Александр Сапегин - Записки морфа
Обзор книги Александр Сапегин - Записки морфа
Сапегин Александр Павлович
Записки морфа
Записка из чужой тетради
(Предпролог)
— Поставь меня!
— Не-а!
— Поставь, мне неудобно, люди смотрят, — аргумент не произвёл никакого эффекта.
— Пусть завидуют!
— Коля, ну, что ты как маленький! — возмущённо сказала женщина, но сама плотнее прижалась к груди мужчины.
— Маленькие у меня вы с Санькой, а мы с Лёхой большие медведи, р-р-р! Да, сын? — крепко сбитый мальчишка, тянущий санки с уложенными на них пакетами с древесным углем и ведерком маринованного мяса что-то неразборчиво буркнул в ответ и с завистью, посмотрел на маму, устроившуюся на руках у отца, — Да-а. — протянул тот, — Не тянешь ты, Алексей, на медведя, только на хомячка.
Мальчишка насупился, утёр рукавом курточки раскрасневшийся на лёгком морозце нос и припустил вперёд, туда, где между деревьев виднелся разбитый бивуак и доносилась веселая музыка.
— Сын, не дуй губу, а то я скажу Саньке, чтобы она сверху села! Покатаешь в честь женского дня сестрёнку? — мальчишка, резко остановившись, показал родителям и сестре язык и припустил вперёд с утроенной скоростью.
— Видала? — рассмеялся мужчина.
— Неси, раз уж взялся, — улыбнулась "ноша", — Не тяжело?
— Своя ноша не тянет! — крякнул немного запыхавшийся "носильщик".
— Это хорошо. Саша, прыгай папе на спину!
— А-а! — от резкого толчка мужчина не удержался на ногах, вся троица рухнула в снег. — Санька!!!
— О-о-о, Беровы пожаловали! — послышалось из-за деревьев. — Быстро ходь сюды!
У мангала стояли два "дежурных по шашлыкам". Женщины сервировали раскладные столики, пара "дежурных по ухе" колдовала у костра, дети носились весёлой стайкой вокруг разбитого лагеря.
Один из "шашлычников" перевернул шампура и посмотрел на коллегу:
— Что думаешь, Бер?
— Не долго нам осталось, — ответил собеседнику Николай, — Если пиндосы боятся настоящей крови, то хунхузы слеплены из другого теста.
— Что, совсем никак? Что говорят твои?
— Хм-м.
— Не хмыкай.
— А твои? — выделил последнее слово Николай.
— Знаешь, есть такой анекдот. Чтобы изменить Россию, есть два варианта: реальный и фантастический. Реальный — прилетят инопланетяне и сделают всё за нас. Фантастический — придётся поработать самим.
— А если случится третий вариант? Инопланетяне прилетят, а работать всё равно придётся нам?
— Тогда, Коля, я поставлю тебе бутылку настоящего армянского коньяка.
Пометки на полях
(Вместо пролога)
Скажите, как вы относитесь к нумизматике? А к нумизматам? Никак? Хорошо, зайду с другой стороны — как вы относитесь к монетам? Да-да, к простым монеткам? Кругленьким таким, с насечками на ребрышках… да что вы, вообще можете знать о монетах?
Стоп, что-то понесло Остапа. Сам я не нумизмат и к нумизматике не имею никакого отношения и никогда не имен, и родственники не имели. Хотя…, жаль, что не имели, как этот сухонький старичок. Надо же, как он вообще смог выжить в двадцатые годы? Невероятно! Дедок сам по себе ходячее сокровище. Последние несколько лет, таких стариков я видел только в бункерах или подземных кварталах где их не могло достать излучение инопланетной орбитальной станции, а этот не прячется от смертельной угрозы, только кряхтит и поплёвывает в небо и на внуков, которые каждый раз пытаются увести его в бомбоубежище. Дед, оказывается, ещё та язва. Стоит, скалится, во рту полный набор зубов, трудно поверить, что ему за восемьдесят. Понятно, почему его не берёт убийственное излучение — с такими зубами чхать он хотел на всех инопланетян. Я выглянул в окно, сияние, порождаемое станцией, померкло. Оно и так было не сильным, сегодня наш район затронуло самым краем космического удара, периферийными отголосками, но Ярослав попросил побыть с ним у его деда, проследить, чтобы старичку не стало плохо, мало ли что? Мне не трудно, можно и посидеть. Если честно, я завидую другу — у него есть дед, а я своих стариков уже и не помню и таких как я много. Ярославу несказанно повезло.
Сегодня Ярик упросил деда показать свою коллекцию. Никогда не думал, что тот что-то коллекционирует, но увидев гордость древнего пенсионера, чуть не выпал в осадок. Обалдеть! Мне всегда нравился Иван Николаевич, классный старикан, но он почему-то воспринимал меня в штыки. Саньку, мою старшую сестрицу, готов был на руках носить, а на меня смотрел как партизан на немца через прицел. Вот уж не знаю, чем я ему не угодил?
— Как вам? Нравится? — дед подошёл к нам и заглянул через плечо Ярослава, увлечённо рассматривающего через лупу какой-то особо финдибоберный то ли талер, то ли пфенниг. Я тоже увлечённо рассматриваю эти кругляшки, но виду стараюсь не подавать. Иначе меня больше не подпустят к этому чуду, у-у-у. Так, успокоиться, сделать морду тяпкой. Силы небесные, за что мне такое наказание?
Дед заметил мой нарочито скучающий взгляд и недобро ухмыльнулся:
— Сразу видно современную молодёжь, вас ничем не прошибёшь, — я равнодушно пожал плечами. — Вы думаете, что я зря трачу своё время, эрги, вату и собираю разный хлам? (Да что он ко мне привязался?) Ошибаетесь! Я не монеты собираю, я собираю историю разных стран! Ведь каждый из этих кругляшков может рассказать столько, что вам и не снилось!
— Дед, ты опять? — одёрнул старика Ярослав, тот замолчал.
— А ты не перебивай старших! — древний нумизмат отобрал у внука свою коллекцию. Из альбома выпал пятачок, звякнул о паркет и подкатился к моим ногам. Обычный советский пятачок, выпуска одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года, я нагнулся и поднял монетку.
— Иван Николаевич, а у вас есть ещё Советские пятаки? — спросил я, судорожно сглатывая слюну, затопившую рот.
— А вам, э-э…
— Алексей, — подсказал я.
— Алексей, зачем?
— Потому что советские и российские деньги мне нравятся больше остальных, есть в них родной дух, — дед усмехнулся.
— Берите, дарю.
— Спасибо, — поблагодарил я доброго коллекционера и спрятал добычу в карман.
— Дуйте отсель, — погнал нас дед. — Станция улетела, дайте передохнуть старику.
Действительно, свет за окном померк, уступив место обычным солнечным лучам.
На улице, как после грозы, легко попахивало озоном. Распрощавшись с Яриком, я побежал домой. Пять минут и родные стены встретили своего блудного хозяина уютом и тишиной. Скинув туфли, я проскочил в ванну, ополоснул подарок Ивана Николаевича в кипятке, медленно выдохнул и засунул пятак под язык. Как вкусно!
— Лёш, — Санька? Она что, дома? — Скажи мне, братец, и давно ты ешь монеты?
Вот попал, так попал. Саша протянула на раскрытой ладони несколько мелких кусочков железа, в паре из которых ещё можно было узнать российские десятирублёвки начала века. Эти недоеденные "карамельки" я спрятал про запас три дня назад и уже сам забыл о них…, а Сантилла нашла.
— Лёш? — в глазах сестры беспокойство, приятно, чёрт побери, когда за тебя переживают. Вот так, по-доброму, по-настоящему. Санька знает, что я за неё голову любому откручу, другой сестры у меня нет и никогда больше не будет. Она для меня самый близкий человек и пользуется этим, зараза. — Лёш? — повторила Саша.
Что ей сказать? Я прошёл на кухню, выдвинул ногой из-под стола две табуретки и, плюхнувшись на ближнюю, пододвинул вторую сестре. Саша шмыгнула носом, обошла меня кругом и обняла сзади за плечи.
— Скажешь, когда тебя зацепило?
— Скажу.
Записка первая
Урок истории
— Вставай! Подъем! Глазоньки открой, ути-пути! Ма-а-алы-ыш, утро на дворе, на пару опоздаешь! — за что я люблю свою старшую сестренку, так это за неистребимый оптимизм, умение мертвого достать и загнать в могилу живого. М-м, странно, за то же самое я ее ненавижу. Санька пощекотала мою пятку. Боже, как тяжело не дергать ногами. — Игнорируем старших? Сам напросился… Придется принимать радикальные меры…
Наконец от меня отстали, но что-то не чувствую я удовлетворения от наступившей свободы, уж больно угрожающе звучали слова относительно радикальных мер и пока меня не навернули этими самыми радикалами по хребтине вдоль и поперек плотнее заворачиваюсь в покрывало. Санька тот еще зверь — добрая снаружи, злобная внутри. Даровал мне Всевышний сестренку, у-у-у мегера злобная. И никто не поверит, что это хрупкое создание с внешностью ангела вышло из преисподней и изгаляется над младшим братом как только может. Ну не хочу я идти на первую пару. После вчерашних возлияний организм ощущает себя несколько нехорошо и переться с больным видом в универ, чтобы посмотреть на Гулю и послушать его экзерсисы относительно новейшей истории Российской Федерации нет никакого желания. Хорошо Саньке, молодец, ограничилась вчера парой фужеров шампусика и скачет козочкой поутру, я же ощущаю себя приплюснутым палтусом. Не знаю, что тому виной — пиво после шампанского, коньяка вперемежку с вином или конфеты, которыми я отравился после пива? Ох, плохо мне! Ничему нас не учит история, ни новая, в изложении Гули, ни старая, накрывшаяся медным тазиком после появления на орбите Станции. Русские таки остаются самыми рисковыми парнями из всех рисконавтов нашего голубого шарика под скромным названием Земля. От мала до велика всем известно — если попадешь под луч в состоянии доброго алкогольного м-м, опьянения, то можно навеки прописаться в морге или на третьем километре от города в маленьком домике под полутораметровым слоем земли и крестиком над небольшим холмиком, но ничего нас не останавливает — даже угроза летально исхода. Учеными-генетиками доказано, что на русских, норвежцев, а также шведов и других родственных древним норманнам народов, как ни странно дойчей, сиречь немцев и лиц имеющих добрую примесь крови выше обозначенных наций, излучение действует по другому. Мягче, можно сказать, чем на остальных. Мягче то оно мягче, но нормы никто не отменял, а если бы над нами действительно пролетела Станция и шарахнула? Веселая студенческая свадьба могла бы закончиться такими же веселыми поминками, что-то я о грустном, Санька идет. Изображаю из себя батона. Хр-р, хр-р.
