Эстер Фриснер - Псалмы Ирода
«Говорят, каждая звезда — душа хорошего мужчины, ушедшего на покой, — шептал голос в голове Бекки. — Так, во всяком случае, учили меня. Но когда я набралась нахальства и спросила, а где же находятся души хороших женщин, то…» — Горький смех раздался в ночи.
Она сидела по другую сторону костра. Колени поджаты почти к подбородку, руки обнимают колени — зеркальное повторение настроения и позы самой Бекки. Когда она сидела вот так согнувшись, то раны на грудях и на бедрах, равно как и потеки крови, не были видны, но Бекка ее прекрасно узнала. Это была та самая девушка, что явилась ей в ночь бдения; тот призрак, чьи слова, прочтенные в полустершемся дневнике, тихо звучащие в мозгу Бекки, спутались и переплелись с шепотом Червя и с протестами, рыданиями и дурными предчувствиями самой Бекки.
«Когда же мы отдохнем? — спросила девушка. — Не в Поминальном холме с невинными душами. И не в небесных высях с нашими мужчинами, сверкая славой и ледяным холодом. Где найдут себе убежище наши души, Бекка, если каждый урок, который нам преподносят с колыбели, утверждает, что во всех проклятых временах виновны только мы?»
— Может быть, у нас вообще нет душ, которые нуждались бы в отдыхе? — прошептала Бекка.
«Будешь думать так, станешь рабой тех, кто сбросил нас с той высоты, на которой мы стояли когда-то, — сказала девушка, и ее слова были холодны и ослепительны, как звезды. Она встала и слегка отодвинулась от костра. Теперь раны, через которые из нее вытекло столько крови, были хорошо видны, и каждый кровавый потек светился множеством огненных червячков. — А если ты так считаешь, то к чему весь этот поиск? Зачем было уходить так далеко? Зачем внутренняя борьба? Если ты только мясо и грязь, зачем идти дорогой страданий? Тогда следуй дорогой своей матери и познаешь покой. Прими! Покорись!»
— Нет, — тихо ответила Бекка. А потом еще раз, но уже громче: — Нет! Пусть Господь будет мне свидетелем, я не знаю, где успокоится эта душа, когда все будет кончено, но это не имеет значения. Потому что Шифра, Вирги, племя Гилбера и эти несчастные потерявшиеся дети, которых Марк ведет к смертному греху, они нуждаются в спасении. — Бекка уже стояла, глядя прямо в подернутые туманной дымкой глаза девушки-призрака. — Я служу им и никому больше!
«А как ты служишь им, Бекка? — спросил призрак. — Тем, например, что поклялась молчать о них, когда доберешься до города? Чтобы позор молчания поглотил их?»
— Я обещала Вирги…
«Невозможное! Как можешь ты помочь детям, если ты не можешь о них говорить? Не хочешь о них говорить?»
— Я… я не могу. Если я скажу, Вирги выдаст мою тайну, расскажет обо мне, и тогда…
«Ты говоришь о спасении Мира, — пробормотал призрак, — но все, что ты хочешь спасти, — это всего лишь твоя собственная шкура».
Бекка спрятала лицо в ладонях. Это была правда. Может, Червь и был наказанием, но он никогда не лгал.
— Что ж мне делать? — простонала она почти про себя. — О Благостная Богоматерь, что же, во имя всех небес, мне делать?
И девушка, сотканная из звездного света, крови и детских голосов, склонилась над Беккой, как тень ангельских крыл.
«Ты будешь делать то, что жаждешь делать, и то, чего нас лишили, — ты будешь делать выбор, Бекка. Будешь делать выбор…»
Бекка подняла лицо, чувствуя на щеках холодное дыхание ночи.
— Делать выбор… — Она взглянула в глаза призраку. — Это так тяжело, — начала она.
Девушка медленно кивнула. Одинокая звезда просвечивала сквозь ее бровь.
«Это всегда тяжело, — сказала она. — Но это всегда лучше, чем не иметь права на выбор. — А затем: — Пойдем со мной». — И пошла из тени моста в умирающую уже ночь. Бекка следовала за ней. Когда они вышли за пределы света костра, девушка сама начала светиться — маяк, освещающий путь. Она вела Бекку на вершину насыпи, где дул холодный ветер, шелестевший жухлой травой. Звезда над бровью девушки все еще горела, а когда ее груди снова стали кровоточить, Бекка увидела розы. Девушка стала лицом к востоку и указала в темноту. Ее рука была тонка и бела, плоть просвечивала до костей.
Бекка глянула туда, куда указывала девушка-призрак. Сначала она видела лишь ночь и звезды, а в отдалении — темные силуэты других холмов. Потом она обнаружила, что не все огоньки, мерцавшие вдали, принадлежали к небесным. Казалось, они поднимаются из тьмы и медленно-медленно приближаются к ней, всплывая в высоту. От удивления у нее перехватило дыхание, когда она поняла, что это огни дворцов и врат, башен и бульваров — прямых и светящихся. Эти огни кружились и танцевали под неслышную музыку; этот хоровод двигался к ней с несказанным изяществом. Город, которого она алкала, шел к ней, радостно приветствуя ее. Она простерла руки к карнавалу огней, будто по праву требуя себе эту корону.
— Бекка… — окликнул ее сонный голос Вирги. В нем чувствовался привкус страха. Отвлеченная им, она отвернулась от призрака и от города и побежала по склону насыпи обратно к костру.
Огонь почти погас, остались лишь янтарные угли. Вирги сидела рядом с костром, нахохлившись и дрожа. Бекка кинулась к ней и обвила ее руками.
— Не бойся, дорогая, я здесь.
— Я видела дурной сон, Бекка, — говорила Вирги, обнимая Бекку за шею, как это делают все испуганные дети. — Я снова была на хуторе Марка, и там было так голодно… и тогда Марк сказал… — Вся кожа Вирги покрылась пупырышками. — Он сказал, что мы съедим то, что должны… Мы тянули соломинки, и выбор пал на мою маленькую сестричку Номи, и тогда Марк взял тот большой нож, который он получил… и он… и он… — Она спрятала лицо на плече Бекки и зарыдала.
— Тише, тише, ш-ш-ш. — Не думая о том, что она делает, Бекка начала раскачиваться взад и вперед, продолжая обнимать Вирги, как будто эта девочка, ростом почти со взрослую женщину, все еще была маленьким ребенком.
— Этого не будет, клянусь тебе. Я не позволю этому случиться. — Она еще крепче обняла девочку. — Я клянусь тебе своей душой, что прежде чем я скажу горожанам хоть одно слово о своих собственных делах, я добьюсь, чтобы они помогли этим детям.
— Ты… — Вирги испуганно глянула на нее и стала вырываться, крича: — Нет! Нет! Ты же обещала!
Шум разбудил Гилбера. Он перевернулся на спину и медленно сел, протирая глаза.
— В чем дело, Бекка? Что случилось?
— Она хочет, чтобы их всех убили! — визжала Вирги. — Она хочет нарушить данное слово и рассказать городским, где мы прячемся! — Девочка вырвалась из рук Бекки, вскочила на ноги и кричала, указывая на Бекку пальцем, будто была самим Господом, указующим на клятвопреступницу: — Ты только попробуй выдать нас, я всем расскажу о тебе! О тебе, и что ты не настоящая женщина, и что у тебя крови идут каждый месяц, и что…
— Тогда это будет твой выбор, Вирги, — ответила Бекка, не поднимая голоса. — Ты сделаешь его точно так же, как я сделала свой. — Она встала, повернулась лицом к востоку и пошла.
Гилбер вскочил на ноги и, спотыкаясь, побежал за ней.
— Куда ты? — кричал он, хватая ее за руку.
— Я делаю то, что нужно делать, — спокойно ответила она. — Что надо сделать раньше, чем заниматься твоими или моими делами. Ты был прав, когда говорил с Марком в ту ночь, Гилбер: нам следовало остаться там. И как бы громко он ни орал нам, чтобы мы убирались, нам следовало остаться даже против его воли. Но мы нашли предлоги, которые, казалось, подкрепляли наше решение; мы говорили себе, что боимся его необузданности, что это его хутор, что мы в долгу у него за то, что он нам дал, — предлоги, которые позволяли нам уйти в город, ибо уйти оттуда мы были готовы любым путем. Мы были слепы ко всему, кроме наших собственных желаний, Гилбер. Мы позволили, чтобы наш страх увел нас прочь от того, что было нашим главным долгом.
— Нашим главным… Ты говоришь об этих несчастных маленьких душах, которыми правит Марк? Бекка, но ты же идешь не туда… О, скажи мне, что ты шутишь! Пройти такой путь и теперь повернуть обратно?..
— Я этого не сказала. Я сказала, что мы должны сначала выполнить свой долг перед ними, а уж потом заниматься своими делами. Мужчины жаждут, женщины жаждут, но только дети не в состоянии высказать свои желания, когда страдают. Ты это знаешь так же, как и я, Гилбер Ливи, и ты знаешь это, Вирги, — хочешь ты того или нет. Вы знаете, что если и существует возможность их спасти, то ключ к ней лежит в городе.
— Они убьют нас, — стонала Вирги. — Они отправят нас обратно в наши прежние хутора, а это все равно что убить нас! В городе нет для нас ничего, кроме смерти! — И она свернулась в жалкий клубочек, заливаясь слезами.
Мягко, но решительно Бекка подняла ее на ноги и, хоть та еще вырывалась из ее объятий, заставила девочку заглянуть ей в глаза.
— Выслушай меня, Вирги. Гилбер говорит, что я несу в себе чудо. — Она говорила с убежденностью, о которой и сама не подозревала. — Чудо — это надежда на перемену. Перемену к лучшему. Как я могу нести надежду и при этом дать погибнуть тем малышам? Как я могу оставить их умирать, если я вскоре обниму свое собственное дитя?
