Владимир Марышев - Избранные
Между тем настало время второго тоста. На этот раз слово взял Стадник. Он тоже превозносил достоинства Ворохова, но в отличие от своего предшественника все похвалы излил только на «Звездные острова».
«Видно, больше ничего не читал, — подумал Андрей. — Вот так „давно и с большим интересом следим за вашим творчеством“! Впрочем, я, кажется, зазнался, впервые за столько лет повстречал людей, проявивших ко мне мало-мальский интерес, и вот уже раздулся от чувства собственной значимости, как мыльный пузырь!»
Действительно, с ним происходили быстрые метаморфозы. Слушая Стадника, он уже не испытывал неловкость, когда тот посыпал его «Острова» сахарной пудрой, не ерзал на стуле, не прятал взгляд среди блюд с угощениями.
После того как все осушили бокалы, жена Кирилла Ильича, худенькая женщина лет сорока с гладко зачесанными волосами, расставила перед гостями горшочки с мясом. Атмосфера в зале стала непринужденной, «мечтатели» начали разговаривать друг с другом, о чем-то спорить. Наконец вино развязало язык и Ворохову.
— Скажите, пожалуйста, — обратился он к соседу справа, — что вы думаете о последних романах Родионова? По-моему, он сдал. «Вызвездился» поначалу, вызвал шумиху, потом решил, что заслуг перед литературой у него и так хватает, дальше себя подхлестывать незачем. И лег в дрейф. Я не прав?
Соседа, молчаливого брюнета с обширными залысинами, его вопрос, казалось, застал врасплох.
— Родионов? — переспросил он, словно пытаясь вспомнить, кто это такой. — Да, очень может быть… Пожалуй, вы правы…
Тут бы Ворохову и отступиться, но его уже понесло.
— Его «Третий — лишний», по-моему, — полное дерьмо. Банальнейшая история, никого не возбуждающая, не эпатирующая. Гладенько, чистенько… и мертво. А ведь это был король эпатажа! Даже те, кого от его творений с души воротило, признавали: «Умеет, стервец этакий, характеры лепить! Плюешься, а самому интересно: что там дальше герой отчебучит?» Теперь он уже не стервец. Теперь он мэтр! Черт, какое нелепое слово… Вы согласны?
— Да-да, Андрей Витальевич, как же, — поспешно ответил брюнет, хотя на его лице было ясно написано.
— Пардон, — пробормотал Ворохов, паконец-то врубившись, что беседы не получится. «Странно все это, — подумал он. — Любитель литературы не может ничего сказать о творчестве одного из самых известных современных прозаиков… Ну что ж, бывает. Некоторые, например, благоговеют перед латиноамериканцами, а наших и писателями-то не считают. Ладно, свет клином на нем не сошелся…»
Андрей повернулся к соседке справа, крупнотелой крашеной блондинке.
— Извините, — сказал он, — я до сих пор так ничего и не знаю о вашем обществе. Литература — это такая необъятная страна… Не думаю, что на своих заседаниях вы обсуждаете поэмы Гомера или, скажем, романы Дефо. Да и ваш председатель дал понять, что вы следите в первую очередь за творчеством современных авторов. Ведь так?
Женщина (теперь Ворохов вспомнил, что ее фамилия — Пичугина) широко улыбнулась и кивнула.
— Так вот. Сам я… ну, не знаю… наверное, все же фантаст. По крайней мере начинал как фантаст. В общем, с особым интересом посматриваю на тех, кто сидит именно на этой литературной ветке. А вы?
Пичугина снова улыбнулась, но так и не проронила ни слова — видно, демонстрируя свои зубки, напряженно думала, что же ответить. Наконец, когда Ворохову уже казалось, что эта мадам так и будет весь вечер сидеть с приклеенной улыбкой, она сказала:
— Да, вам, безусловно, ближе фантасты. Знаете что? Когда мы выйдем из-за стола, подойдите к Кириллу Ильичу. Он милейший человек и, конечно же, все расскажет о нашем обществе.
«Ловко выкрутилась!» — подумал Ворохов, уже почти уверенный, что судьба действительно занесла его в странноватую компанию. Но следовало еще раз в этом убедиться.
— Непременно так и сделаю, — пообещал он. — Однако вы так ничего и не сказали о своем отношении к фантастике. Ну хорошо, допускаю, что изобретатели миров вам не очень интересны. Кого же вы любите читать? Не сочтите за назойливость, но я не так часто оказываюсь среди людей, ценящих настоящую литературу. Если уж выпал такой шанс, было бы крайне расточительно разговаривать о погоде или политике.
Пичугина вновь прикрыла свое замешательство милой улыбкой:
— Конечно, конечно. Но, знаете, я не считаю свое мнение очень уж ценным для вас. Лучше все-таки вам поговорить с Кириллом Ильичом.
«Черт возьми! — обозлился Ворохов. — Что за клоунада? Один при упоминании Родионова смотрит на меня, как баран на новые ворота, другая, подозреваю, вообще не берет книг в руки. Хотя тщательно это скрывает. Не кажется ли вам, сударь, что вас разыгрывают? Ладно, тогда и я покуражусь. Пойду до конца, припру ее к стенке и послушаю, что она тогда споет».
— Хорошо, — сказал он самым невинным тоном. — Но раз уж сегодняшний вечер посвящен моей писанине, позвольте поинтересоваться, что думаете о ней лично вы, а не Кирилл Ильич. Вы, конечно же, читали мои скромные опусы, иначе председатель предложил бы мне встретиться с ним наедине, а не отвлекал понапрасну столько людей. Только, умоляю, не бойтесь меня обидеть, режьте правду-матку! А то совсем уж захвалили, даже неудобно.
Лицо Пичугиной пошло пятнами, но Ворохов, твердо решивший сорвать с «мечтателей» маски, не ведал жалости. Он приготовился насладиться тем, как дама, вконец утратив невозмутимость, начнет выдавливать из себя позорные «э-э… вы знаете… как сказать… ну вообще-то…» Она вновь напялила на себя улыбку, собираясь с мыслями, но тут неожиданно пришло спасение: дверной звонок мелодично промурлыкал отрывок из Восьмой симфонии Бетховена — начальные такты второй части.
— Ага! — Хозяин вскочил и устремился к двери. — Кажется, нашего полку прибыло, и я даже знаю, кто это.
«Мечтатели» заметно оживились.
— Вот, я не ошибся! — раздался из прихожей голос председателя. — Так-так, раздевайтесь… Ну-с, Андрей Витальевич, прошу любить и жаловать: один из самых активных членов нашего общества!
Не питая никаких иллюзий по поводу активности новоприбывшего, Ворохов все же оторвал взгляд от соседки… и тут же забыл о ее существовании.
Глава 6. МАРГО
Кирилл Ильич торжественно ввел под руку женщину лет двадцати пяти — темную шатенку удивительной красоты. Густые волнистые волосы замерли на обнаженных плечах, из-под них сбегали тоненькие бретельки, поддерживая эротичное платье цвета морской волны с бесконечно длинными разрезами на бедрах В меру свободное, оно, однако, подчеркивало наличие прекрасно развитого бюста. Легкая ткань с предельной откровенностью обрисовывала тугие пуговки сосков — они дразнили лакомок-мужчин, чуть ли не подмигивали им
Неожиданно Ворохов поймал себя на том, что разглядывает прелести «активистки» непозволительно долго. Он вспыхнул и неловко поднялся из-за стола, едва не уронив стул.
От женщины, конечно, не укрылось, куда был обращен взор выдающегося писателя современности. Улыбнувшись самыми кончиками чувственных губ, она подала ему руку.
— Маргарита Николаевна Дроздова! — провозгласил председатель.
Ворохов вздрогнул: имя и отчество были, как у героини бессмертного булгаковского романа. Простое совпадение? А может, знак судьбы? Да нет же, что за вздор! Это только в романах сногсшибательные красавицы вешаются на неудачливых прозаиков. «Активный член общества»… Неужели это прелестное создание всерьез интересуется литературой? Это уже казалось маловероятным, а после общения с Пичугиной — тем более.
Он прикоснулся губами к ее тонким пальчикам с длинными накрашенными ногтями (изумительный переход от нежно-сиреневого к пурпурному!) и неожиданно для себя выдал:
— Так вы Маргарита Николаевна? Очень приятно. Я а — Мастер!
Глаза у нее были нежно-зеленые («весенние» — почему-то сразу подумалось Андрею), в их прозрачной глубине искрились смешинки.
— Вы не очень скромны. Впрочем, как и герой Михаила Афанасьевича. Хотите, чтобы я сшила вам шапочку с буквой «М»?
Обычно Ворохов завязывал знакомство без особых проблем, но тут он немного растерялся — было совершенно ясно, что банальная «лапша на уши» не сработает. Не дожидаясь, когда он найдется с ответом, Маргарита Николаевна походкой светской львицы обогнула стол и уселась почти напротив виновника торжества (мужчины мгновенно освободили ей место и передвинули приборы).
Трапеза продолжалась. Ворохов тут же заставил себя забыть о постигшем его конфузе, но дама была слишком хороша, чтобы сдаться так сразу. Чертовски хороша! Он все чаще поглядывал на Маргариту Николаевну. Она даже ела с удивительным изяществом. Изредка перебрасывалась парой фраз с соседями, но так ни разу и не взглянула на своего визави, словно утратила к нему всякий интерес.
«Есть ли у меня хоть шанс? — подумал Андрей. — Вообще-то я здесь, по-видимому, самый молодой, да и особо привлекательным никого из „мечтателей“ не назовешь. Но разве это о чем-нибудь говорит? Уж наверное, такая женщина не страдает от одиночества…»
