Вторая жизнь майора. Цикл (СИ) - Сухинин Владимир Александрович "Владимир Черный-Седой"

Владимир Сухинин

Вторая жизнь майора

1. Вторая жизнь майора

Глава 1

Афганистан, провинция Кандагар, 1988 год

Рассвет только занимался, окрасив верхушки гор розоватым цветом. Стояла еще ночная прохлада, но скоро она сменится изнуряющей жарой, которая мне, непривычному к жаркому климату, доставляла кучу неприятностей. Переносить жару мне было труднее, чем холод. Все время хотелось пить, пить и пить. Вода из фляги жажды не утоляла, и все выпитое тут же выходило с потом, оставляя соленые разводы на форменной рубашке.

Наш батальон Царандоя [1] выдвигался под прикрытием двух стареньких БТР-60ПБ для блокирования района проведения операции, которая проводилась силами ХАДА [2].

Все в общем-то как всегда. Мы работали по устаревшей информации «кобальтеров» [3].

«Ду́хи» [4], которых нам надо было окружить и блокировать, давно ушли, и я это прекрасно понимал. Душманы имели разведку не хуже нашей и о предстоящих мероприятиях, скорее всего, знали.

Это обычная наша рутина, когда надо показать хоть какой-то результат, — вот батальон выходил и проводил операцию.

Лето, опостылевшая жара и пыль наводили на меня уныние. У меня было только одно желание — побыстрее прибыть на место и организовать оцепление района согласно плану операции.

Я, как советник командира батальона, трясся в штабном уазике без брезентовой крыши и с тоской обозревал невзрачный пейзаж предгорья, на склонах которого теснились грязные дома и глиняные дувалы [5] небольшого селения.

На двери машины были навешаны броники [6] — хоть какая-то защита от пуль, — но вся надежда была на «авось пронесет». И весь предыдущий год службы «проносило».

Мы пылились в середине колонны, голова которой покидала деревню.

Краем глаза я увидел, как открывается калитка и недалеко от нас появляется «дух» с пулеметом в руках. Одновременно с этим впереди раздается сильнейший взрыв, и на том месте, где находился БТР, вспыхивает высокое пламя.

Я повернул голову в сторону «духа» с ПК, увидел рот с кривой улыбкой, пулемет выдал веером длинную очередь по растянувшейся колонне и краем задел нашу машину.

Пули прошили стекло, попали в водителя, уазик врезался в дувал и заглох. Сам не ожидая от себя такой прыти, я выскочил через борт и упал на четвереньки. Сильно ударившись коленями о каменистую почву, застонал от боли. Автомат ремнем зацепился за что-то и, вырвавшись из рук, остался в машине. Кругом свистели пули, стоял грохот от выстрелов и взрывов гранат. Лихорадочно нашарив в наплечной кобуре ПМ, я достал его. Патрон в патроннике. Чувствовал, как дрожат руки, но пальцем снял предохранитель и приподнялся над капотом автомобиля. В кабине тела расстрелянных — водителя и комбата. Вот «дух» с пулеметом и смотрел в другую сторону, стреляя по мечущимся сарбозам [7]. Почти не целясь, я всадил в него три пули. На месте стоять нельзя, подхватил свой автомат и, огибая уазик, пригнувшись, побежал в сторону калитки, откуда вышел моджахед с пулеметом. На то, что вокруг стреляют, я уже не обращал внимания, задыхаясь от быстрого бега, заскочил во двор.

И — вот так встреча! На меня удивленно смотрел наш переводчик-таджик, он выдвигался с передовым охранением.

— Рустам, что произошло, почему не заметили засады? — спросил я. Забег дался мне нелегко — дышал тяжело, пот заливал глаза. — Где все охранение? — прохрипел я и огляделся.

У дома увидел лежащих разведчиков, их тела небрежно свалены в углу. Поднял с удивлением глаза на нашего переводчика и больше ничего сделать не успел. Рустам выстрелил из «хеклер-коха» [8]. Одна пуля попала в плечо и развернула меня, потом удар, как кувалдой по голове. А дальше — боль, обида и темнота.

В тяжелом забытьи слышу чужую речь, но не понимаю: говорят на пушту.

…Хамид — полевой командир, рискнувший организовать засаду в таком неудобном месте, — нервничал: вся надежда была на внезапность. Но все его опасения оказались напрасны — прошло лучше, чем он мог предположить.

Атака получилась неожиданной для противника. Как только улетели «вертушки», передовое охранение заманил в ловушку Рустам, и разведчиков по-тихому вырезали в одном из дворов. Потом на итальянской противотанковой мине подорвался головной БТР, а следом бойцы Хамида кинжальным огнем в упор стали расстреливать машины с солдатами и закидывать их гранатами.

Растерянные и испуганные сарбозы не пытались оказать даже малейшего сопротивления. Они прыгали из машин, бросали оружие и разбегались в разные стороны. Многие становились на колени и поднимали руки. Бой был кровавым и скоротечным, машины горели, вокруг них лежали тела убитых и раненых солдат.

Хамид внешне спокойно, но торжествуя внутри, подошел к двум пакистанцам, которые представлялись репортерами. Репортеры, как же, усмехнулся про себя Хамид. За этими парнями торчали длинные уши ЦРУ.

Со стороны расстрелянной колонны слышались одиночные выстрелы — это добивали раненых.

— Хамид, там шурави [9], еще живой, но раненый. Что с ним делать? — спросил подошедший молодой парень с радостной улыбкой на загорелом до черноты лице. — С ним Рустам, собака, разговаривает.

— Не доверяешь Рустаму, Файзулла? Почему? — засмеялся Хамид.

— Перебежчик он, брат. Их предал — и нас предаст. Жадный гяур, сильно деньги любит.

— Ну, деньги все любят. Пошли посмотрим на этого шурави, может, этим пакистанцам продадим. Если выживет, — ответил довольный Хамид. — Надо все доделать быстро и уходить: скоро опять геликоптеры появятся.

…Меня переполняла боль. Перед глазами стояла кровавая пелена, чьи-то руки грубо подняли мое израненное тело и бросили у дувала, на который я оперся спиной.

— Ну что, Витя. Как ты пел? «И на Тихом океане мы закончили поход»? Вот твой поход и закончился, только гораздо ближе, — услышал я голос нашего переводчика. — Скучать, Глухов, я буду по твоим частушкам! — продолжил тот же голос. — Когда сюда прибудет десантура, я вылезу из подвала и расскажу о твоей героической смерти. — Рустам глумливо засмеялся.

С трудом открыв глаза слипшиеся от крови, я увидел перед собой сидящего на корточках очень довольного Рустама. Слова давались с трудом, но все-таки я спросил:

— Почему, Рустам?

— Пайса [10], Витя. Хорошие деньги предложили, а у меня жена, дети в Нагорном Бадахшане, они достойно жить должны.

Я закашлялся, выплюнув сгусток крови, потрогал рану на голове. Живым сдаваться я не собирался: или замучают, или заставят принять ислам. Хрипло прошептал: