Джон Миллер - Кеноби
Воин получил от вождя клинок и напутствие. Слова были известны каждому из них — слова, отделяющие тускена от всех прочих, кто живет в песках.
«Имеющий руки да удержит в них гадерффай».
Воин не отрывал глаз от оружия, но участь свою не оспаривал. Его банта достанется кому-то другому: отряд не мог себе позволить лишиться и седока, и животного разом.
Соплеменники оставили раненого в одиночестве — с мыслью о том, чтобы вернуться за телом позже. Сейчас главное — заняться живущими. Утренняя вылазка была рискованной… возможно, излишне рискованной при такой малочисленности отряда. Но она была, безусловно, необходима. Поселенцы слишком осмелели. Тускенам же следовало быть еще смелее.
Остатки клана прятались среди Столпов, как трусливое солнце. Легенда гласила, что здесь неоднократно сек горы кинжалом неизвестный великан; кое-кто утверждал, что этим великаном было само младшее солнце, бичевавшее брата. Как бы то ни было на самом деле, местность была необыкновенной. Колонны из природного камня и крошащиеся обелиски тянулись к небу, а у некоторых на верхушках возлежали каменные валуны, в любой миг готовые сорваться вниз. Между колоннами петлял лабиринт узких проходов. Некоторые вели в пещеры, другие — в никуда. Просвет между высокими скалами позволял разместить вокруг священного источника небольшое городище; песчаные люди теснились вместе со своими бантами в каменистом желудке Джандленда.
Никто не проронил ни слова, завидев, что А’Ярк обходит городище. Те несколько десятков тускенов, что отсиживались здесь во время вылазки, знали, сколь много слабых погибло. Скорбеть о никчемных соплеменниках было некогда. Их имена, их голоса ушли в прошлое. А песчаному народу надо выживать в настоящем.
В языке тускенов существовало слово «завтра», но использовали его редко. Что в нем хорошего? Смерть скакала бок о бок, как тени бант. Поселенцы, похоже, ни о чем таком не знали. Возводя укрытия для защиты своего драгоценного будущего, поселенцы становились толстыми и неповоротливыми — ну точно хатты. Может, хатты таким образом и появились на свет? Не то чтобы это когда-нибудь занимало мысли тускенов.
Нет, важно только настоящее. Выживание стало каждодневным достижением, воспетым в сказаниях о прошлом. Ударом, нанесенным по проклятию, которое солнца испокон веков наложили на племена. Вот чем следовало гордиться. Но кто будет хранить сказания, если все погибнут?
Вблизи источника жажда взяла верх над праздными раздумьями, и рука предводителя сама потянулась к веревке. Скоро солнца достигнут своих зенитов. Нужно будет кормить малышей, нужно будет точить гадерффай… и выбирать новую цель для нападения. Выбирать же будет, как всегда, А’Ярк.
Веревка вытянула на поверхность ведро. В третий раз за сколько уж дней — не упомнить — в нем был только мокрый песок. Некоторые называли это дурной приметой. У вождя же жажда обыкновенная сменилась жаждой убийства.
Подбежал обмотанный с ног до головы ребенок и выпалил донесение от дозора. Раздражение предводителя нарастало с каждым услышанным словом. По барханам верхом на животном скакал незнакомец. Снова.
В последнее время такие вторжения были не редкостью. Ходили даже слухи об одном человеке в капюшоне верхом на груженом эопи, который с востока на запад разъезжал по пустошам и был недосягаем для тускенских дозоров, заметивших его. Это приводило все племя в ярость. Поселенцы могли прорываться по дюнам на машинах — и зачастую у них даже получалось. Но тот другой — он либо безумен, либо настолько могуществен, что ему любая опасность нипочем. Но неважно, в чем причина. Столь нечестивое поведение должно быть пресечено, и плевать на плачевное состояние племени.
Воины, услышав донесение, схватились за оружие. «Хорошо», — было первой мыслью вождя. Даже после утреннего поражения бойцовский дух не угас. Но сейчас нужно позаботиться о насущном. Они останутся, покуда А’Ярк лично не разберется с непрошеным гостем. А если будут возражать, то тоже недосчитаются рук.
«Так потешим же жажду убийства!»
— Поше-о-ол!
Эннилин в который раз дернула за поводья. Вилас услышал и засеменил вперед, ловко переваливаясь через горчащие камни. Через несколько секунд они миновали щебенку. Наездница снова прикрикнула на него, и он припустил по пыльной чашеобразной равнине. Пинки на рососпинника не действовали: буро-красные чешуйки защищали кожу от любых шпор. Но Вилас, похоже, понимал, куда ему двигаться и что делать.
Именно поэтому Эннилин сразу отправилась за ним, едва увидев сломанную изгородь. На лендспидере было бы быстрее, но Злюка унес Келли к Трясунам — щебенчатой полосе, где транспорт неизменно попадал в зону турбулентности. Не ахти какая проблема, но выискивать дочь при таком раскладе было бы непросто. А Вилас знал, куда бежать… наверное.
— Вон они, — крикнула наездница, выбрав нужное облачко из нескольких пылевых завихрений в отдалении.
Вилас сориентировался быстро. Эннилин уцепилась покрепче: она не ездила верхом три года, но навык вряд ли растеряла. По нынешним временам половина поголовья рососпинников в Бестине происходила от стада Кэлума Тейни. Она бы и сейчас работала на ферме отца, если бы животных не подкосила сухая парша — вялотекущее заболевание, препятствующее усвоению воды клетками организма.
Под конец от стада мало что осталось — как и от самого Кэлума, которого покинули все работники. Когда и Эннилин пришлось наняться в магазин Даннара, отец стал совсем невменяем. Четыре года спустя, когда Эннилин с матерью перебрались в маленький домик неподалеку от оазиса, он взял бластер и покончил со своими страданиями. Эннилин нашла его через три дня после своей помолвки. Он сложил десяток оставшихся яиц рососпинников в ее старую колыбельку.
Стойла и загоны для животных в Наделе были сюрпризом, который сделал Даннар к их свадьбе: наследство семьи Тейни продолжало жить за окошком ее магазина, служа утешением и развлечением. Когда Даннар умер, девятилетняя Келли нашла схожее утешение в возне с животными. С того момента Эннилин перепоручила ей все заботы о рососпинниках. Келли это было по нраву, да и к тому же так девочке не пришлось терять годы юности, споря о ценах на одеяла с посетителями, которые даже не помнят ее имени.
Снова сесть верхом на рососпинника — приятное ощущение, даже несмотря на опасность. Злюка был для Келли искушением, риском, который слишком долго откладывался на потом. Сейчас матери пришло в голову, что у Злюки была примесь дикой крови горных рососпинников; кто-то из отряда Оррина однажды притащил несколько яиц, найденных в поле. Горные особи с их заскоками мало отличались от людоедской породы. Эннилин отругала себя за то, что совсем запустила селекционную работу. Она ведь знала, как это делается, и в стойле имелись простейшие диагностические приборы. Но она была слишком занята. А ни один из ее детей никогда не мог устоять перед искушением.
Келли уже была в поле зрения, в половине километра впереди. Злюка и не думал останавливаться. Эннилин на Виласе неслась к ним напрямик через песчаные проплешины. Услышать их Келли не могла, зато было видно, что она уже не справляется с животным, если вообще справлялась до этого.
В стойлах Колуэллов особое внимание уделялось вопросам безопасности: седла охватывали туловища рососпинников тремя крепкими подпругами. Но это срабатывало только в том случае, если во время седлания животное стояло смирно, на что Злюка был по определению не способен. И сейчас хорошо было видно, как седло из-за ослабленных подпруг сползало вправо. Келли, запутавшись ногой в стремени и отчаянно цепляясь за поводья, повисла на боку животного. Каждая безуспешная попытка выпрямиться злила Злюку еще больше. Было очевидно, что он не остановится, пока не сбросит наездницу.
Злюка пересек гребень дюны и пропал из виду. Несколько долгих секунд спустя туда прискакала Эннилин. От увиденного за дюнами она задохнулась. Она знала, что восточные рубежи славились земляными провалами, но это место было просто геологическим дуршлагом. Хуже того, в подобном изрытом рельефе обитали с трудом поддающиеся описанию твари, которые зачастую сами же его и формировали.
Сарлакки. Здоровые подземные прорвы, хватающие все, что имеет глупость пронестись мимо. Затаившиеся в песке чудовища, способные целиком заглотить лендспидер.
Злюка бежал прямо к ним в пасть.
Эннилин с удвоенной силой натянула поводья, понукая своего «скакуна». Вилас захрапел и стал упираться. Она понимала, что обстановочка ему не по душе, и трудно было его винить. Но рискнуть стоило. Сарлакки встречались редко. Поговаривали, что в Каркуне обитал один особо крупный экземпляр; еще один обретался неподалеку от каких-то древних развалин, коих на Татуине не счесть. Встреча даже с крошечным представителем этой породы может быть смертельной; но сейчас выбирать не приходилось. Наездница пустила Виласа в скачущий галоп, стараясь держаться как можно дальше от рытвин.
