Владислав Кузнецов - Крылья империи
— А вот так. Полевая армия и флот теперь одно и то же. Наземные силы, маршал, сведутся к гарнизонам. Все остальное будет летать по воздуху! Ну, и чем теперь поможет Альбиону эта полоска воды? Так что — хватит изображать младшенького друга англичан и готовиться к битвам с азиатскими ордами. Теперь все будут против всех, пока воздушные флоты не выстроятся по ранжиру, подобно прежним морским. Только тогда придет время союзов.
— Но русские…
Король погрозил ему пальцем.
— Я не тиран, но если вы собираетесь со мной спорить — извольте спорить аргументировано. Русские, да хоть китайцы — все сейчас в равном положении. Идет игра с чистого листа.
— Не совсем, ваше величество. Обычные армии и флоты еще чего-то стоят! И они не исчезли в никуда оттого, что нашему послу показали ОДИН воздушный корабль. Будь их хотя бы десяток — другое дело. А пока наша обычная, или, если угодно вашему величеству, старая армия может растоптать иванов. Раньше, чем они успеют построить флот.
Король недовольно фыркнул.
— Маршал, прежде чем спорить со мной — пошлите домой за мозгами, что ли… Я привык держать вас за всестороннего государственного мужа, а слышу голос обычного вояки. Если мы будем не то, что воевать — просто СОДЕРЖАТЬ старую армию в прежнем размере, мы или не сможем создать пристойных размеров новую, или дождемся бунта. А если мы не создадим новую — чего будут стоить наши победы? Третий радующийся — слыхали о таком?
Тут короля понесло. Он разглагольствовал об успехах физики, о своем вкладе в развитие воздухоплавания, о перспективах, встающих перед страной… Брольи терпел, жалея, что нет под рукой вездесущего Сен-Жермена. Обычно тот появлялся при всяком кризисе — и здорово выручал маршала, короля и Францию.
И граф явился. К вечеру, когда злой и усталый маршал стащил мундир и напялил ночной колпак. Сен-Жермен вообще выглядел тенью. С него сошла даже привычная мудрая полуулыбка, оставив вместо себя изгиб усталого самодовольства.
— У вас не найдется лишней кровати? — спросил он, не здороваясь, — Лет сорок не спал. Но сегодня…
Все вопросы пришлось оставить до утра, когда Сен-Жермен, вновь обратившись в самого себя, изрек:
— Войны не будет. А дирижабли будут. И как я не догадался, что она в состоянии устроить диверсию на собственном объекте?
— По-французски можно? — попросил Брольи.
— Этот пернатый мерзавец начал техническую гонку, — со снисходительной терпеливостью начал разъяснять Сен-Жермен, — а техническая гонка, хоть и является довольно простой, по сути своей, штукой, до последнего времени встречалась очень редко. Но бывала, бывала… Главная особенность такой гонки — соревнование уходит от численности армий в область их оснащенности. Вот, например, Брольи — у вас есть маленькая армия, а у вашего врага есть армии куда большего размера. Но у вас, кроме того, есть деньги. Что вы будете делать?
— Это очевидно! Найму еще солдат.
— А если есть и время?
— Нападу первым, чтобы не кормить свою орду зря.
— Н-да. Что ж, маршал, поздравляю, у вас есть понятие об экономике! Большинство людей на вопрос о времени спрашивают: «Какая разница?». А вы понимаете, что большую армию кормить дорого. Но у задачи есть и другие решения. Например, «разработаю новое оружие». Вот ситуация, когда одна из сторон предпочитает именно вариант с разработкой нового оружия, и называется технической гонкой. Гонку можно принять. От нее можно и отказаться. Вот только отказавшийся чаще всего проигрывает. Если только отказ не носит характер сокрушительного удара превосходящими силами. Разрабатывать можно не только оружие. Но и средства его разработки. То есть, теоретическую науку. Средства его производства — вместо простого умножения мануфактур. Такой путь засасывает, знаете ли. А главное, он нестабилен. Сегодня первым в табели один, завтра другой что-то придумывает… Война в таких условиях вопрос времени и регулирования. Но кто начнет, в союзе с кем, кто окажется сильнее — заранее предсказать нельзя. А начинать серьезную драку, а не обычные колониальные попихушки, в таких непредсказуемых условиях не стоит. Можно ненароком и проиграть. Так что некоторое время будет мир. Столько, сколько я смогу удержать. Но я не вечен, маршал, а преемника у меня нет. Калиостро — фигляр и революционер. На прочую масонскую братию и вовсе смотреть скучно.
— Так что, мы проиграли? — спросил Брольи, — Я в смысле новой страны, России, беременной монстрами, и тому подобного?
— Пока нет, — заметил Сен-Жермен, — Тембенчинский просто уменьшил наш выбор решений, сократив самые очевидные. И, возможно, самые простые. Не исключу, что и самые гуманные. Возможно, истребительная война — истинное благословение по сравнению с экономической войной и технологической гонкой. А главное, что выйдет из этого конфликта вместо старой доброй Европы? Я не доживу, и, пожалуй, немного этому рад.
Увидев, как понурился маршал, Сен-Жермен поспешил его приободрить.
— Но может быть, эта новая Европа будет лучше нынешней во всех отношениях? Создавать ее будем мы, маршал, так давайте сделаем свою работу как следует!
— Циттен, ты уже придумал способ использования гусар в воздухе?
— Разумеется, мой король! Мы — легкая кавалерия, а с учетом ограничения по весу, в воздушный транспорт гусар войдет больше!
Фридрих улыбнулся.
— А вот коней вам придется оставить. И взять в руки штуцера.
— Мой король! Ради вас мы пойдем даже на такую жертву. Хотя на эту жертву мы пойдем только ради вас.
— Учитывая историю с «Опытным», приходится заключить — пули хорошо спроектированному воздушному кораблю не опасны. Это в меньшей степени касается ядер и картечи, которые могут вызвать серьезные разрушения. Особо опасны разрывные снаряды, одно-два попадания — и вместо корабля имеем костер. Так что — вооружение у воздушных судов должно быть пушечное, основой боезапаса становится разрывный снаряд, возможно, также картечь и книппель.
Адмирал Грейг говорил увлеченно, напористо. Большинство остальных адмиралов морщились. Не хотелось им менять морскую службу на воздушную. И отнюдь не из-за повышенной опасности. Адмирал на квартердеке флагмана — мишень. Иной раз в битве гибло до полудюжины адмиралов! Но — есть разница, командовать настоящими кораблями, с полутысячным экипажем, с полусотней орудий на каждом — или вот этими рукотворными облаками.
О нет, с размерами как раз все было в порядке. Но, при всей громадности, полное измещение — правильнее, грузоподъемность, но моряки упрямо сохраняли старый термин — наибольших их них никак не превышало шестидесяти тонн! Даже если их будет много — ну что удастся на них уместить?
— Какой калибр предполагаете? — поинтересовался Шувалов. Он тут представлял экономику страны. Собственно, и на самом этот совещании настоял тоже он. Чтобы не строить много ненужных кораблей. Мол, я опишу, что могу, вы уясните, что вам надо. Глядишь, и сойдемся.
— 24 фунта, — заявил Спиридов, — будет с избытком. Облегченных, сколько возможно. Тут толстых деревянных бортов нет.
— Или вообще единороги, — заметил Грейг, — в упор будет безразлично. А сблизиться теперь просто. Минуты.
Он исходил из привычных для морских флотов дистанций боя — дальняя, в полмили, средняя, в четверть мили, ближняя — менее кабельтова. Иной раз вовсе сходились борт к борту, не брезговали абордажем.
— По-моему, — встрял Тембенчинский, — проектировать суда нужно, исходя из тактики их использования. Как воевать-то будем, господа?
Зузинского кирасирская судьба вдруг выдернула из уютного кабинета, и отправила в Смольный. При этом разъяснили, что все объяснения будут даны на месте, что подразумевало событие либо совершенно пустяковое, отданное Аноту только из-за того, что княгиня Тембенчинская числилась в попечительском совете института благородных девиц, либо неописуемо ужасное. Такое, что подробности нельзя было доверить своему курьеру. В подчинение ротмистру дали двух прапорщиков, которые казались слишком бестолковыми для собственно аналитической бригады. Зато исправно пыхтели в затылок. Зузинский сначала хотел их вовсе прогнать, но передумал и оставил — для солидности.
Узнав, что бесследно исчезла одна из воспитанниц, Екатерина Молчанова, ротмистр подкрутил несуществующий ус, и осведомился, разыскивается взрослая девушка или ребенок. Услышав ответ, понял — худший вариант. Самая грань. И то, и то. Велел — скорее для порядка — еще раз осмотреть здание. Узнав, что пропавшая вела дневник, велел узнать — на месте ли? Оказалось — нет.
— Побег, с дневниками не похищают, — констатировал Зузинский, — причем не на крышу, с целью вызвать переполох, а всерьез. Теперь надо искать причину. Надо поговорить с другими воспитанницами. Узнав почему, поймем, куда. Любовь исключена?
