Олег Синицын - Потерянная рота
Он поднял глаза на следующую фреску и потряс головой, пытаясь сбросить наваждение.
Следующая фреска была копией первой картины, только зеркальной в изображении и полной противоположностью по смыслу. Басурманы на черных конях и с кривыми саблями громят светлых витязей. И первым бежит удалой князь, на шлеме которого перевернутый стальной сокол, расправивший крылья.
Алексей ещё раз сравнил обе картины. Невероятно! Значит, он ошибся. Это была не великая победа. Тогда что? Великое поражение?
Картина со зверствами и та, на которой басурмане побеждают витязей, казались перепутаны местами. Ведь сначала надо одержать победу, чтобы творить зверства… Тогда совершенно непонятным становилось назначение первой картины, где витязи громят басурман.
Он перевел взгляд дальше. Нижняя часть фрески была полностью размыта. На том, что осталось, можно было увидеть верхнюю часть туловища властного старца с длинной седой бородой. Правая его рука лежала на толстой книге. Рядом, преклонив колени, находились витязи, во главе с «храбрым» князем, снявшим перед старцем свой шлем со стальным соколом. Могло показаться, что витязи пришли к длиннобородому просить совета, но по едва уловимым признакам Алексей чувствовал, что старец сам призвал их.
— Конечно, надо было их призвать, — тихо промолвил Алексей. — Ведь враг напал на Родину.
Последняя фреска. Лес, сугробы. Витязи сражаются с неведомыми зверями. Последние были прорисованы настолько нечетко, и время так безжалостно отнеслось к этой фреске, что Калинин почти не мог разобрать очертаний зверя. Витязи взмахивают мечами, лезвия которых испещрены мелкими точками. «Капельками крови? — подумал Алексей и сразу отмел эту мысль. — Нет, это не кровь. Что-то другое».
Больше рисунков не было. Алексей не сомневался, что конца истории он не увидел. Остальные фрески располагались на своде, который был уничтожен. Вместо фресок с окончанием истории, над головой Алексея простиралось огромное серое небо, слегка подернутое туманной дымкой.
Он с сожалением посмотрел на отсутствующий свод, сел и очень тщательно начал копировать изображения со стен. Время летело незаметно. Алексей пропустил обед, но голода не чувствовал. Страсть работы всецело охватила его. Закончив зарисовки, он выбрался из церкви.
Солдаты покидали избы и строились. До лейтенанта доносились их голоса. Калинин посмотрел на часы.
Боже! Час дня! Нужно спешить!
Он оглядел церковь на прощание. Его взгляд остановился на обрушенном куполе, который наполовину был засыпан снегом. Алексей внезапно забыл о том, что ему нужно спешить, что в деревне уже готовы к маршу и ждут приказа сорок три красноармейца. Калинин, проваливаясь в мягкий снег, пробрался мимо купола к шпилю и, остановившись возле знака, увенчивающего шпиль, начал раскидывать снег.
— А вот и наш командир! — раздался позади Алексея голос Николая Приходько. — Меня политрук прислал. Велел сказать, что пора выступать в дорогу.
Алексей кивнул, продолжая очищать знак.
— Сейчас-сейчас! — бросил он, не прекращая работы.
Приходько приблизился и наклонил голову набок.
— Это ж церква!
— Ее шпиль, — поправил Калинин.
— Что же тут копать? Там, значит, кресту положено находиться!
Калинин не ответил. Приходько наклонился, чтобы помочь. Они откинули основную массу снега. Алексей стянул перчатку и стряхнул со знака остатки снега. Тот разлетелся в разные стороны, словно пыль, попадая на лицо и за воротник. Знак открылся полностью.
— Господи, царица небесная! — воскликнул Приходько и отпрянул. Свят-свят, глазам не верю!
Церковный шпиль венчал крест, но не обычный православный, а с загнутыми под прямым углом концами. Свастика. Почти такая же или очень похожая на нацистский символ. Крест был помещен в бронзовый круг и держался в нем за счет четырех прутьев.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что эти старушенции молятся на фашистов? — спросил Приходько, глядя на изучающего знак лейтенанта.
— Свастика — это древнеславянский символ Солнца, который пришел на Русь из Индии. Это знак счастья.
— Почему же фашисты взяли славянский символ?
— Он пришел на Русь, из Индии, а туда из Арии — древней цивилизации, существовавшей, предположительно, в Гималаях. Гитлер боготворит древних арийцев. Поэтому он позаимствовал у них этот знак для символа Германской империи. — Алексей поднялся с колен и, задумчиво сдвинув брови, смотрел на свастику сверху вниз. — Гитлер осквернил этот знак.
— Чертовщина какая-то, — произнес Приходько. Алексей впервые видел его растерянным. — Получается, что у нас с фашистами одна религия?
— Общие корни, — произнес Калинин и тщательно зарисовал знак на шпиле обрушенного купола.
Вместе с Приходько Алексей вернулся в роту. Красноармейцы, стоя группами, разговаривали и шутили. Нужно было строиться.
К Калинину поспешил Зайнулов, а Приходько тут же отделился от лейтенанта.
— Пора начинать движение! — произнес политрук. — Я предлагаю выслать вперед разведчиков.
Калинин кивнул и воскликнул, обращаясь к солдатам:
— Ребята, надо строиться и идти!
Его никто не услышал. Солдаты продолжали отвлеченные разговоры, и даже не повернули головы на обращение лейтенанта. Алексей вдруг ясно почувствовал свою беспомощность. Смущенный, он стал теребить матерчатый ремень гранатной сумки, перекинутый через плечо.
— А ну строиться, мать вашу! — неожиданно рявкнул политрук. — Совсем оглохли? Не слышите, что к вам командир роты обращается!
Красноармейцы с явным недовольством начали собираться в колонну. Откуда-то подошел старшина, и что-то сказал двум бойцам из первого взвода в белых маскировочных халатах. Один из бойцов кивнул, и они оба, подхватив оружие, побежали вперед. «Семен Владимирович отослал разведку», — догадался Калинин.
После этого старшина повернулся, бросил быстрый, но строгий взгляд на колонну, и скомандовал:
— Шаго-ом арш!
Рота двинулась вперед по заснеженным Полыновским лугам.
Глава 4
Около половины второго дня рота вышла на кем-то протоптанную дорогу. Старшина остановил солдат и подозвал командира первого взвода Ермолаева. Вместе они склонились над следами.
— А почему Ермолаев? — спросил Алексей политрука, вставая на цыпочки и пытаясь разглядеть, что там делают старшина и командир первого взвода.
— Ермолаев — коренной сибиряк, — ответил Зайнулов. — Охотник. Тридцать лет в тайге. Любой след прочитать может.
Алексей кивнул. Через несколько минут старшина с Ермолаевым закончили разглядывать следы.
— Очевидно, это немцы, о которых рассказывала старушка, — произнес Семен Владимирович, приблизившись. — Прошли вчера. Много их. Кажется, больше нас. Что делать будем?
— Нужно идти за ними по этой дороге, — сказал Калинин. — К концу завтрашнего дня мы должны быть у высоты Черноскальной.
— Не хорошо все это, — под нос пробормотал старшина, но скомандовал роте продолжить движение.
— Что будем делать, если наткнемся на немцев? — спросил старшина Калинина. — Вступим в бой или обойдем?
— Я не знаю, — откровенно признался Калинин. — Но на обходе можно потерять много времени. Да и вообще, можно потонуть в этих сугробах. Мы не успеем выполнить приказ!
— А, вступив в бой, мы рискуем потерять всю роту и тоже не выполнить приказ, — ответил Семен Владимирович.
— Что же вы предлагаете?
За старшину ответил Зайнулов.
— Будем идти, пока не наткнемся на немцев. От боя, по возможности, надо уходить. А выполнить приказ нужно обязательно!
Старшина недовольно посмотрел на политрука, который занял сторону лейтенанта, покачал головой и, ничего не сказав, вернулся к Ермолаеву.
Никто не знал, куда движется рота. Ну и ладно! На то командиры имеются, чтобы знать. Фрол Смерклый никогда не задумывался над тем, что ему приказывали. Сказано копать мерзлую землю, значит надо копать, ничего не поделаешь. Сказано — умереть, но держать оборону. Держать Фрол будет, но вот чтобы умереть — хорошенько подумает. Когда опасность грозила его собственной жизни, он пару раз использовал ноги, покидая боевые позиции. Правда, однажды им не оставили выбора. Во время колоссального наступления немцев под Вязьмой, позади полка поставили заградотряд. Смерклый слышал о них, но впервые столкнулся только там. Доблестные бойцы НКВД с пулеметами располагались метрах в ста пятидесяти позади окопов регулярных частей РККА. Тот, кто спасался бегством от немецких пуль, натыкался на пули заградотряда. Поэтому назад бежали мало. Оборону держали так крепко, как корни хорошего дерева впиваются в землю. Вот и отразили фашистский натиск.
Мозги Смерклого включались только в моменты смертельной опасности. А задумываться над приказами он не имел обыкновения. Раз есть приказ, значит, над ним уже кто-то подумал.
