Алексей Кацай - Ад
Обзор книги Алексей Кацай - Ад
Алексей Кацай
АД
Владимиру Кучеряеву с воспоминаниями о наших разговорчиках, разговорах и разговорищах…
От автора:
Умные люди, прочитав подзаголовок «Ада», поймут, что все события, как и персонажи, выведенные в нем, выдуманные. Для читателей всех других категорий советуем внимательно читать даже подзаголовки.
День первый
1
Я сидел в пустом прохладном баре, а напротив меня, за плечами коренастого бармена, на зеркальной витрине громоздились бутылки. Они мерцали своим содержимым и странным образом напоминали мне церковные купола, которые, увязнув в лучах июньского солнца, блестели за полузашторенным окном. Солнца июньского и солнца довольно-таки разгоряченного. Содержание, кстати, и куполов, и бутылок, с моей точки зрения, было одинаково.
Церковь же была новенькая и чистенькая, словно на рекламном буклете. Два года назад ее вообще не существовало, а существовал тогда заросший сиренью пустырь, протянувшийся до самого холма на берегу Сухого Каганца. На нем с давних времен, вся источенная ветрами и веками, стояла скифская баба. Сейчас из-за здания церкви ее не было видно. И меня интересовало, а не снесли ли вообще эту прародительницу современной религиозной мысли.
Понемногу святотатствуя и потягивая ледяной портер, я наблюдал за тем, как возле церкви набухала толпа почитателей Троицы.
«Почитателей» потому, что согласно моим наблюдениям всех их (истинно верующих я не считал, к ним я относился с уважением), как и Бога единого, можно было разделить на три категории. Первая — это обычные ротозеи, питающиеся эмоциями толпы на любом зрелище. Вторая — новообращенные, которые чуть ли не в первый раз пришли в церковь и несколько смущались то ли от значимости этого события, то ли от величественности куполов, икон да бород священников. А третья… Третья меня в данное время интересовала больше всего. Люди этой категории пришли праздновать Троицу с очень важным видом, поскольку пришли они на работу. И речь шла не о святых отцах, а об отцах несколько иного направления. Об отцах города.
Впрочем, по-настоящему так можно было назвать лишь одного из них — мэра Гременца Олега Паламаренка. Второй, Иван Пригожа, лишь претендовал на это звание. А третий должен бы зваться «крестным-отцом-наоборот», поскольку это был популярный депутат Верховной Рады от Гременца, бывший майор СБУ Григорий Мельниченко. Со всеми тремя я уже успел переговорить как вчера, так и сегодня по их прибытии к церкви. Более или менее откровенно со мной общался лишь Паламаренко, мой давний знакомец. Пригожа почти не знал меня, а Мельниченко знал не с той стороны.
Ничего нового из них я сегодня не вытащил. И это было понятно: все они пришли разговаривать не со мной — с Богом. И вот, сидя в баре напротив церкви, я тихо изумлялся метаморфозам, происходящим с людьми. Ведь Паламаренко был когда-то номенклатурным работником. Мельниченко — сотрудником КГБ, где, как известно и мягко говоря, религиозные настроения не приветствовались. Ну а с Пригожей дела обстояли более сложно: парень молодой — кто знает, как его воспитывали. Но вот уж действительно: пути Господни неисповедимы…
Я с удовольствием вылил в себя остаток холодного черного пива и решил немного развеяться. В конце концов, даже короткий отдых благоприятно сказывается на продолжительной работе. Именно поэтому минут через двадцать я лежал лицом вниз на берегу Сухого Каганца. И, опустив голову с небольшого обрывчика, рассматривал дно песчаной отмели, на желтоватом фоне которой трепетали ленты расплавленных солнечных лучей. Что-то было не так… Но что? И к чему это относилось? То ли к пустынному дну речушки, то ли к редакционному заданию, в котором я запутался окончательно, то ли… Знойный воздух июньского дня размягчал тело и мысли. Поэтому я даже вздрогнул, когда услышал над собой хриплый бас:
— Привет, Волк! Отдыхаешь в рабочее время? А как же беспризорное общественное мнение, брошенное тобой на произвол судьбы?
Я перевернулся, отряхивая с потного живота налипшие травинки, и прищурил глаза. На фоне дряхлой скифской бабы, которую-таки не снесли, а лишь немного передвинули и огородили чугунными цепями, виднелась плотная, но немного расплывшаяся фигура. Солнце сверкало прямо за ней, и казалось, что голову пришельца окутывает золотистый нимб. Хотя кому-кому, а этому типу святая атрибутика совершенно не подходила.
— А я как раз, господин Алексиевский, предложил общественному мнению пойти ко всем чертям. Поскольку рядом есть более привлекательные существа не среднего, а женского рода, — и я немного скосил глаза.
Алексиевский перехватил мой взгляд, хмыкнул и сел, поставив рядом известный всему городу обшарпанный кожаный портфель с оторванной ручкой, небрежно прикрученной медной проволокой. Метрах в четырех от нас действительно цвела местная семнадцатилетняя орхидея. Наверное, для контраста она находилась в паре с почтенной госпожой бальзаковского возраста, потихоньку переходившего в забальзамированный. Орхидею звали Лианной, и она была дочерью госпожи с не менее интересным именем — Неонила Петровна. Это, очевидно, было наследственное.
Алексиевский почесал свою окладистую бороду:
— А помнишь, Волк, какой она была два года назад? Тонкое, звонкое и непонятное.
— Помню, помню. Однако и характер у нее был!.. Все Юнаки гудели тогда про ее приключения. А как сейчас?
— А бог ее знает! Я с Юнаков давно переехал. Сейчас в центре живу. Но друзья-товарищи молчат про нее. Посерьезнела, наверное. Впрочем, если это можно сделать рядом с Михаем.
— А это что за чудо?
— Михай? Так, рокер местный. Я Лианку несколько раз вместе с ним видел. Группа у них есть. «Про-Роки» называется. Из железа музыку добывают, словно те рудокопы — полезные ископаемые, да на мотоциклах гоняют. Приятные ребята. Хотя моему сердцу ближе джаз, — мечтательно добавил Сергей Алексиевский, он же Эдуард Пивонов, он же Д. Раконов, он же Иегудиил Шнеерзон, а также бывший редактор скандальной «Свободы Плюс», которая вышла раза три и благополучно скончалась. Сейчас он работал корреспондентом сомнительно-солидного «Днепровского курьера».
— Это у вас, Сергей Михайлович, возрастное. Музыкальный, так сказать, климакс, — засмеялся я.
— Вы, Роман Ефимович, на мои пятьдесят шесть внимания не обращайте, — чуть обиженно фыркнул Д. Раконов. — Я душой молодой. Если мафия — бессмертна, то анархия — вечно молода.
И он удовлетворенно растянулся на траве, попыхивая дешевой «Примой».
— Кстати, про мафию, — бросил я. — Что там слышно на этом фронте?
— Бои местного значения, поддержанные пропагандой дальнего действия. Мельниченко нашел какие-то финансовые заморочки в институте и сейчас с Тамарой раскручивает это дело. Я сунулся было в «Информ-Акцию», но ты ведь знаешь, как ко мне Тамарка относится. Глазами похлопала, плечами подергала да и объяснила мне, что я — гадкий и продажный бульварный журналист.
Алексиевский блаженно улыбнулся. Имиджа «грязного» журналиста он придерживался крепко и очень им гордился. Точь-в-точь, как и Тамара Гречаник, редактор местной оппозиционной газеты «Информ-Акция». Только она придерживалась имиджа несокрушимого правдоискателя и борца с «прогнившей властью». Сама «прогнившая власть» пыталась не обращать на нее внимания. Поскольку знала, что «Информ-Акция» имеет сильного защитника в лице неутомимого борца с мировой преступностью Григория Мельниченка. Впрочем, боролся он с ней, в основном, в Гременце. Когда я переехал в Киев, то понял, что на просторах страны голос Григория Артемовича слышится слабовато. А сама борцовская деятельность настолько засекречена и задипломачена, что ее почти не заметно. Но я не хотел, как Алексиевский, иронизировать над майором. Ведь мафия не только бессмертна, но и могущественна. В столице, кстати, это чувствуется лучше.
— А что там, в институте?
— А черт его знает!.. Впрочем, кое-что известно Иегудиилу Шнеерзону. И на прошлой неделе он рассказал Эдуарду Пивонову, что при институте уже давненько действует лаборатория физических исследований. Последние годы она занималась изобретением заплат для просиженных штанов своих работничков. Но когда лабораторию возглавил Беловод, все изменилось. Ребята начали напрягаться и для начала сотворили на базе лаборатории научно-техническое предприятие. «Луч» называется. Этот «Луч» засветился и начал заключать соглашения с разными организациями на предмет проведения исследовательских работ. Появились определенные денежки. А, как известно, эта презренная субстанция хорошо влияет на умственные процессы. Закончилось тем, что ребята изобрели что-то очень секретное. И вот тут вокруг них закружились сначала и. о. мэра, как пишет Тамарка, Паламаренко, а потом и сам Мельниченко. О деталях Иегудиил Шнеерзон не сообщал, но, наверно, Беловод немножко загордился и не поделился с тем, с кем надо всегда делиться. Поэтому в «Луче» сначала возникло физическое явление трения с городской властью, а потом и с господином майором.
