Михаил Гвор - Прорыв выживших. Враждебнные земли
— Держи, Санечка, держи, — шепчет Петька, — я сейчас…
— Не болтай, крути, давай! — Терпеть не могу эти телячьи нежности…
Где этот дурак тяжеленный умудрился трещину найти!? Я же только что там прошла, даже намека не было! Но, умудрился, нашел. И теперь висит на мне, а я — на ледорубе. Ледоруб выдержит, а я? Всем телом, особенно плечами и руками, ощущаю тяжесть Асада… Держать!.. На тренировках больше держала!..
— Страховка готова! Санька отпускай!
Ну, наконец-то, копуши, уже руки болят! Кое-как встаю, перещелкиваюсь и усаживаюсь на рюкзак. Теперь хоть гляну, что они без меня наворотили. Хотя смотреть особо не на что: веревка уходит в дыру в склоне. Собственно, уже две веревки. Акрам с Петькой работают быстро, минут через пять вытащат. Пока разминаю себе плечи и руки. Боль потихоньку уходит. Зато приходит Асад.
— Сань, спасибо!
— Проехали. Ты как?
— Нормально. А ты?
— Сказала же — проехали! Хватит сидеть, пошли, что ли?
Окрестности Новосибирска, Заимка. Владимир Пчелинцев— А нам и это по фигу, — отмахнулся капитан, — интересно другое. С учетом сложившейся обстановки товарищ компьютер предложил послать три группы. И идти всем вместе через Уфу на Астрахань, обходя обе казахские группировки: и Карагандинскую, и Актюбинскую, ибо обоим доверия нет ни на грош. С Уфой проблем не будет. Наладили, наконец, устойчивый радиоконтакт. Хорошие люди там сидят.
— Тоже хунта… — скорбно заметил Сухов.
— Что делать. Не везде же братва рвется к власти! — напомнил Урусов старый «бандитский» сериал. — Продолжаем. Доходим до Астрахани и разделяемся. Первая группа пойдет в Среднюю Азию, через Узбекистан в Тадж. Вторая через Кавказ на Украину. А третья либо усилит одну из групп, либо вернется сюда с информацией. Если связи не будет. В общем, по ситуации.
— Сложноват план, — проворчал Федосеев под ободряющий кивок Сухова. — Не ищете легких путей.
— Никак нет, герр заместитель гауляйтера! Как раз легких и ищем. До Уфы, а то и до Астрахани докатимся, как по маслу. С Омском и Уфой мы дружим, про то уже говорил. Единственное непонятное место — Петропавловск, так его и объехать можно. Там на весь Урал «дикие земли», никакой двуногой живности не водится. Правда, и дорог тоже. По крайней мере, это утверждают и омичи, и башкиры. С двух сторон, так сказать.
— От Уфы до Таджикистана не ближе, чем от нас. — произнес Федосеев.
— Зато остальным ближе. — парировал капитан, — а гуртом и батьку легше бить. Вдоль Волги не столь прозрачно, на месте придется уточнять. Для таджикской группы крюк большой. Но как по мне, намного проще тратить бензин, а не здоровье. По прямой, скорее всего, вообще не прорвемся. Или кто-нибудь верит, что казахские банды не имеют поддержки из Астаны?
Урусов замолчал.
— Еще какие мнения есть? — спросил Пчелинцев. — Или вопросы?
— Есть. — заговорил Мезенцев. — Насколько я понимаю, Башкортостан жив и здоров.
— Так и есть. Информацию только от них получаем, а они в этом вопросе несколько темнят. Но проскакивало, что ни одной бомбы башкирам не досталось. То ли ПВО у них сработало на «ять», то ли просто повезло. В целом, за рожи не скажу, но голоса у них шибко довольные.
— Тогда естественный вопрос: а почему бы к ним не перебраться? И поближе, и хозяйство там налаженное… Опять же, что башкиры, что татары — всё едино, русские. Не таджики с узбеками. И Афганистан далеко.
— Чем вам так не нравится Афганистан, товарищ подполковник? — с интересом спросил Сундуков.
— Не знаю, но как-то… Воевали мы с ними… Но все-таки, как насчет Уфы?
Ответил не Урусов, а Пчелинцев.
— Говорили мы с ними. Темнят. Похоже, им эта идея не нравится. Утверждают, что возможности региона используют под завязку, и больше ни одного человека прокормить не смогут.
— Вот прямо ни одного человека? — удивился Федосеев, — Непострадавший регион?
— Свежо предание, — пропел Соловьев, — но верится с трудом…
— И я про то, — вздохнул полковник, — темнят. Лично говорить надо, не по рации. Но боюсь, бесполезно. Поубеждаем еще, конечно, пока готовиться будем… Ну, а если разведка с ними сварит, то ей же лучше, не пойдет дальше, и всех проблем.
— М-да, не слишком оптимистично… — вздохнул Сухов, — А какое направление Ваш аналитик считает наиболее перспективным?
— Астрахань и Таджикистан. Каспий ближе и места там хватает. А в Азии должно быть теплее. Украина — слишком далеко, да и достаться ей должно было не слабо. А Кавказ… Он всегда Кавказ…
— Принято. Согласен по всем пунктам. — кивнул «голова». — В чем мое участие заключается?
— На данном этапе — сидеть и ждать. Начиная попутно подготавливать все на будущее.
— Те еще орды получатся…
— Великое Переселение народов, однако…
Таджикистан, Фанские горы Дмитрий АлябьевОт Артуча остались лишь фундамент главного здания и немного каменной кладки забора. Патрульные внимательно осмотрели окрестности. Тишина.
— Дмитри, у тебя первый патруль, — тихо сказал Хорхе, — сходи, Артуч руками потрогай. На удачу. Традиция есть.
Митька спустился к развалинам, прикоснулся рукой к нагретой солнцем каменной кладке. Когда-то здесь жили люди. Большинство приезжали на один сезон, но кто-то оставался постоянно. Пришел Большой Писец, и всё кончилось… Вот еще одна лингвистическая загадка: почему прижилось длинное и неудобное сочетание «Большой Писец», а не что-нибудь короткое, типа «Войны»… Может, точнее выражало случившееся?
Возникший звук сначала воспринялся, как жужжание шмеля. Такое мирное звучание, почти и забытое за столько лет… Подождите, здесь же не водятся шмели, вроде бы? Не водятся!!! А кто жужжит тогда?! Митька, наконец, вынырнул из затянувшего его болота лингвистики и тут же опознал звук: машина! И приближается! Парень было заметался, но взял себя в руки. Бежать обратно к товарищам далеко, могут засечь. А главный принцип Лагеря — незаметность. Надо прятаться здесь. Но не в развалинах, их осмотрят обязательно, кто бы и зачем сюда ни ехал. Значит… Митька бросился к ближайшей каменной грядке, прикрытой от бывших строений тремя деревцами.
— Хорхе — Митьке!
— Хорхе здесь.
— Машина! Я спрятался в камнях к северо-востоку. Не вызывайте.
— Принял. До твоего выстрела молчим.
Митька приник к камню, с благодарностью вспоминая дядю Жору, под руководством которого делал свой боевой костюм…
Два УАЗа вынырнули из-за поворота и неторопливо подрулили к развалинам. С машин посыпались автоматчики, занимая оборонительные позиции. В каждом «козлике» осталось по одному у пулемета.
«Десять, — сосчитал Митька, — много…»
Прибывшие достаточно оперативно брали под контроль местность. Не искали кого-то конкретно, а выполняли стандартную обязательную процедуру. Наконец шестеро автоматчиков определились с позициями. Оставшиеся двое, явно старшие в группе, долго осматривали развалины, пока, наконец, не остановились возле угла бывшего лагерного забора, метрах в тридцати от Митькиного укрытия.
— Ты думаешь, ака, здесь кто-то есть? — по-таджикски спросил огромный бородатый мужчина невысокого крепыша.
— Не знаю. Мне важнее, не есть ли кто-нибудь тут сейчас, а бывает ли вообще.
— Никаких следов. Сам видишь. Если тут кто бывал, осталось бы хоть что-то. Люди не умеют не оставлять следов.
— Здесь никто не живет. Это факт. Но…
— По той логике, что ты мне излагал, надо ехать в Пасруд или Чоре.
— Сам понимаешь, что это невозможно. Кое-кто просто мечтает увидеть меня на своей земле.
— Значит, надо ехать без тебя.
— А вот это не годится! Если я прав, то без меня там делать нечего. Одно неверное слово, и вместо союзников получим врагов… Или, скорее, трупы своих людей. Здесь единственное место, куда можно подъехать с нашей территории.
— Тебе виднее, великий умелец. Так или иначе, но здесь пусто. Всё разграблено лет пять назад, а то и больше.
Разговор настолько заинтересовал Митьку, что он чуть не высунулся из своего укрытия, опомнившись в последний момент. В словах таджиков крылась какая-то важная мысль, важная для всего лагеря, но какая…
— Ладно, — произнес невысокий, — вверх не пойдем. Если я прав — это слишком опасно. А если нет — бессмысленно. Впустую съездили.
— Не совсем впустую. Теперь знаем, что здесь делать нечего…
Собеседники отправились к машинам. Вслед за начальством туда начали стягиваться автоматчики. Через десять минут рокот моторов затих внизу.
— Дмитри Хорхе.
— Здесь.
— Ты как?
— Нормально.
— Отходим.
— Две минуты.
Лучший и единственный лингвист Лагеря, старательно вспоминая каждое слово, записывал в блокнот патрульного подслушанный разговор. Записывал на таджикском, боясь потерять при переводе даже намек на интонацию…
