Григорий Рожков - Американец
Машу рукой, указываю на восток, туда, где находятся обороняющиеся погранцы. В голове это движение откликается резкой вспышкой боли. Меня слегка скручивает, к горлу подкатывает тошнотворный комок. В руку неожиданно вкладывают холодную фляжку. Несколько жадных глотков облегчают состояние, и я поднимаю взгляд на Аверьянова. Старлей задумчиво чешет лоб.
— Нас не так уж и много, а артиллеристов в том лесочке поляки прикрывают… Как же мы взводом будем их атаковать? — Здравое размышление, но без учета некоторых деталей.
— О нашем существовании противник не знает. — То, что я сказал «противник», вызвало одобрение у собеседников. Прежде я хоть и убивал врагов, но, наверное, делал это ради собственного выживания, а сейчас выражаю свое отношение к фашистской агрессии. — Насколько я знаю, пограничники — это высокопрофессиональные бойцы. Тем более советские пограничники относятся к войскам НКВД, а это очень серьезно. — Васильков и Бобров дружно приосанились, лица их засияли от гордости за родной НКВД. Алексей лишь скромно ухмыльнулся, одобряя мой «комплимент». — Вас целый взвод, и вы отлично вооружены. И вы не одни! Там, в расположении пограничного отряда, находится много таких же опасных солдат, как вы. И у них есть танки! Товарищ старший лейтенант, как вы думаете, командир отряда обратит внимание на такой неожиданный удар в тыл противника?
— Думаю, если мы подадим сигнал, то на нас не только обратят внимание, но и помогут, — с некоторым сомнением произнес старлей.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите мне лично сходить на разведку и оценить дислокацию и количество сил противника?
Алексей задумался, потом согласился, но с условием, что он и еще двое погранцов идут со мной.
Через пять минут мы лежали в зарослях кустарника и в бинокли разглядывали лес за дорогой. Немцы и поляки, словно ужаленные в седалище, даже не пытались быть незаметными и безумно бегали, выполняя известные лишь им задачи. На поляну вниз по дороге, ближе к границе, откатили гаубицы и стали их разворачивать.
Три орудия, запомнили и зарисовали в блокноте.
Там же нарисовал схематическую карту местности с пометками важных объектов. Кроме пушек отметил место временного складирования боеприпасов для орудий и небольшой лагерь на самом краю поляны с развернутой радиостанцией.
Рация — это очень хорошо и плохо! Ее надо будет брать обязательно.
А вот грузовиков, приволокших 105-миллиметровки, видно не было — наверное, ушли уже. Обратил внимание на то, что от границы в сторону отряда пару раз проезжали грузовики «опель», почти у самой опушки леса они сворачивали и скрывались в лесу. Пометив на бумаге все, что было возможно, на этом участке, мы сместились на восток и изучили место съезда грузовиков. Отсюда удалось разглядеть маскирующихся артиллеристов и их ПТО. С нашей позиции удалось рассмотреть по меньшей мере два ПаКа и расчеты. Артиллеристы — немцы, а пехотное прикрытие — поляки.
— Смотри, вон грузовики маскируют, — толкает меня в плечо Леха, когда я зарисовываю новые данные.
— Где? — Бинокль в руки — и следим за направлением. О! Я уже люблю этих педантичных нацистов. Пять грузовиков немцы размеренно маскировали в кустах в полусотне метров от дороги. Отмечаем и их на бумаге. — Думаю, это все… Уходим. — Уйдя метров на сто от места лежки, я останавливаю Леху. Двое пограничников тоже замерли.
— В чем дело? — Старлей удивлен и заметно напряжен.
— Все в порядке, просто я поразмыслил над раскладом и кое-что придумал. — Голова моя гудела, и я присел. — Если ты не против, я расскажу, что задумал. — Аверьянов, заинтересовавшись, присел рядом. Бойцы взглядом спросили у командира, что делать, и Леха отправил их к нашему лагерю. — Смотри, нам нужно прорваться в отряд, но пройти мимо такой цели, как эти батареи, мы не можем и не имеем права. Пройдем — и в отряде эти пушки натворят такое, что мы все пожалеем…
— Я уже это понял, Пауэлл, давай к делу, — с легким раздражением бросил старлей.
— Хорошо. Вот смотри, у нас такая ситуация. Батарея гаубиц развернулась на удалении от основных сил, тут примерно метров пятьсот — семьсот от них до позиции ПТО и пехоты. У гаубиц расчеты по пять человек — пятнадцать артиллеристов. Плюс еще пять — трое у радиостанции и двое у временного склада снарядов. Итого в общей сумме двадцать человек. Думаю, если обойти их с тыла, со стороны границы, группой из десяти — пятнадцати стрелков, то этот вопрос можно будет решить очень быстро. Радиостанцию желательно захватить, она пригодится. — Кружочком выделяю пометку радиостанции. — Одновременно с атакой на гаубицы начинают действовать еще две группы. — Черчу на схеме две стрелочки. — Одна, малочисленная, атакует стоянку грузовиков. Вторая, самая большая, от дороги начинает обстрел позиций ПТО. — Повторяю все на схеме. — Захватив стоянку, подаем сигнал первой группе, и та, уничтожив гаубицы, продвигается на соединение с группой у стоянки. Вместе эти группы ударяют в тыл по противотанкистам и пехотному прикрытию. Мы как бы всеми действиями рассеиваем внимание врагов, не даем им понять, где главная беда. Главное — действовать быстро и дерзко. Пусть враги думают, что нас здесь не взвод, а рота. Много шума, много агрессии. Но без лишнего фатализма — не лезем на рожон. Мы не главная сила в этом спектакле. Как только нашумим, надо подать сигнал в отряд. У вас там была рация? — киваю на восток. От этого движения в глазах на мгновение потемнело, и мир плавно поплыл, но я собрал волю в кулак и не отключился.
— Есть рация, ее месяц тому назад привезли.
Ответ меня удовлетворил.
— Тогда еще один вопрос: у тебя на заставе были бойцы, разбирающиеся в радиосвязи?
Теперь Аверьянов задумался всерьез.
— Васильков и Ерошин, они до призыва были радиолюбителями в Минске… С немецкими рациями имел дело Васильков.
Прекрасно, есть еще и сведущий в вопросе солдат.
Теперь осталось достичь идеала во всей этой безумной затее с радиостанцией: нужно, чтобы радиолюбители разобрались с нашей немецкой рацией, чтобы смогли настроиться на нужную волну, чтобы передали в отряд запрос о поддержке и, главное, чтобы в самом отряде рация была в порядке и нас услышали вовремя. Мечты, мечты… Однако это маленький, хиленький, но шанс!
— Тогда мы можем подать сигнал по радио. Это первый вариант. Второй — мы можем отправить в отряд посыльного, но не факт, что он доберется… А ракетница у нас есть? — Алексей кивает. — И в качестве третьего варианта мы можем попытаться подать сигнал ракетами и надеяться, что нас поймут правильно и пришлют на огонек помощь. — Вижу, старлей смеется. — Я что-то не так сказал?
— Скажи, Пауэлл, откуда ты так хорошо русский язык знаешь? И акцента у тебя почти нет. Да еще и всякие шуточки откалываешь.
Вы спросили, а мы ждали. Хотя сейчас в голове всплыла мысль о том, что я все же для этого времени говорю неправильно. Даже построение предложений, наверное, здесь немножечко, но другое. Это же у нас на иностранное происхождение легко списывается? Вот и ладненько.
— Мама у меня русская, еще до революции в Америку уехала. Вышла замуж за бизнесмена, то есть за частного предпринимателя, и в восемнадцатом году родился я. — Стараюсь говорить об этом с любовью и неким трепетом. Не знаю, выходит это или нет. — С малых лет вертелся как волчок в двух культурах. С бабушкой и дедушкой по отцовской линии приобщался к американской культуре и английскому языку. А с многочисленными русскими родственниками и друзьями мамы изучал историю России и русский язык. Так мне удалось изучить два языка… Ладно, хватит об этом, у нас на носу первая серьезная операция. — Слушал меня старлей внимательно и с пониманием. Значит, мой ответ его удовлетворил. Но в глазах у собеседника на миг появилось и угасло нечто… опасное.
— Верно… Но… Зачем ты мне одному рассказал свой план? Пришли бы к бойцам, я бы дал тебе слово. Идея-то у тебя очень дельная, и работать будем по ней, не думаю, что у меня вышло бы лучше, — удивился Леха. Врет ведь, смог бы и получше план придумать.
— Понимаешь, я же иностранец, да и офицер. — От упоминания слова «офицер» Аверьянов невольно поморщился. Ну а что поделать-то? Это у вас тут такие выражения попахивают старорежимщиной, а там, «за бугром», это уставное обращение. — Командование РККА и пограничных войск признало мои полномочия в соответствии со званием, но я не командир ТВОИХ пограничников. Они будут слушаться тебя и принимать твои приказы, не мои. Я лишь инструктор. Понимаешь? — Он понял и явно одобрил мои слова.
— Ты мне нравишься, товарищ инструктор. Знал я, конечно, что американцы наши лучшие друзья, особенно после Договора Содружества тридцать восьмого года, но не думал, что вы настолько серьезные люди. Я тебя понял и сам изложу твой план. Но скажу, что идея принадлежит товарищу инструктору. Будем считать, что ты на время боевых действий являешься моим советником…
