Владимир Корн - Страж Либерилля
— Не быкуй, Флойд, сначала выслушай.
— Чего хотели?
— Тебя Папа срочно хочет видеть.
И я сразу сдулся. Понятно, они вовсе не имели в виду, что мой отец с нетерпением ждет нашей встречи на небесах, и сейчас эти трое мне ее устроят. Папой называют Сумира Венделя — главного криминального авторитета Либерилля.
— Не дури, тапер, — добавил тот, от которого, сложись все иначе, по моему замыслу уже вовсю должно было вонять нечистотами, а третий, самый мелкий и весь какой-то дерганый, кивнул, подтверждая.
Я поморщился. Тоже мне, нашлись аристократы. Для уголовников таперы или гарсоны — низшая каста, и представители подобных профессий вызывают у них лишь презрение. Тут они полностью не правы: люди зарабатывают деньги на жизнь как могут. По крайней мере, не режут по ночам глотки за горстку монет или несколько ассигнаций.
Идти пришлось недолго. Вся дорога до двухэтажного каменного дома, выглядевшего среди других построек Консо чуть ли не дворцом, прошла в полном молчании. Спрашивать мне ничего не хотелось, а мои сопровождающие словно в рот воды набрали. Лишь скрипела наша обувь да слышны были звуки прибоя и крики чаек. Повстречавшиеся нам люди старательно отводили глаза в сторону или попросту делали вид, что не замечают нас. Ну а потом, когда найдется тело, окажется, что никто ничего не видел.
Хотя тело вряд ли найдется: вот оно, море, рядом. Сколько тайн оно хранит?
Вендель ждал нас на террасе, покуривая сигару. От воды тянуло йодом и солью. С моря дул зябкий ветерок, и потому глава либерилльского криминального мира, сидевший в кресле-качалке, был прикрыт до пояса шерстяным пледом. Красным, в крупную темную клетку. На столе перед Венделем стояли медный узкогорлый кофейник и чашка, самая обычная, глиняная, с давно потускневшей глазурью. Хозяин дома, не обращая на нас внимания, смотрел куда-то вдаль, где на самом горизонте дымил всеми своими тремя трубами пассажирский лайнер.
Не так давно, примерно с полгода назад, Либерилль посетил Иоганн Абвстель — мировой шахматный король. Он давал сеанс одновременной игры. Сам я участия в игре не принимал, но поглазеть на человека, который удерживает шахматную корону уже второй десяток лет, конечно же сходил. Так вот, эти двое похожи: у обоих высокий, с залысинами лоб, серые колючие глаза и длинный, с горбинкой нос. И возраста примерно одного и того же, за сорок. Рост их сравнить было сложно, поскольку оба они, Абвстель — тогда, а Вендель — сейчас, сидели.
Словом, в криминальном авторитете нельзя было заподозрить когда-то лихого налетчика, об удачливости которого слагались легенды и который сумел совершить побег с каторги, пусть и в другой стране. Внешне — вполне респектабельный господин. О нем самом я знал немного. Вернее, наслышан-то я был о нем достаточно, но что из всего этого являлось правдой, судить сложно. Каждая известная персона овеяна столькими домыслами, легендами и слухами, что попробуй-ка определи, где правда, а где вымысел.
Мы постояли немного, пока наконец верзила не кашлянул, привлекая внимание.
— Привели, Папа. Повезло, можно сказать, — сам шатался неподалеку.
— Присаживайся, Флойд, присаживайся, — предложил мне Вендель, когда отпустил всю троицу едва заметным движением головы. — В ногах правды нет. Ее вообще ни в чем нет.
Тут я был полностью с ним согласен. Помолчали. Я сидел как на иголках. И не потому, что рядом находился тот, чье имя старались не упоминать, а если и произносили, то шепотом, тревожно оглядываясь по сторонам. Все его могущество относительно. Слышал я когда-то разговор отца с Гленвом Дарвеллом, тогда еще возглавлявшим полицейский департамент. Так вот, тот утверждал, что все криминальные авторитеты находятся у полиции на поводке. У кого-то поводок длинный, у кого-то — покороче, но, так или иначе, он есть у каждого.
— Уничтожить полностью криминальный мир невозможно, — вещал Дарвелл. — Это как с крысами. Тех тоже не извести, можно лишь уменьшить популяцию настолько, чтобы она не бросалась в глаза. Для чего еще за всеми этими авторитетами так тщательно наблюдают? Для того, чтобы хоть отчасти держать через них под контролем весь криминальный мир.
Нервничал же я в большей степени из-за того, что денег нет, откуда их брать — непонятно, а день рождения сестры — все ближе. Впору поверить россказням Ковара и отправиться на поиски храма, доверху набитого сокровищами. А я, вместо того чтобы заниматься решением проблемы, сижу в компании неприятного мне человека и многозначительно молчу.
— Сигару не желаешь? — неожиданно обратился ко мне Вендель, указывая на коробку.
— Спасибо, господин Вендель, не курю.
— И правильно делаешь, — кивнул тот, после чего со вкусом затянулся.
Слышал, сигары ему крутят по специальному заказу из самых отборных листов табака, добавляя между ними листы вишневые. Правда, запах даже таких сигар никакого удовольствия мне не доставлял, благо Вендель выпустил клуб дыма в противоположную от меня сторону.
— Расскажи, что произошло на Канатной.
И я рассказал. Все, что видел и слышал. Лгать о том, что оказался напротив банка случайно, не стал. Удивляться его осведомленности тоже не стал. Как не мучил себя вопросом: откуда он узнал о нашем там присутствии? Не один ли из моих парней кому-нибудь проболтался? Или даже рассказал самому Венделю. Не так, как я, а придя к нему добровольно, потому что их связывает то, о чем я не знаю. Правды нет — это так же неоспоримо, как и то, что никому верить нельзя.
«Не верь никому. Ни при каких обстоятельствах, — любит повторять Винсенте. — И тогда ты никогда не разочаруешься в людях, а это всегда больно. К тому же сумеешь избежать многих проблем».
— Примерно так я и предполагал, — задумчиво изрек Вендель, когда я закончил свой рассказ. — Что было дальше?
— Не знаю. Дальше мы ушли.
«Не хватало еще оставаться там ротозейничать, — подумал я. — Нас могли задержать, и тогда обнаружили бы револьверы у всех четверых. Ношение оружия в Ангвальде разрешено, и каждый желающий может его приобрести — заходи в любую оружейную лавку и покупай то, что тебе по душе. Или по карману. Конечно, мы бы отговорились и нас бы отпустили. Но обязательно взяли бы на заметку, что совершенно ни к чему».
— Ладно, теперь о деле. Значит, так, Флойд. Не скажу, что я давно к тебе присматриваюсь, но ты успел оставить о себе приятное впечатление. Правда, дорожку ты себе выбрал кривую.
«Странно слышать это от тебя, — усмехнулся я внутренне. — О чем ты думал, глядя на море, когда мы сюда пришли? О том, сколько загубленных тобою душ покоится на дне?»
— Ты бросил учебу.
«Еще один Гленв Дарвелл. Теперь спроси меня: не перестал ли я заниматься музыкой?»
Но нет, услышал я совсем другое:
— Понимаю, денег на это нет, а брать у семьи, которая и сама пребывает чуть ли не в бедственном положении, тебе стыдно. Собственно, суть моего предложения тебе, а именно для этого я тебя сюда и пригласил, в том и заключается: я дам тебе деньги, чтобы ты получил образование. Оплачу твою учебу. Еще ты будешь получать ежемесячно на карманные расходы, скажем… пятнадцать, ладно, пусть будет двадцать лорелей. Золотом или ассигнациями, как тебе будет удобно.
Недурственная сумма получается. До последнего времени мне удавалось прожить на шесть-семь.
— Под какие проценты? — поинтересовался я.
Вендель не ростовщик, в их среде суживать деньги под проценты — занятие крайне неуважительное. Но, как ни странно, от моего вопроса он даже не поморщился.
— Без всяких процентов, — ответил он. — Тебе вообще не понадобится ничего возвращать. Кроме того, я помогу тебе сделать карьеру. Думаю, тебе будет интересно заняться политикой, — безапелляционно заявил Вендель.
Вот оно что! Отец у меня родом из разночинцев и наверх пробился благодаря уму и личным качествам. Но у мамы родословная ведет начало едва ли не от Сотворения мира. И моя кандидатура устроит всех — и плебс, и тех, чьи предки заседают в парламенте веками.
Хитро задумано, господин Вендель. И на перспективу. Ручной политик. Не сомневаюсь — он делал подобные предложения не только мне, и со временем из зерен вырастет неплохой урожай, коль скоро самому Венделю дорога наверх закрыта.
«Интересно, отказался ли хоть кто-нибудь?»
Я смотрел на собеседника, который любовался выпущенными изо рта аккуратными колечками табачного дыма. Да он мастер! Целых восемь штук.
Наверное, я смогу сделать неплохую карьеру в армии. Да что там: со временем наверняка ее сделаю. Вот только мне совсем не нравится один из важнейших постулатов службы: «Для того чтобы научиться командовать, научись подчиняться». Подчиняться я не люблю. И слишком ценю свободу, которую сейчас пытаются купить.
— Мне необходимо подумать.
Слова мои означали отказ, и Вендель это понимал.
