Сто тридцать четвёртый (СИ) - "Simejaza"

Сто тридцать четвёртый

Без шансов

Пот лезет в глаза, вызывая солёную, режущую боль. Не критично, но щуриться приходится постоянно. Под разгрузкой ветерок неприятно холодит края горки вокруг места, где бронепластина прижата к телу, правое ухо почти не слышит. Глаза бы вытереть. Но это потом. Позже. Кувырком ухожу под огрызок глинобитной стены. Выхожу из кувырка и прижимаюсь к ней спиной.

Почему-то вспомнился самый первый бой. Очень похоже. Тоже свист вокруг, шум, гам, что-то бабахает, командир чего-то орал тогда, не разобрать... а я сидел такой же, только напуганный до чёртиков, оптику под броньку заныкал, чтобы не разбилась, и ссался высунуться. А всё потому, что когда вокруг стреляют, кажется, что стреляют только в тебя, а ты сидишь и думаешь: «Как бы отсюда свалить побыстрее и подальше?» И нихрена не до геройства. И время растягивается из секунд в часы. Вроде только минут десять прошло, а ощущение, что часа три — не меньше.

Сколько лет прошло, а сейчас уже всё немного иначе. Нет, страшно так же. Подыхать не хочется совсем, но и геройствовать тоже не тянет. Всё потому, что из стрелкового боя ты выходишь или целым, или не очень. В последнем случае можно и трупом. И хорошо, если так, а не калекой по частям. Тогда ты уже никому не нужен. Даже родственникам. Так, поблеют, помучаются годик и поймут, что все их моральные терзания ничего не стоят, потому что с калекой физическим можно как-то построить взаимоотношения. С калекой после войны — нет. Не помню, в какой момент мне стало просто безразлично, и война превратилась в работу. Опасную, но ничуть не хуже, чем у других.

Тогда я высунулся и на адреналине начал беспорядочно отстреливаться во всё, что движется, пока магазин не опустел. Идиот. Но так в первый раз всегда и бывает... А сейчас жарковато становится. Перчатки в пыли, бандана под каской насквозь мокрая, глаза не вытереть. И ветер прохладный. Ну, не люблю я бегать. Не люблю... а приходится. Вон башка в пидорке черной высунулась. Не наша башка. Орёт чего-то не по-нашему. Вскидываюсь, завожусь, приклад привычно упирается в плечо.

"Кстахх", — говорит "Винтарь".

Чужая башка с какой-то вязью арабской на повязке поверх шапки неэстетично лопается, провожая фонтанчик мозгов из затылка. А вот нехрен в мою сторону орать. Я этого с детства не люблю. Обтюраторы в стволе надо поменять. Звучит уже громко при выстреле. Но это потом, на тылах. Не забыть бы. Так, что там в рации орут? Баа... Да нас теснят!.. Хм, разведка напрягается. Дыма дохрена, не видят... надо бы осмотреться... Вдох-выдох. Работаем.

Перекат, выстрел, перекат, подняться, на четвереньках кинуть тело влево за обломки бетонных блоков, на живот. Какая сволочь тут арматуру так неудобно поломала? Контакт! Бежит в рост, выстрел, справа бежит ещё один. Эй, куда собрался! Ллять, и меня заметили! Выстрел, перекат в укрытие, с колена старт, пригнувшись, пара шагов, рывок, над ухом противно свистят шальные пули, нырнуть за угол рваной стены от дома, в пробоину от танкового кумуля, на колено, выстрел, перекат, за стенку... вдох-выдох... за проёмом в стене метрах в семи опять орут не по-нашему, приближаются. Кольцо с гранаты руки рвут на автопилоте, пыхнул запал, три, два, рот открыть, ловите!

Высунуться, осмотреться, минус два, третий недобиток опрокинулся навзничь, то, что от лица осталось, руками закрыл и воет. Ногу ему почти оторвало, культёй сучит, не видит нифига.

"Кстык".

Затих. Кто сказал, что война — это благородно и красиво? Выбейте придурку зубы! Это кровь, грязь, вонь, кишки и антисанитария. Так, не время рефлексировать, где там наши? Справа куча обломков от дома, прохожу за них. Аккурааатнеько, ти-ихо..Так... вспоминаем карту... Где-то тут должна быть трёхэтажная хибара.

Высунуться... ага... вон она... метрах в ста, но справа. Далеко ушел, надо к нашим возвращаться. А это что за нахрен? Ай! Бля!!!

Охйоптыж... кх... Первое ощущение при пулевом ранении — удивление и шок. Типа «Как так то?» Второе, чуть позже — боль... Хреново, когда пуля попадает в броньку с такого расстояния. Это всегда ебический удар. Ощущение, как будто тебя резко поезд забодал... А этот находчивый урюк в меня очередь всадил. Дурак. Из половины магазина всего 2 попадания. Одна в броню, а вот вторая... Вторая меня сейчас убивает. Больно, пиздец! Вскинуть ствол.

"Ксыть, кстыть".

Достал... минус. Оседаю по обломкам спиной к стене... что-то часто за сегодня... надо бы разгрузку срезать... посмотреть, что там, да затампировать попробовать... не получается. Поганое попадание, да ещё и заброневая травма. Ключица перебита, левая рука не слушается. Паршиво-то как.

Легкое отбито, лишь бы не запало. Не... сам не вытяну. Рука тянется к рации. Пальцы не слушаются, руки дрожат, пока на адреналине надо сообщить, а то скоро мямлить начну, если вообще дышать смогу.

— Огород, зайцу четыре... кха... — ой, паршиво как, кровь откашливается, долго не протяну. — Огород зайцу четыре...

— Ответил, заяц четыре.

— Огород, я трехсотый, тяжелый, квадрат Б-три, за зданием с... кха... с синими дверями... двести тринадцать к западу от морковки... хкуххххукху...

— Принял, заяц четыре, ожидайте.

Ожидайте. Ему легко говорить — сидит за терминалом в кунге за дохренадцать километров от меня и кнопочки тыкает, а мы тут... танцуем. Пехота, блин... Допрыгался, Сергей Николаевич? Добегался, капитан Архангельский? Щас тебя вшивый моджахед в архангелы быстро произведёт. Досрочно, так сказать. Так, хорош фигню думать. Больно, с-сука, но надо терпеть... Сейчас ближайшая эвак-группа с медиком меня вытащит.

Руки падают на песок этой богом забытой земли, скользнув по расцарапанному прикладу... Интересно, меня убьет кровопотеря или схлопнувшееся легкое, а может всё совсем погано и я тупо задохнусь, захлебнувшись кровью от пропоротого осколками рёбер бока? Блять, ну как так-то... кхха... аааййййска... уууубль... хотел же в конце месяца закрыть контракт, снять боевые и на побережье. Домик купить, яблоню посадить, или урюк какой... не, нафиг урюк, мне после местных урюков разных фруктов в жизни хватает... а может быть и с Иришкой помириться... Не, нахрен Ирку... хе... рука онемела... пиздец котенку... точно отбегался. Только бы выжить. Мама не переживёт, если я вот так... в грязи... Она ведь даже не знает, где я...

Говорят, перед смертью вся жизнь перед глазами пролетает. Это, я скажу, нихрена не так. Вот как этот мудак ко мне в спину зашел? Проебал же? Проебал... дурак, а теперь дурак полудохлый... Бо-о-ольно... и дышать тяжело... в горле булькает смешно... бля... зрение скачет... Я щас отключусь. Господи, если ты есть, прости, что я в тебя не верил. Но я так, с-сука, жить хочу! Слышишь, ты там! Отец небесный! Я жить хочу!!! Пожалуйста...

Мамочка, прости... дышать... надо дышать... скоро пацаны подойдут. О! Да вот же они! Бегут, и медик наш с ними... И трамадол... Значит, ещё побегаем, братцы-кролики... Говорить уже не могу. Спокойно. Теперь вынесут... любого вынесут... Боли почти не чувствую. И ничего не вижу, плывёт всё. Кровопотеря большая. Холодно. Только дышать... надо... дышать... дыши, глупое тело, дыши! Дыши, я сказал!! Давай! Ну!!! Вдох... выдох... вдох... выдох... вдох... выдох... вдох...

***

Первая мысль была:«Кажется, я всё ещё жив. Фух. Когито эрго сум! Ай, башка-а-а...»

И, кажется, опять отключился.

Второе "пробуждение", если его можно так назвать, было менее болезненным. Причем, если в первый раз голова просто взорвалась от болевых ощущений, и я отключился. Но в этот раз я перед отключкой успел осознать, что чувствовать боль — это хорошо. Значит, точно жив. Потом темнота.

В третий раз я очухался от того, что мою тушку скрючило и куда-то потащило. Я открыл глаза, точнее попытался, но ничегошеньки не увидел. Муть какая-то. Опять резко заболела голова, и виной тому были, как мне кажется, совсем не манипуляторы какой-то белесой хрени с синими лампочками вместо глаз. Последнее, что я успел рассмотреть как сквозь кисель. Что с моим зрением?? И как только я уже хотел высказать всё накопившееся возмущение и радость от того, что пришел в себя, вдохнул поглубже и: