у костра. Когда Уголь Медведя с бубном скачет и мухоморами давится — это правильно, а когда Отшельник — нет.
— Эй, Отшельник, ты чего?
— Смотри!
Куда смотреть? В огонь? На безумного старика? На бубен?..
…Колкие точки застывших зрачков, ласты, в груди тяжесть воды. Плавунцы ныряют под распухшее тело бобра, живот непомерно раздут.
— Смотри!
Водоворот отпустил тебя, и ты рванул вверх, кашель, хрипы — жив? И песок, берег. Осторожней: среди коряг притаились штанги ПДМ.[30] Ты кашляешь речной водой. А берег весь засыпан алюминиевой стружкой. Все междутропье словно снегом припорошено. Металлический иней на траве, в ветвях кленов, на палой листве.
— Смотри!
Тихо. Пар изо рта. Ветер неистово рвет туман в клочья. Ты изучаешь окрестности: не спеша, справа налево, от себя в глубину. С куртки стекает вода. Река позади, у самой поверхности виднеется с десяток стальных штырей.
— Смотри! Тора! Тора!
Камыши, опасность, рука привычно тянется к бедру за томагавком. Усатая морда — слишком близко, в зарослях. Когтистые лапы бесшумно ступают по опилкам. Тигр не спешит. Тигр бьет хвостом по облезлым бокам. Похоже, он очень голоден.
Ты почему-то знаешь, что у зверя нет сил рычать, зверь умирает. В его желудке давно не было мяса — он даже пробовал щипать траву. Ни оленей, ни лосей! Кабанов, и тех нет в этих Махэо проклятых местах, а зайцы слишком быстро бегают. И везде смерть: над землей, под землей, в небе… Тигр попал под дождь — спина его превратилась в сплошную рану, и лапы не держат.
Запах. Человек. Людей надо бояться. Люди — не пища, люди — это боль и смерть. По молодости, когда совсем прижимало, тигр заходил в лесные поселки. Боялся, аж усы топорщились, но заходил: рылся в помойных кучах, голод сильнее страха.
Человек. Один. Слабый. Пища?
Мышцы зверя напрягаются для прыжка.
Твои пальцы сжимают гранату. Откуда взялся этот фрукт с начинкой из тротила? Вынуть предохранительную чеку — и раз, и два, и три — граната шлепается в траву под впалым брюхом зверя.
И четыре — взрыв!
Оглушительный рев.
Зверь в агонии царапает дерн.
Жалко…
Отшельник хлестко отвесил Стасу пощечину, вернув в дом в переулке Семнадцатого Партсъезда.
— Увидел?
— Что?
— Да откуда я знаю?! — Старец раздраженно отодвинул пустую миску, ящерки закончились. — Все, хватит с тебя. Иди уже. На восток, понял?
Опираясь на дубовый костыль, Отшельник провел Стаса к выходу из квартиры.
На лестничной площадке маялся в ожидании большой лохматый пес-проводник, который грозно зарычал, стоило Отшельнику на прощание хлопнуть Стаса по плечу.
— Давай, Старый Сокол, удачи тебе.
— Я вернусь!
— Ну-ну…
Старик закрыл дверь на два замка и засов. Хватит на сегодня гостей. И на завтра хватит, и на неделю вперед.
Бесшумно опустились звукоизолирующие жалюзи из кевларовых пластин. Теперь никто не услышит и не увидит Отшельника, даже если заберется на дерево у окна, прихватив оптику и прочие игрушки из арсенала спецслужб.
Щелкнула простенькая зажигалка, заправленная газом, — кончик сигары заалел. Райское блаженство! Старик набрал полный рот дыма, выпустил кольцо. Ту дрянь, что выращивают така, курить опасно для жизни — ее смешивают с полынью, мятой, мухоморами, коноплей, цикорием и еще с бог знает какими травками.
