Богдан Сушинский - Антарктида: Четвертый рейх
Все прояснилось через несколько минут. Когда катер почти вплотную подошел к левому борту, один из стоявших на его палубе офицеров в черном прорезиненном плаще взялся за рупор:
– Здесь группенфюрер СС Шауб,[112] личный адъютант фюрера! Капитан цур зее фон Риттер, прикажите остановить корабль и спустить трап!
Поднявшись на палубу, Шауб – невысокий широкоплечий крепыш – поздравил барона фон Риттера и всю команду «Швабенланда» с успешным завершением экспедиции и приказал ему вместе с гауптштурмфюрером Крозеттом спуститься в катер.
– Но я должен привести корабль в Гамбург.
– Вы должны делать только то, что вам прикажет фюрер, – довольно вежливо и в то же время назидательно напомнил ему генерал-лейтенант СС. – Но даже когда приказа фюрера не поступало, вы все должны делать так, как если бы завтра вас отдадут под трибунал за его невыполнение.
– Глубокомысленно, – вынужден был признать фон Риттер. – Однако хотелось бы знать, чем вызван ваш визит?
– На острове ждет самолет, который доставит нас в Мюнхен. Фюрер хочет услышать ваш рассказ первым. И должен вам заметить, что это его право такое святое, как и право первой ночи. А «Швабенланд» доведет фон Готт. Уж с этим-то он наверняка справится.
Командир корабля уже подошел к трапу, когда Шауб вдруг спросил:
– А письменный отчет вы захватили?
– Нет.
– Немедленно взять.
– Но я не успел его завершить.
– А чем вы занимались все те недели, в течение которых «Швабенланд» шел в Германию? – искренне удивился личный адъютант Гитлера. – И запомните, фюрера вовсе не интересует то, сколько макаронов вы съели сами, а сколько скормили пингвинам. Его интересуют высшие интересы рейха.
Даже близость гор не могла заставить мюнхенцев забыть, что их благословенный фюрером город расположен на юге Германии. Весь тот путь, который проделал их «мерседес» из аэропорта в столицу Баварии, был соткан из изумрудных склонов небольших холмов, из таинства придорожных перелесков и очаровательных лугов, нарисованных кистью природы по берегам небольших речушек, наполнявшихся весенними потоками, ниспадавшими с окрестных предгорий. Только теперь, после нескольких месяцев пребывания в Антарктике и в открытом океане, барон фон Риттер по-настоящему учился замечать красоту всего того обыденного мира, который беззаботно открывался ему из-за стекол автомобиля.
Коричневый дом, о котором фон Риттеру приходилось только слышать, буквально поразил его величием своих архитектурных форм и необычностью убранства.
– И красота никакой Золотой Пирамиды Жизни Страны атлантов сравниться этим великолепием не может, – вырвалось у барона, когда, в сопровождении все того же Шауба, они с Крозеттом проходили через Мраморный зал.
– Какой пирамиды? – приостановился от удивления личный адъютант фюрера.
– Пирамиды Жизни, – охотно объяснил барон. И лишь когда Шауб переспросил: «И эта пирамида находится в Стране атлантов?» – понял, что сболтнул лишнее.
– Только вы об этой пирамиде не слышали, господа, – резким голосом предупредил он. – Считайте это притчей из морского фольклора.
– А, – простодушно согласился Шауб, – вот и я удивился: – При чем тут пирамиды, если судно пришло из Антарктики?!
* * *Первым фюрер пригласил в кабинет командира «Швабенланда», и Крозетту пришлось ждать своей очереди очень долго. Прежде чем задать фон Риттеру хотя бы один вопрос, Гитлер внимательнейшим образом прочел отпечатанный на пишущей машинке официальный отчет, в котором, естественно, ни слова не молвилось о посещении Внутреннего Мира; бережно разгладил последний листик его и, только теперь взглянув на лежавший в нише бокового столика магнитофон, поднял глаза на капитана цур зее.
– Так о чем вы все это время молчали, капитан? Говорите, говорите же, черт возьми! Что вы испытываете мое терпение?
Рассказ получился долгим и нервным. Фюрер множество раз прерывал его, подолгу расспрашивал о его впечатлении от встреч с Посланником Шамбалы, заставлял пересказывать отдельные эпизоды встречи с членами Высшего Совета Страны атлантов, очень скрупулезно, подобно дотошному следователю, выспрашивал обо всем, что могло касаться лично его, фюрера.
Чем дальше углублялся фон Риттер в свои воспоминания, тем яснее открывал для себя то странное обстоятельство, на которое раньше, пребывая под впечатлением от необычности путешествия в подземный эдем, просто не обращал внимания. Открывалась странная и нелицеприятная картина: оказывается, ни Консул, ни Эфирный Наставник, ни, тем более, члены Высшего Совета Страны атлантов вообще не интересовались жизнью их фюрера, способами его правления, его здоровьем и планами на будущее. Особенно это стало очевидным для барона, когда, будучи нё в силах сдерживать себя, фюрер в очередной раз раздраженно прервал его:
– Но Правитель, этот их так называемый Правитель Внутреннего Мира, он что, тоже не интересовался ни моими взглядами, ни планами? Не высказывал никакого желания встретиться со мной?
– Нет, мой фюрер. Я не могу идти против истины. Ни Правитель, ни другие члены Высшего Совета не говорили ничего такого, что требовало бы согласования с вами или же касалось бы лично вас.
– Тогда почему вы не объяснили им, барон, что в этой стране, в этом, – врубался он костяшкой указательного пальца в стол, – нормальном земном мире все происходит так, как решу я, фюрер, а не так, как возжелают эти антарктические кроты?!
– Я пытался, мой фюрер. Особенно когда речь шла о руководстве Рейх-Атлантиды.
– Вот-вот, вернитесь еще раз к тому, что они говорили о руководстве Рейх-Атлантиды.
– Как я уже говорил…
– Можете считать, что пока вы еще и слова не произнесли, капитан цур зее! Поэтому говорите, говорите, не упуская ни малейших подробностей!
Услышав свой чин в таком, почти саркастическом, произношении, барон поневоле вздрогнул. Он хорошо помнил примету, которую высшие офицеры Кригсмарине и вермахта передавали из уст в уста: если, впадая в раздражение, фюрер вдруг начинает обращаться к офицеру с саркастическим упоминанием о его чине – значит, жди разжалования. В лучшем случае, фюрер возьмет его имя на заметку, чтобы потом долго не повышать данного офицера в чине. Причем в злопамятстве своем фюрер был уникален.
Единственное, что спасало сейчас фон Риттера что начальником базы, а следовательно, правителем Рейх-Атлантиды был назван не он, а барон фон Готт. Ему даже трудно было представить себе, как бы он чувствовал себя в эти минуты, называя в качестве первого лица подземного рейха самого себя.
Правда, к чести фон Риттера, у него хватило мужества не злорадствовать по поводу назначения фон Готта и не пытаться хоть как-то очернить его в глазах фюрера. Наоборот, самые лестные отзывы; жаль только, что сам фон Готт не может засвидетельствовать проявление такого рыцарского благородства. Вот именно, благородства. Особенно если учесть, что при одном упоминании имени фон Готта фюрер начинал конвульсивно подергиваться.
– И все же, капитан цур зее, – вновь впился в него взглядом вождь нации, – почему был избран именно барон фон Готт?
– Очевидно, потому, что Посланник Шамбалы и Правитель Внутреннего Мира были прекрасно осведомлены о его арктических исследованиях.
– Но вы тоже слывете у нас полярником. И многие другие.
– Мне отводится роль начальника службы безопасности. – Только страх перед фюрером не позволил фон Риттеру признаться, что на самом деле ему отводилась иная роль – быть духовным лидером рейх-атлантов. Но не мог же он признаться сейчас в этом!
– Тогда как объяснить, что доступ во Внутренний Мир был открыт только вам, и именно вам, а не барону фон Готту? – неожиданно стукнул кулаком по столу Гитлер.
Барон не мог знать о том, что перед отправкой экспедиции в этом кабинете побывал сам Посланник Шамбалы и что разговор с ним у фюрера тоже не удался. Тем не менее полярник почувствовал, что раздражение фюрера вызвано не только самоуправством Правителя Внутреннего Мира, позволяющего себе решать за фюрера рейха – кому править в подземном мире Новой Швабии, а кому нет.
Барону Альфреду фон Риттеру вдруг явственно открылась тайная подоплека всего того, что происходит вокруг Рейх-Атлантиды: фюрер почувствовал, что Высшие Посвященные Шамбалы отворачиваются от него, что он теряет былой авторитет; что тибетские, гималайские или какие-то еще учителя, перестают ставить на него как на политика и вершителя судеб народов. Что сейчас, выслушивая его рассказ, Гитлер чувствует себя так, как чувствовал себя Наполеон после поражения в России. Когда он понял, что удача и боги отвернулись от него и шел к своему Ватерлоо, как к спасительной пропасти.
– Вы запомнили то место в Антарктиде, в котором атланты выпустили вас на поверхность?
– Нет.
– Почему? – вдруг каким-то упавшим голосом спросил Гитлер.
