Майкл Ривз - Медстар: Интермеццо
Обзор книги Майкл Ривз - Медстар: Интермеццо
Майкл Ривз и Стив Перри
Интермеццо
Джос вытянул осколок исковерканного и зазубренного дюрастила, шириной примерно в половину его ладони, из живота раненого солдата и кинул его в лоток, который держала Толк. Он не лязгнул, когда упал туда — кто-то устал снова и снова выслушивать этот специфический звук и выложил металлические лотки толстыми и упругими обрезками старой изоляции от передатчика. Отныне, когда хирург вытаскивал из пациента шрапнель и отправлял ее в посудину, раздавался менее назойливый, приглушенный мягкий стук.
«Неплохая идея», — подумал Джос. Конечно, новый звук раздражал его точно так же, как и старый. Может и больше. Впрочем, сейчас Джоса много чего раздражало. Стоять тут часами напролет и таскать куски искореженного металла из пробитых и порванных органов — было в верхней строчке этого списка. Поэтому усовершенствование хирургических лотков ради смягчения лязга казалось довольно бессмысленным.
«Ты точно уверен, что хотел оказаться здесь, Джос? — спросил его внутренний голос. — Ты уверен, что хочешь размышлять о бессмысленности сущего?»
Нет. Он не хотел.
Можно подумать, от его желаний что-то зависело.
Охладители воздуха опять были отключены из-за споровой гнили; ничего необычного для здешних мест. Сырая тропическая жара просачивалась в операционную, делала воздух вязким, выдавливала пот и не позволяла ему высохнуть. Запах гнили был вездесущим, он запросто перебивал аромат озона от антисептических полей и еще более неприятную химическую вонь гербицида, которым периодически опрыскивали стены. Споровое заражение стало особенной проблемой с тех пор, как они переехали из Джассеракских низин на возвышенности. Все носили микрофильтровые маски и защитные очки, снаружи и в зданиях — и это не была паранойя; трое людей, кубаз и угнаут прямо сейчас лечились в изоляторе от грибкового поражения легких. Джос повидал представителей этих рас, да и остальных тоже, страдающих от гнойного воспаления легких на последней стадии. Это не было приятно. Некоторых из острых воспалений было достаточно, чтобы они буквально сварились в собственном соку.
А районы возвышенностей на планете слыли особенными рассадниками заразы.
Джос заткнул несколько маленьких сосудов и дал Толк осушить рану. Он осмотрел ее критическим взглядом. Сойдет. Дроид сможет ее залатать, и, если солдат-клон не подхватит воспаление легких, гниль селезенки, или подобного рода инфекцию, вызванную проклятыми спорами, то в следующие 24 часа — он, возможно, выживет, чтобы однажды вновь вернуться в бой.
— Передай его дроиду на зашивание, — сказал Джос Толк. Он вздохнул. — И скажи нашему следующему клиенту, что его столик готов.
Операционный лагерь был временным, причем еще больше, чем обычно, поскольку он лишь недавно был отстроен. «Ремсо» создавались для того, чтобы быстро перемещаться с места на место, отсюда и «мобильный» в «Республиканском мобильном санитарном отряде» — но тех пор, как Джос попал в этот переваренный мир, им лишь однажды пришлось собрать барахло и переехать, и было это меньше недели назад. Сделанное выглядело вполне благоразумно, учитывая устроенное сепаратистами масштабное наступление — чтобы оттолкнуть назад республиканский фронт они палили из мортир, подстегивали их лазерами и лучевым оружием — и в целом успешно смели их с места. Переезд был проведен по инструкции; согласно официальному докладу — с минимальными потерями снаряжения, пациентов и персонала.
И, разумеется, одной из этих потерь оказался ближайший друг Джоса,
Джос издал очередной вздох. Почти пятнадцать минут с тех пор, как он в последний раз думал про Зана. Может стать новым рекордом.
Зан Янт, забрак с Талуса, был хирургом и великолепным музыкантом, соседом Джоса по домику и душой, родственной ему настолько, что он не мог просить большего. Теперь Зан умер — случайная потеря на войне, которую он ненавидел со страстью, для подобного темперамента казавшейся сдержанной. Зан Янт, отпрыск обеспеченного семейства торговцев, исполнитель классических этюдов, сонат, концерлист и прочих творений музыкального гения, был мертв, и не было тому ни смысла, ни цели, ни оправдания.
Он не мучился; хотя бы это являлось утешением. Кусочек шрапнели, тоньше волоска банты, который обнаружили в переднем ганглийном узле забрака, в основании черепа, отключил его мгновенно. Это было — так все говорили — аналогом щелчка главным выключателем сзади на шее протокольного дроида. Так быстро и безболезненно.
Основная разница была, разумеется, в том, что дроида всегда можно включить снова.
Пара солдат-клонов, назначенных служить младшими санитарами, вкатили следующего пациента. Эта черная работа должна была исполняться запрограммированными дроидами, но какая-то ржавчина или гниль атаковала схемы в их механизмах, и в результате больше половины из них перестало работать.
Это была идиотская ситуация. Он шеф-хирург, в конце концов, и капитан, второй в командовании, после полковника Д’Арк Ваэтеса. Ему не требуется по локоть зарываться в сизые кишки солдат-клонов, вытаскивать наружу задолбленный металл и штопать сосуды. Но условия этого мира сложились многие тысячелетия назад, и теперь они работали вручную, в убогих условиях, где так часто под их лазерными скальпелями отмерялась смерть вместо новой жизни.
Толк ле Трене, его медсестра, взглянула на плоский экран, выдавшем показания следующего раненого клона.
— Лучевые ожоги и контузионые повреждения, согласно полевому медику.
Она измерила кровяное давление, дыхание и пульс, пока Джос отсутствующе кивал. Все чего он хотел — это забраться в свою конуру и заснуть — на неделю, месяц, на сколько понадобится, чтобы эта проклятая война закончилась. Требовалось слишком много усилий чтобы думать, помнить, даже дышать, не говоря уж о том чтобы делать операции. Но выбора не оставалось.
— Переливание плазмы ему, — сказал Джос другой медсестре. Он повернулся к Толк. — Сколько можем держать его в бакта-камере?
— Сорок пять минут максимум.
Этого было недостаточно, знал Джос. А частичная обработка волдырей и некротированной ткани могла быть хуже, чем ее отсутствие, поскольку поднимала риск инфицирования.
— Готовь его к мазерному обеззараживанию. И сделай над ним несколько магических пассов и спой молитву, поскольку он на твоем попечении.
Он так устал и вымотался, что даже присутствия его любимой Толк, обычно более чем достаточного, чтобы взбодрить его дух при худших обстоятельствах, не хватало чтобы выдавить из него улыбку.
Они лишь недавно, после смерти Зана, разобрались со своими различиями, и он чувствовал, что должен быть самой счастливой формой жизни в Галактике. Но вместо того он испытывал массу противоречивых эмоций, не последней из которых являлось чувство вины за то, что он жив и влюблен.
Джос знал, что ему придется пройти через это. Горе было процедурой, которую нельзя быстро проскочить или пропустить. И Толк понимала. Помимо медсестры она была еще и лоррдианкой; ее способность читать язык тела других граничила с телепатией. Она знала, что сейчас ему больше чего бы то ни было нужна передышка.
Позади Джоса, закутавшись в глухую рясу с капюшоном, стоял один из Безмолвных; из этого загадочного братства, чье присутствие само по себе как-то помогало пациентам выздоравливать. Никто не понимал было ли это эффектом плацебо или панацеей, но никто не отрицал что эффект был реален.
«Чем бы ты на них ни влиял, — подумал Джос, — но явно не твоим видом».
* * *Заново отстроили какое-то подобие кантины, и когда они, наконец, закончили, Ден Дхур, репортер ГолоНета, оказался вторым в очереди, при открытии дверей. Он мог бы быть первым, но саллюстианская натура — то есть его маленький рост и вес — удержала его от того, чтобы прошмыгнуть мимо стоявшего впереди рослого ботана.
К счастью ботаны предпочитали хлестать простое пойло: бутылочный эль и ему подобное, так что Балуб, бармен-ортолан займется им достаточно быстро. Первый стакан — самый важный; и с ним тебе надо поторапливаться…
Ден увидел дока Вондара за несколько столиков от себя, что не было особенным сюрпризом. В последнее время кантина была Джосу вторым домом; если он не закачивал в какого-нибудь пациента физраствор — то находился в тускло освещенном баре и накачивался жидкостями сам. И кто мог его упрекнуть? Его лучший приятель, хирург-забрак Зан Янт погиб всего несколько дней назад. Ден не был человеком, но эмоции — такие как горечь и утрата, были вполне универсальны. Ты не можешь быть разумным не испытывая их.
— «Банта Бластер», верно? — спросил ортолан. Он утер лоснящийся синий лоб барной салфеткой, зажатой в коротком хоботе.
— Именно. И как только сможешь увидеть мое лицо сквозь стакан — смешай еще один.
